Общеизвестно, что каждое общество в процессе своего развития претерпевает определённые эволюционные изменения. В этом отношении любой социум напоминает живой организм: положительные изменения могут увеличивать приспособляемость и потенциал выживания, но обратное утверждение также верно. Давайте попробуем рассмотреть недавно появившийся так называемый «креативный класс» в контексте его значимости для нашего общества.
Самой «современной классикой», посвящённой исследованию нового класса людей «творческих профессий», является книга американского социолога Ричарда Флорида «Креативный класс: люди, которые меняют будущее». Ему, по сути, и принадлежит изобретение новой терминологии в социологии – «креативный класс». В своей работе, вышедшей в 2002 году, автор предпринимает попытку объяснить происхождение «креативного класса» и причины, которые вызвали его появление. По мнению уважаемого учёного, в современной экономике и структуре общества произошли поистине тектонические сдвиги во второй половине XX века, а движущей силой, вызвавшей эти изменения, является человеческая креативность.[1] Исследователь полагает, что основной характеристикой общественного класса является определённый вид трудовой деятельности, который даёт им средства к существованию. В случае «креативного класса» - это «проектирование и создание чего-то нового… с большей степенью автономии и гибкости».[1] К представителям этого нового общественного класса автор относит людей, занятых в научной и технической сфере, в образовании и искусстве, архитектуре и дизайне, музыке и индустрии развлечений, чья экономическая функция заключается в «создании новых идей, новых технологий и нового креативного содержания».[1] Далее, вытекает неоднозначная формула креативности, состоящая из трёх «Т»: талант, терпимость и технологии.[1]
Н.Ю. Замятина, ведущий научный сотрудник географического факультета МГУ, в своей работе «Креативный класс, символический капитал и территория» справедливо указывает на достаточно спорный тезис, сформулированный Р. Флоридой о том, что непременным условием эффекта «креативной экономики» является принадлежность «символической власти в обществе креативному классу».[1] К мерилам «креативной символической власти» относится, по мнению американского социолога, показатели «креативности места», основанные на структуре занятых, точнее, на доле занятых в творческих профессиях (людей с высшим образованием и ученых в населении региона), на объеме затрат на изобретения, количестве заявок на изобретения и выданных патентов; в качестве индекса толерантности рассматривался показатель, основанный на доле жителей, проживающих в регионе не с рождения (чем больше в регионе людей “повидавших мир”, тем выше степень толерантности), а также этническая и религиозная неоднородность населения региона[1-2]. Между тем все используемые показатели – это либо данные о концентрации в этом месте потенциально творческих личностей (индекс таланта, индекс богемы и аналогичные), либо данные о том, насколько местная социальная среда потенциально комфортна для такой концентрации (индексы разнообразия, понимаемого как показатель толерантности), либо данные о результатах креативной деятельности (индексы инноваций и высоких технологий),[1-2] что не является достаточно убедительными аргументами. Помимо всего прочего, Н.Ю. Замятина указывает на достаточно специфические для нашего российского общества черты, которые стали синонимами «креативности» при отсутствии всякого содержания: «креативная стрижка”, “креативная вечеринка”, “креативная кофточка” и тому подобные вещи.[2]
Профессор кафедры политологии МГТУ им. Баумана, С.Г. Галаганова в статье «Мифология креативного класса» задаёт вполне логичный вопрос: а на каком основании Р. Флорида отказывает «талантливым инженерам, врачам, университетской профессуре» в принадлежности к «креативному классу»?[3] Может быть, причина на самом деле заключается в том, что упомянутая выше категория высококвалифицированных специалистов «творит» не то, что нужно тем, кто гордо именует себя настоящим «креативным классом»? Автор статьи немедленно находит ответ на этот наиболее значимый вопрос: по мнению С.Г. Галагановой, новый «креативный» общественный класс Ричарда Флориды «производит вовсе не научные идеи и теории; он конструирует не роботов и не космические корабли, а …самого себя, на индивидуально-личностном уровне».[3] Иными словами, «в качестве наиболее подходящей для личностного самовыражения сферы предлагается вовсе не творческий труд, а стиль жизни, который у каждого должен быть very special (не похожим ни на какой другой)».[3] То есть, для того, чтобы отождествлять себя с «креативным классом» достаточно иметь вызывающую внешность, странные привычки и увлечения, регулярное применение психотропных средств для «стимуляции воображения», а тяжёлый и упорный труд, наличие патентов на изобретения, создание новых машин и механизмов или написание необходимого программного обеспечения и прорывные открытия в фундаментальной науке – вовсе не являются критериями первостепенной значимости! Далее автор статьи делает не менее важный вывод: концепция самоидентификации «креативного класса» - это не что иное, как «радикальный социальный эгоцентризм, из которого неизбежно вытекает обессмысливание таких понятий, как долг, честь, верность, измена, предательство».[3] Кроме того, «если человек освобождает себя от каких-либо обязательств (кроме зафиксированных в законах), то его жизнь сводится лишь к рациональному поведению в конкретных ситуациях, подчиненному единственному кредо — собственной личности как высшей ценности»[3], что неизбежно делает из «креативных» личностей потенциальных отщепенцев и предателей. Поэтому автор делает следующее логичное умозаключение: «вряд ли нужно объяснять, что такая подверженная страхам и соблазнам личность — идеальный объект для манипулятивного управления».[3]
Что же конкретно подразумевается под формами самореализации, «достойных» и уместных для гордых представителей «креативного класса»? На первом месте, судя по текстам Флориды, по-прежнему остается активное ежедневное потребление товаров и услуг, на сей раз — в соответствии с разработанным эталоном «креативного образа жизни». Этот эталон включает гипертрофированную заботу о своём здоровье и внешности, посещение изысканных богемных ресторанов, коллекционирование. Новым явлением также является переориентация СМИ с пропаганды конформизма (через понятия «модного» и «актуального») на культивирование стремления «подняться над толпой», «найти себя», «стать иным».[1,3]
Для «креативного класса» разработана специальная система трендов и брендов — полубуржуазная, полубогемная, с претензией на некую особую, ничем не обоснованную «продвинутость». Ради чего? Прежде всего, ради того, чтобы дать обществу новый потребительский идеал взамен отработанного примитивно-мещанского. Теперь, например, он включает в себя социальную активность — как реальную, так и виртуальную (в сетевых сообществах). В свободное от работы время молодые «креативы» включаются в другие «интересные проекты» — борьбу за сохранение природы, права различных меньшинств, волонтерскую деятельность.[3-4]
Необходимо также добавить , что представитель «креативного класса» - это эталон идеального потребителя, которого так нежно лелеют нынешние корпорации – мегапроизводители ширпотреба, которые на основе грамотного маркетинга, разработанного с участием опытных экспертов – психологов, способны уже и к формированию потребностей «креативных потребителей». Навязчивая реклама уже диктует, что следует есть, что необходимо носить, какую модель мобильного телефона иметь, и на чём следует ездить, чтобы «оставаться в тренде».
Отдельного упоминания заслуживает роль интернета в повседневной жизни «креативного класса». Под воздействием информационного поля «интернет-культуры» у подростков вырабатывается неприятие сложной информации (в том числе и классической литературы, музыки); они становятся неспособны к творчеству, самостоятельному мышлению, критическому осмыслению получаемых сведений. Net people («сетевые люди») превращаются в «функцию кнопки, находящейся в чужих руках», а их знания — в «одноразовые»: скачал, использовал и тут же забыл.[3,5]
С.Г. Галаганова также отмечает, что «своим необремененным знаниями и подлинной культурой креативным «детям» общество потребления предлагает соответствующие профессии: байер, шопер, дилер, коучер, дистрибьютер, охранник, секретарь, менеджер (последнее может означать раскладчика товаров и даже грузчика)».[3] Профессор справедливо замечает, что «все эти виды труда, к сожалению, не способны доставить радость подлинного творчества; они дают лишь средства к существованию. А поскольку потребность в творчестве заложена от природы в каждого, она замещается все тем же «престижным потреблением»: человек «творит» свой «имидж» и соответствующий ему стиль жизни, да и просто получает хоть и примитивную, но все-таки радость»[3], что является не чем иным, как всего-навсего имитацией творчества.
Итак, пора подводить итоги. С учётом сказанного выше «креативный класс» современного российского общества имеет следующие отличительные черты, его характеризующие:
1. Броские, вызывающие предметы одежды, необычная причёска, заставляющие думать об «уникальности» их обладателя.
2. Странные, эксцентричные увлечения, доходящие до крайностей (вспомните «художника-акциониста» Павленского).
3. Безудержное, иррациональное стремление обладать последними моделями самых «продвинутых гаджетов».
4. Неистребимое желание общаться исключительно с себе подобными «неординарными» личностями, кто «вознёсся над толпой».
5. Категорическое нежелание глубоко разбираться в каком-либо вопросе, если изучение предмета требует несколько больших усилий, нежели нажатия нескольких кнопок на клавиатуре компьютера.
6. Абсолютная неспособность к творчеству, заменителями чего являются мелкая пикировка в социальных сетях, создание «аватарок» и «интернет-приколов».
7. С учётом безусловного приоритета собственного «эго» - потенциальные конформисты и предатели, отвергающие само понятие лояльности к стране и обществу, которое и предоставило им те ресурсы, чем они беззастенчиво пользуются, ничего не давая взамен, но непоколебимо уверенные в том, что каких «высот» они смогли бы добиться в жизни, если бы не «тоталитарный режим», ограничивающий их «свободу» делать всё, что им заблагорассудится (личное мнение автора статьи, нуждающееся в статистическом обосновании).
Если рассматривать эти черты в комплексе, то легко сделать вывод о том, что современный «креативный класс» играет в российском обществе роль, если хотите, самых настоящих социальных паразитов, неспособных в принципе к какой-либо осмысленной полезной деятельности. Эти, с позволения сказать, «интеллектуалы», называющие себя «креативным классом», не имеют к подлинному творчеству и созиданию ни малейшего отношения, несмотря на своё самоназвание (creatio – созидаю (лат.)). Трудно себе представить людей, более бесполезных для общества, чем «креативный класс», но самым беззастенчивым образом узурпировавших право выражать своё собственное мнение от имени «народа», который они же по сути глубоко презирают. Автор статьи убеждён, что давно пришло время указать так называемому «креативному классу» на его настоящее место в этой жизни, чтобы избежать крайне негативных последствий отравления общества «продуктами» его жизнедеятельности.
lancet
Литература:
1. Р. Флорида. Креативный класс: Люди, которые меняют будущее. Классика XXI. Москва, 2007
2. Н.Ю. Замятина. Креативный класс, символический капитал и территория. Общественные науки исовременность, 2013; 4: 130 – 139.
3. С.Г. Галаганова. Мифология креативного класса. Гуманитарный вестник, 2014; 3. [Интернет] http://hmbul.bmstu.ru/catalog/hum/socio/186.html
4. Even St. All Consuming Images: Politics of Style in Contemporary Culture. New York, 2013.
5. Г. Дебор. Общество спектакля. Москва, Логос, 2000.
Оценил 1 человек
1 кармы