Коммунизм. Воспоминание о будущем.

Мечты о прекрасном укладе общественной жизни вошли в фольклор и мифологии народов Азии, Европы и Северной Африки. Описание минувшего «золотого века», когда счастливые люди не знали неравенства, имеются уже у первого исторически достоверного древнегреческого поэта Гесиода, жившего в восьмом веке до нашей эры. Тема о справедливом политическом устройстве была одной из наиболее обсуждаемой древнегреческими философами. Самым известным является трактат «Государство», написанный Платоном, жившим в 427—347 гг. до н. э. В нём Платон выстроил образ совершенного государства, на подобии Спарты, отсекая присущие Спарте недостатки. В своём сочинении он впервые использовал слово «утопия». Слово это образовано из греческого «u» — нет и «topos» — место, т. е. «место, которого нет».

Значительный вклад в развитие идеи совершенного общественного устройства внесла уравнительная социальная идеология раннего христианства, несущая в общество проповедь братства, всеобщего равенства. В отличие от первых христиан-общинников, сегодняшняя официальная церковь не пытается изменить реальную жизнь. Такие попытки христианская церковь считает ересями. Церковь призывает терпеть мучения, как данные свыше, терпеть ниспосланные человеку божественным существом испытания. За муки земной жизни, она обещает райскую жизнь после смерти, а на отпущении грехов делает хорошие деньги здесь и сейчас. За призыв к смирению, за умиротворение заблудших душ погрязшего в пороках общества, христианство стало всегда востребовано властвующими элитами и комфортно встроилось в рыночные отношения. Проповеди о праведной жизни превратились в одну из форм ведения бизнеса.

Встроенная во власть церковь на протяжении двух тысяч лет читает проповеди, в которых богатство рассматривается как потенциальное зло, а самоограничение в потреблении материальных благ – как добродетель. Труд в рамках религиозного сознания выступает формой религиозного послушания, самодостаточной моральной ценностью. Но вера в эти добродетели в реальных отношениях между людьми так и не прекратила деление людей на два полюса - бедности и богатства, не превратила труд из проклятия в удовольствие.

С началом эпохи капитализма, в 16-17 веках возникло, отдельное от религиозного, политическое учение и политическая литература, позже получившие название утопический коммунизм и утопический социализм. Возникновение терминов «коммунизм» и «социализм» относится уже к началу XIX века.

Считается что термин «утопический» вошёл в широкое употребление под влиянием сочинения английского писателя Томаса Мора называющегося - «Золотая книга, столь же полезная, как и забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия» (1516г.). В книге автор причину пороков существовавшего строя видел в частной собственности. Он описал идеальное государство Утопия, в котором господствует общественная собственность, общественное производство, справедливое распределение. Все жители Утопии обязаны работать, а в свободное время изучать науки и искусства. Все произведённое является общественным достоянием, а изобилие материальных благ позволяет распределять их по потребностям. После появления этой книги термином «утопия» стали обозначать всякий образ идеализированного общественного устройства, создаваемый произвольно, собственным воображением.

В первой половине XIX столетия движение за осуществление социалистических идеалов вышло из под влияния религиозных догм и его возглавили интеллектуалы того времени. Энгельс так охарактеризовал теоретические находки и практические изыскания своих великих предшественников: «…немецкий теоретический социализм никогда не забудет, что он стоит па плечах Сен-Симона, Фурье и Оуэна — трёх мыслителей, которые, несмотря на всю фантастичность и весь утопизм их учений, принадлежат к величайшим умам всех времён и которые гениально предвосхитили бесчисленное множество таких истин, правильность которых мы доказываем теперь научно».

В то время, когда молодой Маркс и Энгельс делали первые революционные шаги и издавали свои первые печатные произведения, в 40-х годах XIX века среди наиболее ярких представителей русского домарксистского социализма мы видим А. И. Герцена, Н. П. Огарёва, В. Г. Белинского, М. В. Петрашевского, В. А. Милютина. Социалистические взгляды у А. И. Герцена и Н. П. Огарёва, сформировались под влиянием трудов Сен-Симона и Фурье. В 60 — 70-е годы XIX века в России, в результате длительных социально-теоретических исканий, возникает особая разновидность утопического социализма — «русский», или «крестьянский» социализм, получивший название народничества. Но только крестьянским социализмом все русские идеи социализма не исчерпывались. Например, Писарев и др. возможность строительства социалистического общества предполагали через создание крупной промышленности. Наиболее глубокая концепция русского социализма была разработана Н. Г. Чернышевским, которого В. И. Ленин считал «величайшим представителем утопического социализма в России».

Термины «социализм» и «коммунизм» вошли в широкое употребление в теориях общественного развития лет за десять до того, как Маркс и Энгельс начали создавать собственное диалектико-материалистическое учение, то, которое впоследствии стало называться марксизмом и теорией научного коммунизма. Обоим терминам тогда придавалось равное значение. Это отразилось и на употребляемой Марксом и Энгельсом терминологии в полемике и в их теоретических работах того времени, в которых оба термина соотносятся с одним и тем же смысловым значением. Но что они означали?

Ленин в своей речи в октябре 1920 г на третьем съезде РКСМ разъяснял комсомольцам: «Мы называем себя коммунистами. Что такое коммунист? Коммунист — слово латинское. Коммунис значит общий. Коммунистическое общество значит — всё общее: земля, фабрики, общий труд, — вот что такое коммунизм».

В русском языке с другим звучанием, чем латинское слово «коммунис», но с аналогичным значением общности, для обозначения такой общности употребляется слово «община». Слово община полный аналог слову «коммуна». Поэтому, словосочетание «коммунистическое общество», аналогично понятию «общинное общество», или просто «община». Община, как и коммуна, это название различных форм социальной организации, в основе которой лежит значение общности.

Энгельс, критикуя проект Готской программы, писал Бебелю: «Следовало бы бросить всю эту болтовню о государстве, особенно после Коммуны [тут имеется ввиду Парижская Коммуна], которая не была уже государством в собственном смысле. Мы предложили бы поэтому поставить везде вместо слова государство слово “община”, прекрасное старое немецкое слово, соответствующее французскому слову “коммуна”». Кстати, приведённая фраза даёт повод задуматься и об определении марксизмом понятия «государство» и как государство «в собственном смысле» уничтожается общностью людей, созданной на основе общей собственности на средства производства.

Комментируя это высказывание, Ленин в книге «Государство и революция» пишет: «При пересмотре программы нашей партии совет Энгельса и Маркса безусловно следует принять во внимание, чтобы быть ближе к истине, чтобы восстановить марксизм, очистив его от искажений, чтобы вернее направить борьбу рабочего класса за его освобождение. Среди большевиков, наверное, противников совета Энгельса и Маркса не найдётся. Трудность будет, пожалуй, только в термине. По-немецки есть два слова: “община”, из которых Энгельс выбрал такое, которое не означает отдельной общины, а совокупность их, систему общин. По-русски такого слова нет и, может быть, придётся выбрать французское слово “коммуна”, хотя это тоже имеет свои неудобства».

История распорядилась иначе и новое социально-экономическое устройство с общественной собственностью на средства производства, образовавшееся на обломках российской империи, стало называться не Союзом Общин, а Союзом Советских Социалистических Республик, стало называться социалистическим государством.

В названиях органов местного самоуправления ряда европейских стран мы сегодня можем встретить, как слово «коммуна», так и слово «община». Правда, современное административное самоуправление ничего общего не имеет с общинным самоуправлением, господствовавшим в мире на протяжении тысячелетий.

По-настоящему общинное самоуправление связывало людей в единый социальный организм общинной собственностью на средства производства. Основным средством производства был принадлежащий всем в равной мере земельный надел, с помощью которого общинники обеспечивали себя всем необходимым для своего материального существования. Это был самодостаточный социально-производственный организм. То есть община полностью подчиняла себе все условия материального существования людей. Их материальное благополучие полностью зависело от их коллективного взаимодействия.

Сегодня основным средством производства, с помощью которого общинники могут обеспечить себя всем необходимым для своего материального существования, является многоотраслевой научно-технический производственный комплекс, в котором сельское хозяйство является одной из разновидностей промышленного производства. Что бы община полностью подчиняла себе все условия материального существования людей, она должна включать в своё материальное производство все отрасли производства. Для этого в современной истории её размер и круг общения не может быть подобием сельскохозяйственной соседской общины, которая самовоспроизводилась в дореволюционной России в размерах нескольких соседних сёл и где все вопросы её жизнедеятельности решались на сельском сходе.

В сегодняшней Европе материальное благополучие социально-производственного организма обеспечивается на уровне всего государства и даже больше, чем в одном государстве – в Евросоюзе. Средства производства находятся в собственности отдельных частных лиц, и благополучие людей определяется размером частной собственности, а не собственностью общины и решением органов самоуправления. Благополучие социально-производственного организма полностью зависимо от пределов эгоизма владельцев крупных капиталов. Решение органов самоуправления сегодня направлено на согласование частных интересов в месте проживания, на то, что бы эгоизм одного не мешал комфортному проживанию другого, на то, что бы обеспечить минимальный набор комфортного проживания для всех.

Возникший в Европе дух эпохи капитализма проявил себя в прославлении свободного индивида, как главного носителя ценностей европейской цивилизации. Из концепции общественного договора объяснялось происхождение гражданского общества, государства, права как результата соглашения между людьми. Эта концепция составляет основу современной рыночной и политической либеральной демократии. Именно такая буржуазная демократия преподносится как образец общественного самоуправления и силой насаждается сегодня США по всему миру.

Самыми известными философами теории общественного договора и гражданского общества являются Томас Гоббс (1651), Джон Локк (1689) и Жан-Жак Руссо (1762). При создании теории возникновения государства Гоббс отталкивается от постулата о естественном состоянии людей: «Война всех против всех» и «Человек человеку — волк». Принцип индивидуализма провозглашается в произведениях Адама Смита (1776), считающихся основой классической политэкономии капитализма. Он утверждал, что когда индивид заботится о личной выгоде, то тем самым, независимо от своего желания, приносит и пользу обществу, причём лучше, чем, если бы сознательно стремился к общему благу. Английский экономист Джон Кейнс, один из основателей макроэкономики как самостоятельной науки уже в XX веке выразил сказанное Гоббсом и Адамом Смитом так: «Капитализм - это исключительная вера в то, что деятельность самого гнуснейшего подонка, движимого наиболее низменными мотивами, каким-то образом окажется на благо всем».

Считается, что термин «социализм» получил широкое распространение в теориях общественного устройства после его использования французским журналистом Пьером Леру в 1834г. В работе «Индивидуализм и социализм» Пьер Леру пытался найти гармонию в осуществлении лозунга буржуазной Французской революции о свободе и равенстве. Он считал, что принцип свободы не должен мешать принципу равенства. Свобода не должна выражаться в эгоизме, противостоящем коллективному взаимодействию. Свобода не должна разрушать общность людей, а равенство в общности не должно мешать развитию личности, которому, по мнению Леру, препятствует принудительный коллективизм общины.

Ему потребовался термин для обозначения среднего между индивидуализмом и коллективизмом, термин для обозначения солидарности индивидуумов. Термин должен был быть, возможно, более общим, подчёркивающим общественный, социальный характер его учения, «стремление человека к общественности» (социальности), обозначающий деятельность в интересах общества вообще, а не коллективизм общинных отношений. В работе Леру этот термин получил название «социализм». Так для обозначения будущего общественного устройства помимо латинского слова communis (общий, принадлежащий всем) добавился термин ««socialis» (общественный, то есть принадлежащий к некоему социуму - большой устойчивой социальной общности).

Термин «социализм» скоро вошёл в моду и стал употребляться всеми, кто предлагал альтернативу существовавшей общественно-политической системе, которая основывалась на принципах несправедливого распределения материальных благ, социального неравенства людей. Термин «социализм» обозначал всякое социальное реформаторство во имя общего блага, имея, таким образом, довольно расплывчатое содержание в отличие от исторического примера существования патриархальной общины на протяжении тысяч лет. Но практика политической борьбы иногда требовала развести слова «коммунизм» и «социализм» по разным смысловым значениям. Требовалось принадлежность к деятельности в интересах общества вообще, отделить от принадлежности к сторонникам вполне конкретного способа производства на основе общей собственности на средства производства.

Вот одно из высказываний Энгельса об этом: «Читатель заметит, что во всех этих статьях, и особенно в этой последней, я везде называю себя не социал-демократом, а коммунистом. Это объясняется тем, что в те времена в различных странах социал-демократами называли себя такие люди, которые вовсе не писали на своём знамени лозунга о переходе всех средств производства в руки общества... <…> Для Маркса и для меня было поэтому абсолютно невозможно употреблять для обозначения нашей точки зрения выражение столь растяжимое. В настоящее время дело обстоит иначе, и это слово может, пожалуй, сойти, хотя оно и остаётся неточным для такой партии, экономическая программа которой является не просто социалистической вообще, а прямо коммунистической…»

Возникновение термина «социал-демократия» относится к периоду образования в странах Европы в последней трети XIX века социалистических рабочих партий, обычно называвших себя социал-демократическими и стоявших на революционных позициях. Поэтому объединение социал-демократии с коммунистическим движением для марксизма того времени вполне естественно. Социал-демократию можно обозначить и как социально-политическое движение, и как идейно-политическое течение.

Нарастание буржуазного влияния в рабочем движении капиталистических стран при переходе от домонополистического капитализма к монополистическому, обусловило размежевание в рядах социал-демократических партий на правых, центристов и левых. Российская социал-демократическая рабочая партия разделилась на большевиков и меньшевиков. Революционный кризис в Европе 1918—23 г.г. вызвал полный разброд в социал-демократических партиях.

В наше время отличие социалистических и коммунистических партий так же заключается в том, что современные социалисты и социал-демократы не ставят целью своей политики переход всех средств производства в руки общества, а для коммунистов, исходя из их самоназвания, это должно быть самым главным принципиальным требованием. Находясь у власти или оставаясь в оппозиции, социал-демократические партии имеют реальную возможность добиваться некоторых реформ, отвечающих интересам трудящихся. Однако они нигде и ни разу не решились использовать мощь государственной власти для наступления на устои капитализма.

Положение социал-демократии в общественно-политической системе капитализма двойственно. С одной стороны, это политическое течение в той или иной степени сливается с государственно-монополистическим капитализмом, с другой — связано с рабочим движением, с профсоюзами и другими массовыми демократическими организациями, испытывает давление требований трудящихся и вынуждено учитывать их в своей политике. В этом существенное отличие социал-демократии от заведомо консервативных и реакционных буржуазных партий. Но нужно понимать, что трансформация буржуазного политического течения в социал-демократические партии была искусственно организована в период «холодной войны» для спасения капитализма, потерявшего свою привлекательность на фоне экономических и социальных достижений СССР.

Расплывчатое содержание термина «социализм», то есть «общественный» означающее всего лишь принадлежность к некоему социуму, позволяет применять этот термин к различным вариантам общественного устройства. Употребления Марксом и Энгельсом то термина «социализм» в связи с характеристикой социал-демократических политических движений и используемых ими теорий, то термина «коммунизм», соотносимого с вполне конкретным способом общественного производства, в литературной полемике особых проблем не вызывало. Всегда можно было уточнить, о чём конкретно идёт речь. Другое дело, когда нужно закрепить эти понятия в юридических документах о политическом устройстве государства.

В юридической практике неприемлемо одно и то же явление связывать с разными терминами. Ленин накануне социалистической революции 1917г. в работе «Государство и революция» попытался упорядочить употребление терминов «социализм» и «коммунизм» и развёл их по разным смысловым значениям. Ленин писал: «И здесь мы подошли к тому вопросу о научном различии между социализмом и коммунизмом, которого коснулся Энгельс в приведённом выше рассуждении его о неправильности названия "социал-демократы". Политически различие между первой или низшей и высшей фазой коммунизма со временем будет, вероятно, громадно, но теперь, при капитализме, признавать его было бы смешно и выдвигать его на первый план могли бы разве лишь отдельные анархисты. Но научная разница между социализмом и коммунизмом ясна. То, что обычно называют социализмом, Маркс назвал "первой" или низшей фазой коммунистического общества. Поскольку общей собственностью становятся средства производства, постольку слово "коммунизм" и тут применимо, если не забывать, что это не полный коммунизм».

Энгельс действительно писал о различии между социализмом и коммунизмом, но только относительно программы и названия партии. Отнесения понятия «социализм» к обозначению первой или низшей фазы коммунистического общества я не нашёл ни у Маркса, ни у Энгельса. Но это не препятствует возможности назвать первую фазу коммунистического общества социализмом, как предложил Ленин. При этом нужно понимать, что в ленинском определении социализма главное не то, как называется первая фаза коммунистического общества, а именно сама принадлежность социализма к коммунистическому обществу, которое по ленинскому плану предполагалось построить в России. Принадлежность же к коммунистическому общественному устройству определяется общей (общинной) собственностью на средства производства. Именно это отличает коммунистический способ производства от капиталистического. Именно коммунистический способ производства даёт возможность новому общественному устройству иметь единую программируемую хозяйственную систему, даёт возможность всему обществу активно участвовать в совершенствовании своей коллективной материальной жизни, жить и работать по-коммунистически.

Нужно понимать, что социализм СССР является воплощением идеи и доказательством реальности построения коммунистического общества в современных условиях. Коммунизм не фантазия. Это историческая реальность, существовавшая в конкретном государстве. Но нужно так же понимать и то, что дальше первой фазы, называемой социализмом, развитие коммунистического уклада, развитие коммунистического общества в реальной истории не сдвинулось.

Вместе с тем, в сегодняшней политической ситуации, когда социалистические и социал-демократические партии отвергают основополагающие положения марксизма об обобществлении средств производства и уничтожении отношений частной собственности, в этой ситуации употребление термина «социализм» вносит путаницу в головы людей.

Возник парадокс. Существовал СССР, называющий себя страной социализма с общей (коммунистической) собственностью на средства производства. И вместе с тем, в капиталистических странах существовали партии с названием «социалистическая» или «социал-демократическая», которые отвергали основополагающий марксистский принцип построения социализма и которые своей целью видели совершенствование отношений капиталистической частной собственности. Существовало такое, широко употребляемое понятие, как «Шведский социализм», «Европейский социализм». Пример «Шведского социализма» использовал Горбачёв в агитации за «Перестройку», как образец «социализма с человеческим лицом». Путаница в головах вела к ошибкам в экономике, к отступлению от созданной в СССР классический хозяйственной системы социализма, к разрушению коммунистического общества.

Существование в реальности двух, диаметрально противоположных моделей социализма – одной с отношениями капиталистической частной собственности и другой с отношениями коммунистической, общей собственности на средства производства создавало иллюзию их совместимости. Создавало иллюзию возможности третьего пути в отношениях собственности, иллюзию возможности гармонии в сочетании и того, и другого. Именно такие иллюзии привели к возвращению в экономику СССР со средины 60-тых годов отдельных элементов прежних рыночных регуляторов, которые в новых условиях уже не работали, а только разрушали единство коммунистической производственной системы, тормозили темпы её развития.

Что бы путаница в головах не возникала, я бы сегодня изъял термин «социализм» из характеристики после капиталистического развития или хотя бы называл его коммунистическим социализмом, подчёркивая принадлежность данного социализма коммунистическому обществу. Граждане России вряд ли понимают коммунистов КПРФ, которые всё время агитируют за социализм, соревнуясь при этом в обещаниях социальных гарантий с Единоросами, либералами и с социал-демократами партии «Справедливая Россия», и почти ничего не говорят об общественном устройстве по-коммунистически с общей (общинной) собственностью на средства производства. При существующей путанице в понимании социализма, при агитации просто за социализм, теряется отличие целей коммунистических партий от целей буржуазных партий, их левого крыла в форме социалистических и социал-демократических партий.

Но может правильно ведут себя социал-демократы, которые не стремится к радикальным реформам общественных отношений, а коммунистическое устройство это утопия? Может СССР это очередной пример неосуществимости утопических идей на практике?

Что бы ответить на этот вопрос нужно разобраться – чем прекрасная и во все века востребованная утопическая идея о построении гармоничных отношений между людьми в новом, альтернативном существующему, обществе, отличается от марксистско-ленинской идеи, воплощённой в исторической реальности СССР. Тут стоит сослаться на высказывание Энгельса в работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии».

Энгельс утверждал что, цитата: «История так же, как и познание, не может получить окончательного завершения в каком-то совершенном, идеальном состоянии человечества; совершенное общество, совершенное "государство", это – вещи, которые могут существовать только в фантазии. Напротив, все общественные порядки, сменяющие друг друга в ходе истории, представляют собой лишь преходящие ступени бесконечного развития человеческого общества от низшей ступени к высшей. Каждая ступень необходима и, таким образом, имеет свое оправдание для того времени и для тех условий, которым она обязана своим происхождением. Но она становится непрочной и лишается своего оправдания перед лицом новых, более высоких условий, постепенно развивающихся в ее собственных недрах. Она вынуждена уступить место более высокой ступени, которая, в свою очередь, также приходит в упадок и гибнет. Эта диалектическая философия разрушает все представления об окончательной абсолютной истине и о соответствующих ей абсолютных состояниях человечества…».

То есть, марксизм заявляет, о том, что историческое развитие не может остановиться, завершившись в каком-то совершенном, идеальном состоянии человечества, как бы оно не называлось: капитализм или коммунизм. То, что когда-то было идеализированной целью движения, при её достижении, утрачивает свою чарующую привлекательность и вынуждено уступить место более высокой ступени понимания, более высокой цели развития. А всё, что в сегодняшнем понимании представляется ошибкой выбора предшествующих поколений, было необходимо и имеет свое оправдание для того времени и для тех условий, которым предшествующая ступень развития обязана своим происхождением.

Так, например, отношения частной собственности, на предыдущем этапе истории марксисты считают не пороком, а необходимой для социально-экономического развития формой общения. Утописты же на всех этапах истории считали отношения частной собственности пороком, от которого необходимо избавиться. В работе «Немецкая идеология» классики марксизма написали: «...Частная собственность есть форма общения, необходимая на известной ступени развития производительных сил; что эта форма общения до тех пор не может быть уничтожена, до тех пор является необходимым условием для производства непосредственной материальной жизни,— пока не созданы производительные силы, для которых частная собственность становится стесняющими оковами». Сегодня, считают марксисты, развитие производительных сил поднялось до такого уровня, на котором отношения частной собственности являются тормозом для их дальнейшего развития.

Не идейными соображениями, не марксистами отвергается частная собственность. Не коммунисты на протяжении всей истории развития капитализма обобществляли производства во всё более и более крупные кластеры. Сама жизнь оставляет для материального производства частным образом всё меньше и меньше места, уничтожает мелкий частный бизнес и заставляет государство брать на себя управление экономикой от имени всего общества.

В США, например, в начале XX века насчитывалось 1 600 различных полностью самостоятельных автомобильных компаний, а в середине 90-х г.г. их стало лишь 4. Весь капиталистический мир отчаянно пытается сдерживать антимонопольным законодательством естественный процесс укрупнения хозяйственных систем, искусственно культивирует развитие «малого бизнеса». Но остановить процесс укрупнения производств и поглощения корпорациями «малого бизнеса» не может.

Существующий в реальности тренд развития, выражается в постоянном росте крупных ТНК. На сегодняшний день 2\3 мирового производства сосредоточено в руках примерно 500 ТНК. По объёмам производства крупнейшие ТНК уже превышают отдельные государства. Из 100 наибольших экономик мира, 52 — транснациональные корпорации, остальные — отдельные государства.

А разве внутри производственной корпорации есть место рыночным отношениям? Корпорация и создаётся для преодоления независимости отдельных производств. Она создаётся для подчинения различных отраслей производства общей цели производства, что невозможно при рыночной конкуренции. Корпорация работает на общий результат, на максимальную прибыль всей корпорации и это обеспечивается слаженной работой, а не хаосом внутренней рыночной конкурентной борьбы каждого против всех.

Сегодня самым распространённым корпоративным объединением является концерн. Свыше 90% наиболее могущественных производственных объединений в США существуют в форме многоотраслевых концернов, в состав которых входят предприятия 30-50 отраслей. Только искусственное сдерживание антимонопольным законодательством мешает все отрасли производства, в конце концов, подчинить одному единственному концерну. В концерне выделяется головная организация, в которой централизуется управление и контроль за деятельностью всех подразделений концерна. Жёстко централизованы в концерне финансы, капиталовложения (инвестиции) и НИОКР (научные исследования и опытно-конструкторские разработки).

Растёт из года в год доля участия государства в руководстве крупными корпорациями. Это вызвано необходимостью направления работы ТНК на решение социальных проблем, решение которых требуют граждане государства, а ТНК, распространяющие свою деятельность дальше границ отдельного государства, без участия государства в управлении выпадает из национальной экономики. Участия государства требует так же защита интересов корпораций при осуществлении мировой политики.

Государственные кампании являются не просто крупнейшими, но становятся ведущими мировыми компаниями. Всего в мире в 2010 г. было зафиксировано 650 государственных транснациональных компаний, 19 из них входят в список 100 крупнейших транснациональных корпораций мира. В 2012 г. в списке ведущих двадцати глобальных компаний указанных «Forbes» было 6 государственных корпораций, в то время как в 2008 г. – ни одной. Четыре государственные компании – три китайские и одна японская – входят в десятку крупнейших корпораций мира по объёмам оборота.

Государственный контроль в таких компаниях различен – от полного владения до существенного влияния. Во Франции и в Италии на долю кампаний, где государству принадлежит мажоритарный пакет акций, обеспечивающий управленческий контроль в компании, приходится до 25% валового национального продукта (ВНП) страны, в Дании и Финляндии – 35–37%, в Германии – 54%, в Польше – 58%. (Источник: OECD, Corporate Governance of State-Owned Enterprises: A Survey of OECD Countries. OECD, Paris 2005. ). В Сингапуре государству принадлежат пакеты акций компаний, совокупный объем производства которых составляет 60% ВНП страны. В 2011 г. Сингапур занимал второе место в мире по уровню глобальной конкурентоспособности.

Если значительная роль государства в тяжелой промышленности и инфраструктуре не вызывает особого удивления, то уж совсем непонятно российскому обывателю, воспитанному в духе неолиберальных экономических концепций, почему число государственных предприятий в такой, «исконно рыночной» отрасли, как розничная торговля, больше, чем в автомобильной промышленности, металлургии и химии.

На долю ТНК приходится 95% мировых патентов и лицензий и по сути именно корпорации обеспечивают сегодня мировое научно-техническое развитие.

Современный мир по существу становится миром государств-корпораций. Если существующую тенденцию экстраполировать в будущее, если, исходя из неё, посмотреть в будущее, то можно увидеть, что сама логика изменений в ходе развития материального производства требует того, чем по форме организации производства, чем, по сути, и был СССР.

Единственное качественное отличие организации производства в государстве-корпорации под названием СССР от современных крупнейших корпораций мира в том, что объединение всех производств в единую систему было полное. И то, что работа этой суперкорпорации была обращена не на обогащение отдельных крупных акционеров, частных владельцев крупных пакетов акций, а на пользу всего общества и каждого отдельного гражданина в равной мере. То есть собственность на средства производства корпорации, по сути, являлась общей, а не лишь частично общественной, как в современных государственных корпорациях. Такая принадлежность результата работы единой производственной системы всем членам общества в равной мере, такая направленность результата работы производственной корпорации на общее благо и есть тот социализм, о котором писали классики марксизма.

В. Ленин в работе «Империализм как высшая стадия капитализма» писал: «Социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией». Переход к социализму по ленинскому определению происходит, когда «все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства, каковым являются вооруженные рабочие. Все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного, государственного “синдиката”». Синдикат в дореволюционной России был самой распространённой формой корпорации и самой концентрированной формой производственного объединения.

Альтернативой реально существующему направлению исторических изменений во всё более тесную, во всё более концентрированную форму организации материального производства является предание его звеньям большей самостоятельности. Но следование в противоположном естественному процессу развития направлении ведёт к деградация экономики и общества. Если вместо следования по пути всё более тесного соединения производственных систем в единый производственный комплекс, если вместо укрепления единства производственного комплекса попытаться сойти с этого пути и вернуться назад, к прежним формам организации материального производства и распределения, то, как показывает история развала СССР, ни к чему хорошему это не ведёт.

Историческим примером правильности выбора направления реформ является создание в СССР в 30-тых годах единого многоотраслевого индустриального комплекса. Последствием этой реформы стало стремительное развитие экономики в СССР до 60-тых годов. Но, к сожалению, вместо дальнейшего укрепления единства, вместо обеспечения роста материального производства за счёт дальнейшего роста тесноты связей всех производств, вместо следования по магистральному пути развития, единство производственной системы в СССР стали расшатывать косыгинскими реформами. Последствием предоставления отдельным предприятиям большей самостоятельности и возвращения в коммунистическую экономику элементов прежних рыночных регуляторов явилось замедление темпов экономического роста в 70-тых и 80-тых годах. Полное разрушение экономики СССР и государства в 1991г. произошло в результате полной смены направления движения в конце 80-тых, когда единую плановую экономическую систему разделили на множество независимых, организуемых частным образом производств, конкурирующих друг с другом на товарном рынке.

В случившейся в СССР катастрофе обвинили социализм, коммунистическую организацию производства, которая характеризуется единой плановой системой производства. Но после принятых в конце 80-тых годов решений КПСС и Правительства страны о переводе экономики СССР к рыночным формам её организации, от коммунистического единого хозяйственного уклада уже ничего не осталось. Так что причина обрушения экономики и государства заключалась не в коммунистической экономике, а в её перестройке, которая привела к катастрофе. До перестройки советская экономика росла, в том числе и в показателях выпуска продукции народного потребления, включая и продовольственную продукцию. Пусть не теми темпами, как хотелось, но росла. Рост экономики прекратился, и произошло обрушение экономики уже после перестройки. И это исторический факт.

Примером «эффективности» опускания экономики на ступень отношений частной собственности уже на протяжении 25 лет после развала СССР является Россия. Опустившись на нижнюю ступень к отношениям частной собственности, Россия так и не может на ней создать самодостаточную экономику и гармоническую систему социально-экономических отношений. За 25 лет рыночных реформ ВВП России сократился на 45–46%, промышленное производство упало на 60%, в том числе обрабатывающие отрасли продемонстрировали падение примерно в пять раз. Говоря о российской экономике, глава Правительства Медведев отметил, что ситуация в некоторых отраслях довольно тяжелая: доля импорта в станкостроении оценивается примерно в 90%, в тяжелом машинном строении — порядка 70%, по нефтегазовому оборудованию — около 60%, в энергетическом оборудовании — около 50%, в сельхозмашиностроении в зависимости от категории продукции — от 50 до 90%. (РИА Новости 3 апреля 2015 г. http://ria.ru/economy/20150403/1056415005.html#ixzz3YqP6X1Fg). Необходимость дальнейшего развития, рано или поздно заставит российское общество вернуться к отношениям общей собственности или прекратит его дальнейшее существование.

Переход от отношений частной капиталистической собственности к отношениям общественной собственности это переход социального организма из одного качественного состояния к другому. Но это не переход от одной застывшей картинки к другой. Это качественный переход из одного уровня непрерывного движения, непрерывных изменений в общественной жизни, к другому уровню, с одной их ступени развития к другой. Цитата: «Коммунизм для нас не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние» (К. Маркс «Немецкая идеология»).

Энгельс писал: «Капиталистические отношения не уничтожаются, а, наоборот, доводятся до крайности, до высшей точки. Но на высшей точке происходит переворот». (Энгельс. Развитие социализма от утопии к науке.) То есть марксисты не предлагают просто замену одного типа общественно-экономических отношений другими. Они предлагают естественный, реально существующий процесс обобществления производства, соединения производств в единое целое и их укрупнения, тот процесс, который непрерывно идёт на данной капиталистической ступени развития, сознательно и целенаправленно ускорить и довести его до высшей точки развития, до полного обобществления всех производств в единой производственной системе. Но обобществление естественным образом возможно только в том случае, когда сама технология производства требует создания единого производственного комплекса, предоставляет такую возможность и создаёт больше преимуществ, чем производство частным образом.

Как считают марксисты, только из этой высшей точке обобществления становится возможным переход на отношения общей собственности, на следующую очередную ступень развития в его непрерывном движении.

А как формируется понимание альтернативы критически оцениваемому общественному устройству у так называемых утопистов? Как формируется их модель будущего?

У утопистов картина будущего складывается как мозаика. Складывается она из красивых кусочков окружающей действительности. Она не отражает развития во всей его противоречивости и его перспективы. Она обездвижена и приговаривается её создателями к вечному существованию, как общественное устройство, достигшее предела совершенства. Писателем Гоголем в произведении «Женитьба» подобный подход описан в образе мечтающей о замужестве девицы Агафьи Тихоновны: «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому ещё дородности Ивана Павловича — я бы тогда тотчас же решилась».

Именно из такого понимания альтернативы существующим общественным отношениям, - как их очищение от всякой скверны, преподносилась идея царства божьего на земле, так строились теории утопического коммунизма и утопического социализма в прошлые века, так родилась и проповедуется современная теория «третьего пути». Той промежности, что пропагандировал ещё Леру, придумавший для её названия термин «социализм». Утопией «третьего пути» разрушили СССР и этой утопией отманивают россиян от идеи возвращения к коммунистической организации экономики.

Проповедники новой утопии решительно берут «губы Никанора Ивановича» и приставляют их «к носу Ивана Кузьмича». То есть берут систему реального планирования, которая может существовать лишь в единой системе организации производства на основе единой собственности на все средства производства и приставляют её к совершенно иной системе организации производства, где частный собственник сам решает что, сколько, и когда производить. Где регулятором производства является закон стоимости, а не плановое непрерывное директивное регулирование. Социальное расслоение, беспрерывно порождаемое отношениями частной собственности, для подобных оптимизаторов общественных отношений является совсем несущественным недостатком, не ставящим под сомнение эффективность экономики. Они убеждают, что все проблемы классового неравенства можно решить путём воспитания любви к ближнему. Богатые всё осознают, будут предельно честно вести свой бизнес и будут добровольно бескорыстно делится с бедными, выравнивая для всех уровень жизни. Такие выдуманные образы овцеволка выдаются за переосмысление и творческое развитие марксизма применительно к современным историческим условиям. В такой идеализированной утопической картинке частная собственность и рыночные отношения с их предпринимательской деятельностью существуют вечно, как и классовое государство, якобы обеспечивающее с помощью разумного регулирования экономики полную гармонию в классовых отношениях.

У таких современных ниспровергателей марксизма доводом является факт продолжения существования в современном мире всего того, чему марксистская теория пророчила неминуемую гибель. Раз за полтора столетия с момента возникновения марксизма всё это не исчезло, значит и в текущем столетии не исчезнет. Значит, революционное содержание марксизма о качественном изменении в общественно-экономических отношениях и переходе человечества на более высокий уровень развития исторически изжило себя. История развития достигла своего идеала. Конец истории наступил. Такой вот оптимизм.

Так выглядит современная утопия, постоянно вдалбливаемая средствами массовой информации в головы россиян. И я не сомневаюсь, что на очередных выборах в сентябре избиратели снова проголосуют не за коммунистов, желающих смены существующих отношений частной собственности, не за реальную возможность развития материального производства и улучшение своего материального положения, а за красивую сказку о будущем, рассказываемую российским гражданам властвующей элитой. Такую же убедительную, как и те сказки, что на протяжении тысячелетий рассказывают нам служители религиозных культов.

Сергей Киселёв.