Не секрет, что Че Гевара давно уже превратился в trade mark и в поп-идол для сопливых леваков, которых до сих пор много на Западе, да и у нас они водятся. Возникла своего рода «чегеваровщина» - субкультура несерьезных юных «революционеров», к которым буржуазное общество не только относится терпимо и снисходительно, но и даже получает с них прибыль, выпуская массу продукции под этой trade mark. Однако на самом деле Че был серьезной и трагической фигурой.
Прежде всего, можно отметить тот парадоксальный факт, что Че Гевара почти совсем не интересовался политикой в нашем обычном понимании: митингами, выборами, интригами, и подобное проявилось уже в ранней молодости. Когда его друг Альберто спросил пятнадцатилетнего Эрнесто, будет ли он участвовать в молодежной демонстрации протеста, он ответил отрицательно. Че заявил, что пошел бы на марш только с револьвером в руках. По его мнению, данный марш был не более чем бессмысленным жестом, а его участников «просто отделают дубинками» (какой контраст с нашими «оппозиционерами», весь смысл существования которых заключается в том, чтобы получать по лбу и пожаловаться правозащитникам и Европе!).
Для Эрнесто существовала только вооруженная борьба. С презрением он относился и ко всяким «демократическим свободам». Уже много позже, находясь в Гватемале, в письме к тете Беатрикс Че заявил, что будь на месте президента, он закрыл бы все издания, финансируемые янки. Когда Фидель, придя к власти, стал закручивать гайки и давить буржуазную «оппозицию», и этим вызвал разочарование Сартра и прочей леволиберальной общественности, Гевара в этом полностью поддержал его (лозунг того времени: «Революции – да, выборам – нет!»). Он не только не был борцом за абстрактную свободу, не был Че и гуманистом-филантропом, в противном случае он был просто поехал бы врачом в джунгли лечить индейцев. Мало кто знает что Че Гевара и сам участвовал в расстрелах и даже по его приказу был задушен щенок, который своим лаем мог выдать партизан (позднее сам команданте посвятил этому статью «Убитый щенок», обосновывая тезис, о том, что во время революции гибель невиновных неизбежна). И что уже совсем не понравится нынешним политкорректным левакам, Че относился к женщинам как настоящий мачо и презирал представителей «сексуальных меньшинств».
Во-вторых, при взгляде на фигуру Эрнесто Че сразу же бросается в глаза его страстный антиамериканизм, мало чего общего имеющий с марксизмом и носивший скорее мистический характер, в образе ненависти к «бледнолицым дьяволам». Это Ленин в своем «Письме к американским рабочим» нахваливал их «демократические традиции», а вот Че Гевара надежд на революционность американского пролетариата не питал, для него все гринго были на одно лицо, и это было лицо врага. Когда Аргентина объявила войну Третьему Рейху, юного Эрнесто это дико возмутило, но не потому что он был на стороне Гитлера, а потому что аргентинское правительство сделало это под давлением США, и он разделял с националистами чувство стыда за собственную страну, пресмыкающуюся перед янки. А позже своему другу Че Гевара хвастался, что во время путешествия по Бразилии подрался в порту с обычным американским матросом. Эту ненависть к бледнолицым англосаксам Че пронес через всю свою жизнь. Уже будучи на Кубе, он очень жалел, что советские ракеты так и стартовали по направлению к американским городам (хотя понятно, что ответным ударом Куба, скорее всего, была бы полностью уничтожена). Так что по духу Че был скорее ближе шахидам, а не каким-нибудь алкокомсомольцам очередного левого фронта.
В-третьих Че проявлял полное безразличие к догматическим разногласиям между представителями различных течений марксизма. Самому ему был, конечно, ближе по духу маоизм с его ставкой на крестьянскую партизанскую войну, но при этом он сотрудничал со всеми, кто мог оказаться полезным в деле разжигания партизанской войны в Латинской Америке, в том числе и с троцкистами, что вызывало раздражение у просоветски настроенных коммунистов. Поддерживал он контакт и со свергнутым лидером Аргентины Пероном, бывшим во многих отношениях последователем Муссолини. Начавшаяся повсеместно революция должна была, по мысли Че, примирить поссорившиеся к тому времени СССР и Китай.
После победы на Кубе, мечтая совершить революцию в Аргентине, он направил туда небольшой отряд добровольцев во главе с журналистом Мазетти, поставив перед ним задачу создать на севере страны партизанскую базу. Мазетти был весьма примечательной личностью, ранее он являлся активистом неофашистской организации – Националистического освободительного движения. Однако партизанский лидер из журналиста оказался никудышный. В своем маленьком отряде он установил порядок, напоминающий «Народную расправу» Нечаева: чтобы проверить на прочность одних, заставлял их убивать других, проявивших слабину. Увлекшись расправами, Мазетти забыл основное правило партизана, что надо как можно чаще менять свое местоположение, и вскоре его отряд был обнаружен и разгромлен правительственными силами, а сам он пропал без вести. До сих пор о судьбе команданте Сегундо (таково было партизанское прозвище Мазетти) выдвигают разные гипотезы. Когда Че Гевара узнал, что все его надежды на начало партизанской борьба в Аргентине рухнули, он был потрясен. Именно фиаско Мазетти побудило его отправиться в Боливию, где он рассчитывал взять дело континентальной революции в свои руки.Боливийская компартия сумела накануне что-то получить на выборах, и тепленькие места в парламенте манили ее руководство больше, чем перспектива бегать с винтовкой по горам и джунглям. Такую позицию боливийцев поддержали и советские товарищи. Однако, не желая ссориться с кубинцами, Монхе (лидер коммунистов Боливии) занял двуличную позицию. Бойцам Че Гевары он говорил, что готов вступить рядовым в их отряд, а сам тем временем посоветовал своим приближенным затаиться и не вступать в какие-либо контакты с людьми Че, опасаясь, что участие коммунистов в партизанской войне обрушит на компартию репрессии. Оставшись без поддержки из городов, партизаны были обречены, и поэтому вдова Че Гевары Алейда Марч считает «этого уродливого индейца» (Монхе) виноватым в смерти ее мужа. Сам Монхе, кстати, вскоре после описываемых событий эмигрировал и жил (возможно, живет до сих пор) в Москве…
В конце своей жизни Карл Шмитт написал книгу «Теория партизана», в которой Партизан вступает как эсхатологическая фигура, переступающий через все границы и правила непримиримый противник Системы. И можно сказать, что в наибольшей мере архетипу Партизана соответствует бывший порождением вулканической почвы Латинской Америки образ легендарного команданте Че.
Оценил 1 человек
9 кармы