Глава 5
Игра
- Ах ты Господи! Поллианна, ну и нагнала же ты на меня страху, - пыхтела Ненси, взбираясь на вершину холма к большой скале, откуда Поллианна только что с сожалением соскользнула.
- Страху? О, мне очень жаль, но ты не должна была бояться за меня, Ненси. Папа и дамы из комитета обычно тоже боялись, пока не убедились, что я всегда благополучно возвращаюсь.
- Но я даже не знала, что ты вышла из дома! – воскликнула Ненси, засунув руку девочки себе под локоть и торопливо спускаясь вместе с ней с горы. – Я не видела, как ты ушла, да и никто не видел. Я думала, ты вылетела прямо вверх, через крышу, не иначе, не иначе…
Поллианна подпрыгнула от радости:
- Да, я вылетела только не вверх, а вниз. Я спустилась по дереву.
Ненси остановилась как вкопанная.
- Что ты сделала?
- Спустилась по дереву из окна.
- Боже мой! – задохнулась Ненси, снова поспешая к дому. – Интересно, что сказала бы на это твоя тетка.
- Тебе интересно? Хорошо, я скажу ей, и ты сможешь узнать, - охотно пообещала девочка.
- Спаси и помилуй! – еле выдавила из себя Ненси. Нет, нет!
- Почему? Ты думаешь, ее это огорчило бы? – воскликнула Поллианна с беспокойством.
- Нет…э…да… ну, впрочем, все равно. Я… я не так уж сильно хочу знать, что она сказала бы, - запинаясь, вымолвила Ненси, которой теперь было важно одно: отвратить от Поллианны гнев, если не нечто худшее. – Но знаешь, нам лучше поспешить, а то у меня еще посуда не вымыта.
- Я помогу, - с готовностью пообещала Поллианна.
- Ох, что ты, что ты! – запротестовала Ненси.
Некоторое время они бежали молча. Небо быстро темнело. Поллианна крепче схватилась за руку своей новой подруги.
- И все-таки я рада, что немножко тебя напугала, ведь из-за этого ты пришла за мной. – Девочка вздрогнула при этих словах.
- Бедный мой ягненочек! Ты к тому же, должно быть, и голодна. Я… я боюсь, тебе придется поесть только хлеба и молока со мной в кухне. Твоя тетка разгневалась, понимаешь, из-за того, что ты не спустилась к ужину.
- Но я не могла. Я была слишком высоко.
- Да, но она-то ведь не знала об этом, - подавив смех, заметила Ненси сухо. – Мне очень неприятно, что будет только хлеб и молоко, очень, очень!
- А мне нет. Я рада.
- Рада! Чему?
- Я люблю хлеб и молоко, и мне приятнее будет есть вместе с тобой. Мне совсем не трудно этому радоваться.
- Похоже, что тебе ничему не трудно радоваться, заметила Ненси прерывающимся от волнения голосом, вспомнив о мужественных попытках Поллианны полюбить жалкую голую комнату на чердаке.
Поллианна негромко рассмеялась.
- Потому что это такая игра.
- Игра?
- Да, игра в то, чтобы просто радоваться.
- Да что ты такое говоришь?
- Говорю тебе, что это – игра! Папа меня научил. И игра просто замечательная, - объяснила Поллианна. – Мы всегда в нее играли, даже когда я была еще совсем-совсем маленькая. Я рассказала про нее дамам из комитета, и они тоже играли… некоторые из них.
- Да что за игра? Я не очень разбираюсь в играх.
Поллианна опять рассмеялась, но и вздохнула при этом, а в сгущающихся сумерках лицо ее выглядело худеньким и печальным.
- Мы начали играть, когда в церковных пожертвованиях нам прислали пару детских деревянных костылей.
- Костылей?!
- Да. Понимаешь, я очень хотела куклу, и папа написал об этом в церковный комитет, но ему ответили, что кукол в пожертвованиях не оказалось, а оказались детские костыли, и их прислали нам, потому что они могли пригодиться какому-нибудь увечному ребенку. И тогда мы стали играть.
- Ну, должна открыто сказать, я не вижу никакой игры, что могла бы быть с этим связана, никакой, никакой! – заявила Ненси почти с раздражением.
- А вот есть такая! Игра в том, чтобы во всем всегда находить что-то такое, чему можно радоваться; неважно, что это будет, - продолжила Поллианна серьезно. – И мы начали сразу… прямо с костылей!
- Господи помилуй! Я не вижу тут ничего, чему можно радоваться: получить пару костылей, когда хочешь куклу!
Поллианна хлопнула в ладоши.
- А вот можно… можно! – торжествовала она и тут же чистосердечно добавила: - Но я тоже не видела сначала, и папе пришлось мне подсказать.
- Ну тогда, может быть, ты подскажешь мне? – с гневом почти рявкнула Ненси.
- Да очень просто! Просто радоваться тому, что они тебе… не нужны! – воскликнула Поллианна. – Видишь, это так легко… если знаешь как!
- Ну, пожалуй, нелепее и не придумаешь! – шепнула Ненси, глядя на Поллианну чуть ли не с испугом.
- О, но тут совсем нет ничего нелепого… Это замечательная игра, - настаивала Поллианна с энтузиазмом. И мы все время играли в нее, с тех самых пор. И чем труднее, тем потом веселее, когда догадаешься; только… только… иногда бывает уж очень трудно… как когда папа ушел на небеса, а у тебя нет никого, кроме дам из благотворительного комитета.
- Да, или когда тебя поселят в неуютной маленькой комнате самой крышей и вдобавок почти пустой, - проворчала Ненси.
Поллианна вздохнула.
- Конечно, это было трудно сначала, призналась она. – Особенно потому, что мне было так одиноко. Я даже забыла про игру. И я так надеялась, что у меня будут красивые вещи! Но потом я подумала, что мне не придется разглядывать в зеркале мои веснушки, и увидела эту прекрасную картину – вид из окна. И тогда я поняла, что нашла чему здесь можно радоваться, вроде как забываешь о том, чего тебе хотелось… ну вот как с куклой.
- Хм! – поперхнулась Ненси, пытаясь проглотить комок, вставший в горле.
- Но обычно это не занимает много времени, - заверила Поллианна. – И теперь я по большей части нахожу, чему радоваться, без труда, даже не задумываясь, понимаешь? Я так привыкла играть. Это великолепная игра. Мы с п-папой очень ее любили, - запнулась она. – Хотя я думаю, что мне будет немножко труднее теперь, потому что мне с кем играть. Может быть, тетя Полли захочет, предположила она, подумав.
- Боже мой! – прошептала Ненси и потом, уже вслух, добавила решительно: - Слушай, я не обещаю, что буду играть очень хорошо, и не утверждаю, что знаю, как в это играть, но я буду играть с тобой, как сумею, буду, буду!
- О, Ненси! – воскликнула Поллианна и с восторгом обняла ее. – Просто замечательно! Нам будет так весело, правда?
- Хм… может быть, произнесла Ненси, не скрывая сомнения. – Но не очень на меня рассчитывай. Я в играх никогда особенно не отличалась, но на этот раз я приложу самые отчаянные усилия. Зато у тебя будет с кем играть, - заключила она, когда они вместе уже входили в кухню.
Поллианна с аппетитом съела хлеб, напилась молока и по совету Ненси пошла в гостиную, где тетка читала книгу, сидя в кресле.
Мисс Полли взглянула на нее холодно.
- Ты поужинала, Поллианна? – спросила она.
- Да, тетя Полли.
- Мне очень неприятно, Поллианна, что я с самого начала была вынуждена послать тебя есть хлеб и молоко на кухне.
- Но я была очень рада, тетя, что ты так поступила. Я люблю хлеб и молоко, и Ненси тоже люблю. Тебе не должно быть ни капельки неприятно.
Мисс Полли от неожиданности еще сильнее выпрямилась в своем кресле.
- Поллианна, тебе пора в постель. У тебя был утомительный день, а завтра мы должны будем составить расписание твоих ежедневных занятий и просмотреть твой гардероб, чтобы выяснить, что нужно купить. Ненси даст тебе свечку. Будь осторожна с огнем. Завтрак – в половине восьмого. Приходи вовремя. Доброй ночи.
Так, как будто это было нечто само собой разумеющееся, Поллианна подбежала прямо к тетке и сердечно обняла ее.
- Я так чудесно провела этот день, счастливо вздохнула она. – Я знаю, что мне будет очень хорошо с тобой… Я знала, что так будет, еще до того, как приехала сюда… Доброй ночи! – крикнула она радостно, выбегая из комнаты.
- Да что же это такое? Ну и ну! Какой странный ребенок! – воскликнула мисс Полли почти вслух и сдвинула брови. – Она «рада», что я ее наказала, и мне «не должно быть ни капельки неприятно», и ей «будет очень хорошо со мной!» - И, удивившись еще раз, мисс Полли снова взялась за книгу.
Пятнадцать минут спустя в комнатке на чердаке одинокая маленькая девочка рыдала в подушку:
- Я знаю, папочка, я совсем не играю сейчас в игру… ничуточки. Но даже ты не смог бы найти ничего, чему можно радоваться, когда спишь совсем одна в такой темноте, как здесь. Если бы я была рядом с Ненси или тетей Полли… или даже с кем-нибудь из благотворительного комитета, мне было бы легче!
А внизу, в кухне, Ненси спешила управиться со своей недоделанной работой и, яростно тыкая ершиком в кувшин из-под молока, бормотала отрывисто:
- Если, играя в эту дурацкую игру… чтобы радоваться костылям, когда хочешь куклу… я смогу стать для нее… той самой скалой спасения… то я буду играть… буду, буду!
Глава 8
Поллианна наносит визит
Вскоре жизнь в доме мисс Харрингтон приобрела черты чего-то похожего на порядок, хотя и не совсем тот порядок, который поначалу запланировала мисс Полли. Поллианна шила, играла гаммы, читала вслух и училась готовить на кухне, все это правда, но она не посвящала ни одному из этих занятий столько времени, сколько было отведено им в первоначальном проекте мисс Полли. У нее оставалось много времени, чтобы, как она выражалась, «просто жить», потому что почти все послеобеденное время, от двух до шести, она могла занять тем, чем ей хотелось, - при условии, что ей не захочется заниматься тем, что уже запретила тетя Полли.
Остается, впрочем, под вопросом, было ли это время досуга предоставлено Поллианне, чтобы отдохнуть от работы, или тете Полли, чтобы отдохнуть от Поллианны, поскольку уже в эти первые июльские дни у мисс Полли не раз был случай воскликнуть: «Какой странный ребенок!», а после каждого урока шитья и чтения вслух она чувствовала себя отчасти ошеломленной и совершенно измученной.
В кухне у Ненси дела обстояли лучше. Она не была ни измучена, ни ошеломлена. Среды и субботы стали для нее настоящими праздниками.
По соседству с домом мисс Харингтон не было детей, с которыми могла бы играть Поллианна. Дом стоял на окраине городка, и хотя неподалеку располагались другие дома, в них не было ни мальчиков, ни девочек примерно того же возраста, что Поллианна. Впрочем, казалось, это ее совсем не огорчало.
- О нет, я ничуть от этого не страдаю, - объяснила она в разговоре с Ненси. – Я счастлива, что могу просто ходить по улицам, разглядывать дома, наблюдать за людьми. Я люблю людей. А ты, Ненси?
- Ну, не скажу, чтобы я любила… их всех, отвечала Ненси немногословно.
Почти каждый погожий день Поллианна выпрашивала позволение «пробежаться», с тем чтобы она могла прогуляться в том или ином направлении по улицам городка. Часто во время этих прогулок она встречала одного Мужчину, как она обычно мысленно его называла, даже если встречала в тот же день десяток других мужчин.
Мужчина носил длинный черный сюртук и блестящий цилиндр – два предмета одежды, которых «просто мужчины» никогда не носили. Лицо у него было чисто выбритое и бледное, а волосы, видневшиеся из-под цилиндра, были с проседью. Он держался прямо, шел довольно быстрым шагом, но всегда один, чем возбуждал в Поллианне неясное сочувствие. Возможно, именно поэтому она однажды заговорила с ним.
- Как поживаете, сэр? Чудесный день, не правда ли? – воскликнула она весело, поравнявшись с ним.
Мужчина быстро оглянулся кругом, затем неуверенно остановился.
- Ты это… мне сказала? – спросил он резким голосом.
- Да, сэр, - лучезарно заулыбалась Поллианна. – Я сказала, чудесный день, не правда ли?
- Э? О! Хм! – проворчал Мужчина и зашагал дальше.
Поллианна расспеялась. «Какой смешной», - подумала она.
На следующий день они столкнулись опять.
- Сегодня не так хорошо, как вчера, но тоже неплохо! – воскликнула она оживленно.
- Э? О! Хм! – проворчал он, как прежде; и опять Поллианна радостно засмеялась.
Когда она подобным же образом заговорила с ним в третий раз, Мужчина внезапно остановился.
- Послушай, девочка, кто ты и почему ты каждый день заговариваешь со мной?
- Меня зовут Поллианна Уиттиер, а вы показались мне очень одиноким. Я очень рада, что вы остановились поговорить со мной. Теперь мы знакомы… только я еще не знаю, как вас зовут.
- Ей-богу, из всех… - Мужчина не закончил фразу и зашагал прочь еще быстрее, чем обычно.
Поллианна взглянула ему вслед, уголки ее обычно улыбающихся губ разочарованно опустились.
- Может быть, он не понял… но это была только половина знакомства. Я еще не знаю его имени, - пробормотала она, продолжая свой путь.
В этот день она несла студень из телячьих ножек миссис Сноу. Раз в неделю мисс Полли Харрингтон обязательно посылала что-нибудь миссис Сноу. Она говорила, что считает это своим долгом, ввиду того, что миссис Сноу – бедная, больная и принадлежит к той же самой церкви, и, разумеется, долг всех членов церкви помогать ей. Обычно мисс Полли исполняла свой долг по отношению к миссис Сноу во вторник после обеда – не лично, а при посредстве Ненси. Однако в этот день данную привилегию выпросила для себя Поллианна, и Ненси охотно, с согласия мисс Полли, от нее отказалась.
- И даже рада, что избавилась от этого, - объявила она, оставшись наедине с Поллианной, - хотя это, конечно, позор – сваливать такую работу на тебя, бедняжечка, позор, позор!
- Но мне это поручение нравится, Ненси.
- Ну, тебе оно не понравится, когда ты сходишь туда разок, - предрекла Ненси с кислой миной.
- Почему?
- Потому что никому такое не понравится. Если бы люди ее не жалели, возле нее не было бы ни души с утра до ночи, такая она сварливая. Жалко мне еще ее дочку, которой приходится о ней заботиться.
- Но почему, Ненси?
Ненси пожала плечами.
- Ну, откровенно говоря, что бы ни происходило, на взгляд миссис Сноу, происходит неправильно. Даже дни недели идут не в том порядке, в каком ей хотелось бы. Если это понедельник, то ей хочется, чтобы это было воскресенье. А если ты принесешь ей студень, то наверняка услышишь, что она предпочла бы цыпленка. Но если бы ты принесла ей цыпленка, она заявила бы, что истосковалась по бараньему бульону!
- Какая забавная женщина, засмеялась Поллианна. Я охотно пойду ее повидать. Она, должно быть, удивительная… и особенная. Я люблю особенных людей.
- Хм! Что миссис Сноу «особенная», так это точно… Я надеюсь, что таких больше нет… к счастью! – заключила Ненси с ожесточением.
Об этих словах Ненси и думала теперь Поллианна, входя в ворота маленького неказистого домика. Глаза у нее сияли в предвкушении встречи с «особенной» миссис Сноу.
Бледная молодая девушка с усталым видом открыла дверь в ответ на стук.
- Добрый день, - начала Поллианна вежливо. – Я от мисс Полли Харрингтон. И мне хотелось бы увидеть миссис Сноу.
- Если так, то ты первая, кому этого захотелось, - пробормотала девушка вполголоса, но Поллианна не расслышала этих слов. Девушка повернулась и прошла к двери в другом конце передней.
Она впустила Поллианну в комнату больной и сразу закрыла дверь. Некоторое время девочка растеряно моргала, прежде чем смогла приучить глаза к царившему в комнате полумраку. Наконец в противоположном конце комнаты она увидела смутные очертания женщины, полулежащей в постели, и направилась к ней.
- Как вы себя чувствуете, миссис Сноу? Тетя Полли надеется, что сегодня вам лучше, и посылает вам студень из телячьих ножек.
- Боже мой! Студень? – проворчал раздраженный голос. – Конечно, я очень благодарна, но я надеялась, что сегодня это будет бараний бульон.
Поллианна чуть-чуть нахмурилась.
- Да? А я думала, что, когда вам приносят студень, вы хотите цыпленка, заметила она.
- Что-о? – Больная вдруг повернулась в постели.
- Нет, ничего, поспешила извиниться Поллианна. – Разумеется, тут нет большой разницы. Просто Ненси говорила мне, что вы всегда хотите цыпленка, когда вам приносят студень, а бараний бульон – тогда, когда вам приносят студень, а бараний бульон – тогда, когда мы приносим цыпленка… Но, может быть, все наоборот, и Ненси перепутала.
Больная приподнялась и села в постели, что случалось с ней весьма редко, хотя Поллианне об этом не было известно.
- Ну, мисс Нахалка, кто ты такая? – спросила она.
Поллианна весело засмеялась:
- О, меня зовут совсем по-другому, миссис Сноу… и я этому рада! А такое имя было бы похуже, чем Хадшиба, правда? Меня зовут Поллианна Уиттиер, и я племянница мисс Полли Харрингтон и теперь живу у нее. Вот почему я сегодня принесла студень.
Первую половину этого объяснения больная выслушала сидя прямо, в позе, свидетельствующей о заинтересованности, но при упоминании о студне снова безвольно упала на подушки.
- Хорошо, спасибо. Твоя тетя, конечно, очень любезна, но у меня сегодня что-то нет аппетита, и к тому же мне хотелось бараньего… - Она внезапно умолкла, а затем продолжила, резко изменив тему разговора: - В прошлую ночь я совсем не сомкнула глаз!
- Ах, вот бы мне так, - вздохнула Поллианна, поставив студень на маленький столик и удобно усаживаясь на ближайший стул. – Сколько времени теряешь, пока спишь! Вам не кажется?
- Теряешь время, когда спишь? – В голосе миссис Сноу звучало недоумение.
- Да, а в это время можно было бы жить. Так жаль, что мы не можем жить и ночью!
Больная опять, выпрямившись, села в постели.
- Ты меня прямо-таки изумляешь! Ну-ка! Подойди к окну и отдерни штору, - распорядилась она. – Я хочу увидеть, как ты выглядишь!
Поллианна поднялась, рассмеявшись, но не очень весело.
- Ах, Боже мой! Теперь вы увидите мои веснушки, вздохнула она, подходя к окну. – А я так радовалась, что темно и их не видно. Ну, вот, теперь вы можете… О! – воскликнула она, когда обернулась к постели. – Я так рада, что вы захотели увидеть меня, потому что теперь и я вас вижу! Никто не говорил мне, что вы такая красивая!
- Я! Красивая? – с горькой усмешкой переспросила женщина.
- Ну да. А вы не знали?
- Нет, не знала, - сухо ответила миссис Сноу.
Миссис Сноу прожила на свете сорок лет и пятнадцать из них была слишком занята тем, что горячо желала, чтобы каждая вещь вокруг нее была не такой, какая она на самом деле. А потому у нее не хватало времени на то, чтобы радоваться этим вещам в том виде, в каком они существуют.
- О, но у вас такие большие темные глаза и волосы черные и вьются! – защебетала Поллианна. – Я так люблю черные кудри. Это одна из тех вещей, которые я надеюсь получить, когда попаду на небо. И у вас такой чудесный легкий румянец. Да, да, миссис Сноу, вы красавица! Я думаю, вы поняли бы это, если поглядели на себя в зеркало!
- В зеркало! – проворчала больная, снова падая на подушки. – Да, конечно, последнее время я нечасто прихорашивалась перед зеркалом… да и ты не прихорашивалась бы, если бы лежала весь день неподвижно на спине, как я!
- Конечно нет, - согласилась Поллианна сочувственно. – Но подождите… позвольте, я покажу вам! – воскликнула она, вприпрыжку подбегая к комоду и беря с него маленькое ручное зеркало. На обратном пути к кровати она приостановилась, критически оглядев больную. – Если вы не возражаете, я хотела бы немножко по-другому причесать вас, прежде чем поднести вам зеркало, - предложила Поллианна. – Можно мне причесать вас? Пожалуйста! Позвольте!
- Ну, я… пожалуй, если хочешь, - разрешила миссис Сноу ворчливо, но они не будут держаться…
- О, спасибо. Я очень люблю кого-нибудь причесывать, - возликовала Поллианна, осторожно отложив зеркальце и берясь за гребень. – Разумеется, сегодня я не очень много успею… мне не терпится показать вам, какая вы красивая; но когда-нибудь я займусь вашими волосами как следует! – пообещала она, касаясь нежными пальцами волнистых волос надо лбом женщины.
Пять минут Поллианна трудилась ловко и быстро, то расчесывая в пушистую волну упрямый локон, то зачесывая вверх растрепавшиеся волосы на затылке, то взбивая повыше подушку, чтобы голова выглядела лучше. Тем временем больную, которая усиленно хмурилась и язвительно насмехалась над всей этой процедурой, начало захватывать чувство, опасно напоминающее волнение.
- Вот! – выдохнула Поллианна, поспешно выдергивая розовую гвоздику из стоящей рядом вазы и втыкая ее в темные волосы, там, где цветок, по ее мнению, должен был произвести наилучшее впечатление. – Теперь мы готовы и можно на нас посмотреть! – И она с торжеством протянула зеркальце.
- Хм! – проворчала миссис Сноу, внимательно глядя на свое отражение. – Я больше люблю красные гвоздики, да, впрочем, все равно она завянет еще до вечера, так что какая разница!
- А я думаю, вы должны радоваться, что она завянет, - засмеялась Поллианна, - потому что тогда вам будет приятно воткнуть новую. Мне очень нравится, когда у вас так взбиты волосы, - закончила она, удовлетворенно взирая на свою работу. – А вам?
- Хм-м, может быть. Но… это не продержится долго, потому что я все время ворочаюсь в постели с боку на бок.
- Конечно нет… но я этому тоже рада, - кивнула Поллианна невозмутимо, - потому что тогда я смогу снова их уложить. К тому же, я думаю, вы можете радоваться, что они черные… Черные лучше выделяются на фоне белой подушки, чем светлые, как, например, мои.
- Может быть, но я никогда не ценила черные волосы – в них так рано заметна седина, - возразила миссис Сноу. Она говорила раздраженно, но по-прежнему держала перед собой зеркальце.
- А я так люблю черные волосы! Я была бы очень рада, если бы была брюнеткой, - вздохнула Поллианна.
Миссис Сноу опустила зеркальце и раздраженно обернулась:
- Не была бы ты рада… если бы была на моем месте! Ты не радовалась бы… черным волосам, да и ничему другому… если бы тебе пришлось лежать здесь весь день, как мне!
Поллианна сдвинула брови, напряженно размышляя.
- Да, это было бы трудно… найти что-нибудь в этом случае… - размышляла она вслух.
- Что найти?
- Найти чему радоваться.
- Чему тут радоваться, когда лежишь больная в постели целыми днями? Тут, скажу тебе, радости мало, - сердито заявила миссис Сноу. – Если ты другого мнения, то сообщи мне, чему я должна радоваться. Будь так добра!
К безграничному удивлению миссис Сноу, Поллианна вскочила на ноги и хлопнула в ладоши.
- О, отлично! Это будет трудно, правда? Сейчас мне уже пора уходить, но я всю дорогу буду думать и думать, и, может быть, в следующий раз я смогу это сказать. До свидания. Мне было очень приятно у вас в гостях. До свидания, - повторила она, переступая порог.
- Ну и ну! Но что она хотела этим сказать? – воскликнула миссис Сноу, глядя вслед посеттельнице.
Она снова и снова поворачивала голову, держа в руке зеркальце и критически глядя на свое отражение.
- Эта девчушка умеет обращаться с волосами… бесспорно, бормотала она себе под нос. – Честное слово, я даже и не подозревала, что они могут выглядеть так красиво. Но все равно, какой от этого прок? – вздохнула она, уронив маленькое зеркало на постель и раздраженно поворачивая голову на подушке.
Немного позднее, когда Милли, дочь миссис Сноу, вошла в комнату, зеркало все еще лежало на постели, хотя теперь было тщательно спрятано от чужих глаз в складках одеяла.
- О, мама… штора отдернута! – воскликнула Милли, с удивлением переводя взгляд то на окно, то на гвоздику в волосах матери.
- Ну и что из того? – отрезала больная. Не должна же я всю жизнь сидеть в темноте из-за того, что больна!
- Н-нет, конечно нет, - поспешила согласиться Милли, берясь за бутылку с лекарством. – Только… Ты сама хорошо знаешь, что я так долго старалась уговорить тебя впустить в комнату хоть немного света, но ты не соглашалась.
Миссис Сноу молча теребила кружево на своей ночной рубашке, потом наконец заговорила ворчливо:
- Думаю, что хоть кто-нибудь мог бы догадаться подарить мне новую ночную рубашку… вместо бараньего бульона… для разнообразия!
- Но… мама!
Неудивительно, что от растерянности у Милли перехватило дыхание. У нее за спиной в ящике комода лежали две новые ночные рубашки, надеть которые она несколько месяцев безуспешно уговаривала свою мать.
Глава 10
Сюрприз для миссис Сноу
Когда Поллианна в следующий раз пошла навестить миссис Сноу, она застала ее, как и прежде, в затемненной комнате.
- Мама, это та девочка от мисс Полли, объявила Милли устало и ушла, оставив Поллианну наедине с больной.
- А, это ты! – послышался недовольный голос с постели. – Я тебя помню. Кто угодно тебя запомнит, я думаю, если хоть раз увидит. Жаль, что ты не пришла вчера. Я так хотела, чтобы ты пришла вчера.
- Правда? Ну, тогда я рада, что от вчера до сегодня не так уж далеко, засмеялась Поллианна, бодро приблизившись к постели и осторожно поставив свою корзинку на стул. – Ах, Боже мой! У вас опять темно! Я вас совсем не вижу! – воскликнула она и без колебаний, решительно направилась к окну, чтобы раздвинуть шторы. – Я хочу посмотреть, причесаны ли вы так, как я вас в прошлый раз причесала… Ах, нет, вы так не причесались! Но ничего страшного, я даже рада этому, потому что, может быть, вы позволите мне сделать это… но немного позднее. А сейчас я хочу, чтобы вы посмотрели, что я вам принесла.
Женщина беспокойно пошевелилась.
- Как будто внешний вид влияет на вкус, насмешливо заметила она, но все же устремила взгляд на корзинку. – Ну, что там такое?
- Угадайте! Чего бы вы хотели? – Поллианна с сияющим лицом подскочила к своей корзинке.
Больная нахмурилась.
- О чем ни подумаю, ничего мне не хочется, - вздохнула она. – В конце концов, все это одинаково на вкус.
Поллианна тихонько засмеялась.
- Нет, нет! Угадайте! Если бы вы все-таки хотели чего-нибудь, то что это было бы?
Миссис Сноу была в нерешительности. Не сознавая этого сама, она за долгие годы привыкла неизменно желать того, чего у нее не было, и потому заявить сразу, чего она хочет, казалось невозможным, пока она не узнает, что у нее есть. Однако было ясно, что сказать что-то необходимо. Этот странный ребенок ждал ответа.
- Ну, конечно, бараний бульон…
- Я его принесла! – с торжеством воскликнула Поллианна.
- Но это именно то, чего я не хотела, - опять вздохнула больная, теперь уже точно зная, о чем тоскует ее желудок. – Я хотела цыпленка.
- О, и его я тоже принесла, - засмеялась Поллианна.
Миссис Сноу обернулась в изумлении.
- И то и другое? – спросила она.
- Да, и студень из телячьих ножек тоже, - торжествовала Поллианна. – Я решила, что хоть раз вы должны получить именно то, что хотите. И мы с Ненси это обеспечили. Конечно, всего только понемножечку… но есть все! Я так рада, что вы захотели цыпленка, - продолжала она удовлетворенно, вынимая из корзинки три маленьких горшочка. – Знаете, я всю дорогу думала, что будет, если вы скажете, что хотите рубца, или лука, или еще чего-нибудь такого, чего у меня нет! Это было бы ужасно, ведь я так старалась! – Она весело засмеялась.
Больная молчала. Казалось, она пытается мысленно отыскать что-то, что потеряла.
- Вот! Я оставлю вам все, - объявила Поллианна, выстраивая свои три горшочка в ряд на столе. – Вполне вероятно, что завтра вы захотите бараньего бульона. Как вы себя сегодня чувствуете? – заключила она вежливым вопросом.
- Очень нездоровится, спасибо, - пробормотала миссис Сноу, впадая в свою обычную апатию. – Я не смогла даже подремать сегодня утром. Нелли Хиггинс, соседка, начала брать уроки музыки, и ее гаммы почти окончательно свели меня с ума. Она мучила меня ими все утро, ни минуты передышки! Прямо не знаю, что делать!
Поллианна сочувственно закивала.
- Я понимаю, это ужасно! С миссис Уайт так было однажды. Она член дамского благотворительного комитета. У нее как раз в то время был приступ ревматизма, и она не могла даже метаться в постели. Она говорила, что ей было бы гораздо легче, если бы она могла. Вы можете?
- Могу ли я… что?
- Метаться – ну, двигаться так, чтобы изменить положение, когда становится невозможно переносить эти гаммы.
Миссис Сноу в изумлении смотрела на девочку.
- Ну, конечно, я могу двигаться как угодно, но в кровати, - ответила она немного раздраженно.
- Тогда вы можете радоваться хотя бы этому, правда? А вот миссис Уайт не могла. Нельзя метаться, когда у тебя приступ ревматизма… хотя ужасно хочется, говорит миссис Уйат. Она рассказывала мне потом, что ее, несомненно, ожидало буйное помешательство, если бы не уши ее золовки… Она совершенно глухая…
- Уши золовки? Да о чем ты говоришь?
Поллианна засмеялась.
- Ах, я вам не все рассказала. Я забыла, что вы ведь незнакомы с миссис Уайт. Видите ли, ее золовка, мисс Уайт, была глухая… ужасно глухая. А приехала она к ним, чтобы помочь по хозяйству и ухаживать за больной миссис Уайт. И это было что-то ужасное! Чтобы растолковать ей что-нибудь, приходилось так кричать! И после этого каждый раз, когда на другой стороне улицы начинали играть на пианино, миссис Уайт была так рада, что она может слышать музыку, что ей уже не было так тяжело от того, что она ее слышит, потому что она воображала, как это было бы ужасно, если бы она была такой же глухой, как ее золовка. Видите ли, она тоже играла в игру. Я ее научила.
- В игру?
Поллианна хлопнула в ладоши.
- Ой! Я совсем забыла, но я ведь все-таки придумала, чему вы, миссис Сноу, можете радоваться!
- Могу радоваться? Что ты хочешь сказать?
- Я обещала вам, что придумаю! Вы не помните? Вы просили меня сказать вам, чему вы могли бы радоваться… то есть радоваться, несмотря даже на то, что вам приходится целыми днями лежать в постели.
- Ах это! – насмешливо протянула женщина. – Да, помню, но я и не предполагала, что ты отнесешься к этому серьезнее, чем я.
- О, да, я отнеслась серьезно, кивнула Поллианна с удовлетворением, - и нашла. Но это оказалось нелегко. Хотя чем труднее, тем веселее. И должна признаться честно, что я долго ничего не могла придумать. А потом придумала!
- Неужели? Ну и что же это такое? – В голосе миссис Сноу звучала ирония.
Поллианна набрала воздуха.
- Я думала… как рады могли бы вы быть тому… что другие люди не в таком положении, как вы… то есть не все больные и лежат в постелях, понимаете? – объявила она выразительно.
Миссис Сноу уставилась на нее широко раскрытыми глазами.
- В самом деле?! – воскликнула она малоприятным тоном.
- А теперь я расскажу вам про игру, - предложила Поллианна, сохраняя блаженную уверенность в себе. – Вам будет очень приятно играть, ведь для вас это будет так трудно! А чем труднее, тем веселее! Видите ли, дело в том… - И она начала свой рассказ о церковных пожертвованиях, костылях и кукле, которую так и не получила.
Она только что кончила рассказывать, когда в дверях появилась Милли.
- Поллианна, тебя зовет тетя, - сказала она угрюмо и равнодушно. – Она звонила по телефону в дом Харлоу на другой стороне улицы и велела тебе поторопиться, чтобы успеть поиграть гаммы, прежде чем стемнеет.
Поллианна неохотно поднялась.
- Хорошо, - вздохнула она. – Уже бегу. – И неожиданно рассмеялась: - Наверное, я должна радоваться, что у меня есть ноги, чтобы бежать, правда, миссис Сноу?
Ответа не было. Миссис Сноу лежала с закрытыми глазами. Но Милли, которая от удивления широко раскрыла свои, заметила, что по впалым щекам матери бегут слезы.
- До свидания, - бросила Поллианна через плечо от порога. – Мне ужасно жаль, что я не успела заняться вашей прической. Но, может быть, мне удастся в следующий раз…
Один за другим проходили июльские дни. Для Поллианны они были по-настоящему счастливыми. И она часто с радостью говорила об этом тетке. На что та обычно отвечала утомленно:
- Это очень хорошо, Поллианна. Меня, конечно, радует, что они такие счастливые, но я надеюсь, что они в той же степени плодотворные, так как в противном случае это было бы явное пренебрежение долгом с моей стороны.
Обычно Поллианна отвечала на это объятиями и поцелуем, что все еще приводило мисс Полли в глубочайшее замешательство. Но однажды Поллианна высказалась. Это было, когда они вместе шили в гостиной.
- Значит, тетя Полли, ты хочешь сказать, что этого недостаточно, чтобы дни были просто счастливыми? – спросила она задумчиво.
- Именно это я и имею в виду.
- Они должны быть еще и плодотворными?
- Конечно.
- А как это – плодотворными?
- Ну, это… просто… быть плодотворными… Приносить пользу, давать какой-то результат. Какой ты странный ребенок!
- Тогда просто радоваться – не полезно? – встревожилась Поллианна.
- Конечно нет.
- Ах, как жаль! Тогда тебе, конечно, не понравится, и, боюсь, ты никогда не будешь играть.
- Играть? Во что играть?
- Ну, в ту игру, которую папа… - Поллианна хлопнула себя ладонью по губам. – Н-нет, ничего, - пробормотала она, запинаясь.
Мисс Полли нахмурилась.
- На сегодня хватит, Поллианна, - сказала она коротко, и урок шитья был окончен.
В тот же день Поллианна, спускаясь по лестнице из своей комнаты, встретила на полпути тетку.
- О, тетя Полли, как хорошо! – закричала она. – Ты идешь ко мне! Заходи! Я люблю гостей, - добавила она, бросаясь вверх по лестнице и широко распахивая дверь в свою комнатку.
На самом деле мисс Полли не имела ни малейшего намерения заходить к своей племяннице. Она направлялась на чердак за своей белой шерстяной шалью, которая лежала в кедровом ящике возле восточного окна. Но, к своему безмерному удивлению, она оказалась не перед этим кедровым ящиком, а на одном из жестких стульев с прямой спинкой в маленькой комнатке Поллианны. Уже много, очень много раз с тех пор, как приехала Поллианна, мисс Полли обнаруживала, что самым неожиданным и удивительным образом делает совершенно не то, что намеревалась сделать.
- Я люблю гостей, - порхая по комнате, повторяла Поллианна с достоинством принцессы, принимающей гостью в своем дворце. – Особенно с тех пор, как у меня появилась своя собственная комната – вся моя, понимаешь? Конечно, у меня всегда была комната, но это была комната, которую мы у кого-нибудь снимали, а такие комнаты даже и вполовину не такие приятные, как собственные, правда?
- Ну д-да, - пробормотала мисс Полли, смутно удивляясь, почему она не встает и не идет за шалью.
- И теперь я полюбила эту комнату, пусть даже в ней нет ни ковров, ни штор, ни картин, которые мне так хотелось иметь… - Поллианна вдруг умолкла и покраснела в неприятном смущении. Она попыталась поскорее нырнуть в совершенно другую тему разговора, но тетка сурово прервала ее:
- Что ты сказала, Поллианна?
- Н-ничего такого… Тетя Полли, честно. У меня просто вырвалось.
- Вполне возможно, - ответила мисс Полли холодно, - но раз уж ты начала, то, я думаю, мы услышим и остальное.
- Но тут нет ничего особенного, просто я рассчитывала на красивые ковры, кружевные занавески и все такое, понимаешь… Но конечно…
- Рассчитывала?! – прервала ее мисс Полли резко.
Смущенная, Поллианна покраснела еще отчаяннее.
Разумеется, мне не следовало рассчитывать, - оправдывалась она. – Но это случилось только потому, что я всегда их хотела и у меня никогда их не было. У нас, правда, были два коврика в пожертвованиях, но они, понимаешь, были маленькие, да к тому же один в чернильных пятнах, а другой дырявый. И картины были только две; одну папа… то есть хорошую мы продали, а плохая развалилась. Конечно, если бы не это, я не рассчитывала бы, когда мы шли через холл и по лестнице в тот самый первый день, что у меня будет здесь красивая комната… и… и… Но, честное слово, тетя Полли, это продолжалось не больше минуты, ну, может быть, несколько минут, а потом я уже радовалась, что на комоде нет зеркала и я не буду видеть мои веснушки, и что не может быть красивее картины, чем та, что видна из моего окна, и что ты была так добра ко мне, что…
Мисс Полли неожиданно поднялась. Лицо ее пылало.
- Довольно, Поллианна, - заявила она холодно, - ты сказала вполне достаточно. – В следующую минуту она величественно спустилась вниз по лестнице и только на первом этаже вдруг вспомнила, что направлялась на чердак поискать белую шерстяную шаль в кедровом ящике, стоящем у восточного окна.
Не прошло и двадцати четырех часов, как мисс Полли решительно приказала Ненси:
- Сегодня же перенесешь вещи мисс Поллианны вниз, в комнату, расположенную под той, которую она занимает сейчас. Я решила, что теперь моя племянница будет спать там.
- Хорошо, мэм, - сказала Ненси вслух, а про себя добавила: «Какое счастье!»
Минуту спустя она уже радостно кричала Поллианне:
- Только послушай, Поллианна, ты будешь спать ниже этажом, в комнате прямо под этой…да, да!
Поллианна заметно побледнела:
- Ты хочешь сказать… Ненси, не может быть… Правда? В самом деле?
- Вот увидишь, что и правда, и в самом деле, - пообещала Ненси возбужденно, кивая головой над охапкой платьев, которые она вынула из шкафа. – Мне велено отнести вниз твои вещи, и я собираюсь сделать это поскорее, пока она не передумала.
Поллианна не дослушала и, рискуя разбить себе голову, стремглав понеслась вниз по лестнице, прыгая через две ступеньки.
Хлопнув двумя дверьми и перевернув по дороге стул, она наконец достигла своей цели – тети Полли.
- О, тетя Полли, тетя Полли, это правда, да? Ведь в той комнате есть все: и ковер, и шторы, и три картины, не считая той, что за окном, потому что окна выходят на ту же сторону! О, тетя Полли!
- Очень хорошо, Поллианна. Мне, конечно, приятно, что ты довольна этой переменой. Но если тебе так нравятся все эти вещи, я надеюсь, ты будешь относиться к ним бережно. Вот и все. Поллианна, пожалуйста, подними стул. И ты два раза хлопнула дверями. – Мисс Полли говорила тоном, тем более суровым, что по какой-то необъяснимой причине чувствовала, что к глазам у нее подступают слезы, а мисс Полли не привыкла к таким ощущениям.
Поллианна подняла стул.
- Да, я знаю, что я хлопнула дверями, - признала она радостно. – Понимаешь, я только что узнала о комнате, и я думаю, что ты тоже хлопнула бы, если бы.. – Поллианна не договорила и взглянула на тетку с новым интересом. – Тетя Полли, неужели ты никогда в жизни не хлопнула дверью?
- Надеюсь, что нет! – В голосе мисс Полли звучало глубокое возмущение.
- Но, тетя Полли, это ужасно! – Лицо Поллианны выражало только искреннее сочувствие.
- Ужасно? – повторила мисс Полли, слишком удивленная, чтобы сказать больше.
- Ну да. Понимаешь, если бы у тебя было такое чувство, что просто необходимо хлопнуть дверью, ты, разумеется, хлопнула бы, а если ты не хлопнула, то это означает, что ты никогда ничему так не радовалась… а то ты бы хлопнула, ты не смогла бы удержаться. И мне так жаль, что ты ничему никогда так не радовалась!
- Поллианна! – с трудом хватая воздух, вскрикнула мисс Полли, но Поллианны уже не было, и только хлопнувшая наверху дверь ответила на этот воглас. Поллианна помчалась к Ненси, чтобы помочь ей перенести вниз свои вещи.
Мисс Полли, оставшаяся в гостиной, ощутила какое-то неясное беспокойство… но конечно же она радовалась в прошлом… некоторым вещам!
Глава 22
Проповеди и дровяные сараи
В тот самый день, когда Поллианна рассказала мистеру Пендлетону о Джимми Бине, в лесу на Пендлетон-Хилл прогуливался местный пастор – преподобный Пол Форд. Отправился он туда в надежде, что тишина и красота Божьей природы помогут ему преодолеть смятение, вызванное в его душе Божьими детьми.
У преподобного Пола Форда было тяжело на душе. Весь прошедший год от месяца к месяцу дела во вверенном ему приходе шли все хуже и хуже, пока не стало казаться, что теперь, куда не обернись, только ссоры, клевета, сплетни, зависть. Он то спорил, то уговаривал, то упрекал, то смотрел сквозь пальцы – и при этом, несмотря ни на что, молился, горячо и с надеждой. Но сегодня он с горечью был вынужден признать, что положение не улучшилось, а, скорее, стало еще хуже.
Двое из его викариев были между собой на ножах из-за какой-то мелочи, которую бесконечные споры превратили с течением времени в настоящую проблему. Три самые энергичные и активные прихожанки вышли из дамского благотворительного комитета только потому, что крошечная искра сплетни была раздута болтливыми языками во всепожирающее пламя скандала. Церковный хор раскололся из-за споров о том, кому следует поручить исполнение сольной партии. Брожение началось даже в Обществе христианской взаимопомощи в связи с открытой критикой в адрес двух членов его правления. Последней же каплей, переполнившей чашу терпения, ставка отставка ректора и двух учителей воскресной школы, что и заставило измученного пастора искать успокоения в лесной тиши, предавшись молитвам и размышлениям.
Здесь, под зелеными сводами леса, преподобному Полу Форду яснее стала стоящая перед ним задача. По его мнению, наступил критический момент. Необходимо было что-то делать – и делать немедленно. Остановилась вся работа церкви. На воскресных богослужениях, совместных молитвах по будним дням, миссионерских чаепитиях, ужинах, вечеринках присутствовало все меньше прихожан. Правда, оставалось еще несколько человек, добросовестно трудившихся на благо церкви. Но и они действовали не слишком слаженно и к тому же всегда отдавали себе отчет в том, что вокруг них одни лишь критически наблюдающие глаза и языки, для которых нет лучшего занятия, чем говорить о том, что видели глаза.
И, видя все это, преподобный Пол Форд очень хорошо понимал, что и он, слуга Божий, и церковь, и городок, и само христианство страдают от этого и будут страдать еще сильнее, если… Было ясно, что необходимо что-то сделать, и сделать сейчас же. Но что?
Пастор неторопливым движением извлек из кармана записи, которые он сделал, готовясь к предстоящей воскресной проповеди. Нахмурившись глядел он на них. Очертания его рта стали суровыми, когда вслух, очень выразительно он прочел слова из Библии, которые собирался положить в основу этой проповеди:
«- Горе вам, учителя закона и фарисеи! Лицемеры! Вы закрываете от людей Небесное царство и сами не входите в него, и не даете войти тем, кто хочет.
- Горе вам, учителя закона и фарисеи! Лицемеры! Вы отнимаете дома у вдов и в то же время произносите напоказ свои длинные молитвы. За это вы будете строго наказаны.
- Горе вам, учителя закона и фарисеи! Лицемеры! Вы приносите десятую часть с урожая мяты, укропа и тмина, а о самом важном в законе – о справедливости, милости и верности вы забыли. Надо делать одно, не забывая другого».
Это было полное горечи обличение. Под зелеными сводами леса глубокий голос пастора звучал язвительно и уничтожающе. Даже птицы и белки, казалось, притихли, словно охваченные благоговейным страхом. И пастор ярко представил себе, как зазвучат эти слова в следующее воскресенье, когда он будет произносить их в святой тишине церкви перед своими прихожанами.
Прихожане! Это были его дети. Мог ли он сказать им такое? Осмелится ли он сказать это? Осмелится ли он не сказать это?! Эти обличительные слова вызывали ужас даже и без его собственного толкования, которым он собирался сопроводить их. Он молился и молился. Он горячо просил о помощи, о руководстве. Он страстно желал – о, как сильно и страстно желал он! – найти сейчас, в этот кризисный момент, правильный путь. Но был ли путь, который он избрал, правильным?
Пастор неторопливо свернул свои бумаги и засунул их обратно в карман, а потом со вздохом, похожим на стон, опустился на траву у подножия дерева и закрыл лицо руками.
Там и увидела его Поллианна, возвращаясь домой от мистера Пендлетона. Вскрикнув, она бросилась к нему.
- О, о, мистер Форд! Вы не сломали ногу… или что-нибудь другое, нет? – взволнованно спросила она.
Пастор отнял руки от лица, быстро поднял голову и попытался улыбнуться:
- Нет, дорогая, нет! Я просто… отдыхаю.
- О! – с облегчением вздохнула Поллианна, отступая на шаг. – Тогда все в порядке. Понимаете, когда я нашла мистера Пенлетона, у него была сломана нога… Но он, правда, лежал. А вы сидите.
- Да, я сижу; и у меня ничто не сломано и не разбито, ничто… что могли бы вылечить доктора.
Последние слова прозвучали очень тихо, но Поллианна раслышала их. Что-то быстро промелькнуло в ее лице, и глаза зажглись живым сочувствием.
- Я знаю, что вы хотите сказать. Что-то вас мучает. С папой это бывало… много раз. Я думаю, так бывает со священниками… часто. На них, понимаете, возложена такая большая ответственность.
Преподобный Пол Форд взглянул на нее с заметным удивлением.
- Твой отец был пастором?
- Да, сэр. Вы не знали? Я думала, все знают. Он женился на сестре тети Полли, то есть на моей маме.
- Понимаю. Но, видишь ли, я здесь пастором всего несколько лет и не знаю истории всех семейств.
- Да, конечно, сэр… то есть, конечно, нет, - улыбнулась Поллианна.
Наступила томительная пауза. Пастор, по-прежнему сидевший у подножия дерева, казалось, забыл о присутствии Поллианны. Он вытащил из кармана свои бумаги, но не смотрел на них. Вместо этого он вглядывался в лист, лежавший на земле, и это даже не был красивый лист. Он был бурый и сухой. Поллианна, глядя на пастора, ощущала неясную жалость и сочувствие к этому человеку.
- Сегодня… такой хороший день, - начала она с надеждой.
Последовало молчание. Потом пастор, вздрогнув, поднял глаза.
- Что?.. Ах, да, очень хороший день.
- И совсем не холодно, хоть и октябрь, - заметила Поллианна с еще большей надеждой. – У мистера Пендлетона уже топят камин, но не для тепла. Просто чтобы смотреть. Я люблю смотреть на огонь, а вы?
Ответа на этот вопрос так и не последовало, хотя Поллианна терпеливо ждала, прежде чем попробовать еще раз, но уже на другую тему.
- Вам нравится быть пастором?
На этот раз преподобный Пол Форд мгновенно поднял на нее взгляд.
- Нравится ли… Какой странный вопрос! А почему ты спрашиваешь об этом, моя дорогая?
- Просто так… Просто вы так выглядите… и я вспомнила папу. Он тоже так выглядел… иногда.
- Неужели? – Голос пастора звучал любезно, но глаза его снова обратились к увядшему листу.
- Да. И тогда я спрашивала его, так же как вас сейчас, рад ли он тому, что он пастор.
Мужчина под деревом улыбнулся чуть печально:
- Ну… и что же он отвечал?
- О, он всегда говорил, что, конечно, рад, но почти всегда он также добавлял, что не остался бы пастором ни минуты, если бы не «радующие тексты».
- Если бы не… что? – Преподобный Пол Форд оторвал взгляд от листа и с удивлением остановил его на оживленном лице Поллианны.
- Это папа их так назвал. – Она засмеялась. – Конечно, Библия их так не называет. Но это все те тексты в Библии, которые начинаются словами «радуйся в Господе», «возрадуйтесь, праведные», «возопите от радости» и все такое, понимаете? Их так много! Однажды, когда папе было особенно тяжело, он пересчитал их. Их оказалось восемьсот.
- Восемьсот!
- Да, таких, которые велят нам радоваться и веселиться, понимаете? Вот почему он назвал их «радующими».
- О! – На лице пастора было странное выражение. Взгляд его упал на первые слова проповеди, листки с текстом которой он держал в руке: «Горе вам…» - И твой папа… любил эти «радующие тексты»? – пробормотал он.
- Очень, - кивнула Поллианна выразительно. – Он говорил, что сразу почувствовал облегчение в тот самый день, когда решил их пересчитать. Он говорил, что если Бог взял на себя труд целых восемьсот раз повелеть нам радоваться и веселиться, то Он, без сомнения, хочет, чтобы мы делали это… хоть чуть-чуть. И папе стыдно из-за того, что он так редко радовался. А потом эти тексты стали для него таким утешением во всех неприятностях – когда дела шли плохо, когда дамы из благотворительного комитета ругались между собой… то есть когда они в чем-то не соглашались, - поправилась она торопливо. – Вот из-за этих папа и придумал игру. Он начал со мной с тех костылей. Но он говорил, что именно «радующие тексты» навели его на эту мысль.
- А что за игра? – спросил пастор.
- Чтобы во всем находить что-то такое, чему можно радоваться. И как я уже сказала, мы начали с костылей. – И в очередной раз Поллианна рассказала свою историю; теперь ее слушал человек с кротким и понимающим взглядом.
А чуть позднее Поллианна и пастор рука об руку спустились с холма. Лицо Поллианны светилось радостью. Она любила поговорить и теперь не умолкала – казалось, было так много, много всего, о чем нужно было рассказать: об игре, об отце, о прежней жизни на западе, и пастор хотел знать обо всем. У подножия холма их пути разошлись; каждый пошел своей дорогой.
В тот же вечер преподобный Пол Форд сидел в задумчивости в своем кабинете. Перед ним на столе лежали разрозненные листки бумаги – подготовительные записи для будущей проповеди, а зажатый в пальцах карандаш остановился над другими листами бумаги, чистыми, ожидающими нового текста. Но пастор не думал ни о том, что он написал прежде, ни о том, что он собирался написать теперь. В воображении он был далеко – в маленьком городке на западе вместе с тем, другим, священником-миссионером, который был беден, болен, поглощен заботами и почти совсем одинок в мире, но который вчитывался в Библию, чтобы найти, сколько раз его Бог и Господь повелел ему радоваться и веселиться.
Спустя некоторое время преподобный Пол Форд очнулся от этих мыслей и поправил листы бумаги, лежавшие под рукой. «Евангелие от Матфея, глава 23, стихи 13-14 и 23», - написал он, потом с досадой отбросил карандаш и придвинул к себе журнал, за несколько минут до этого оставленный на столе его женой. Вяло и равнодушно пробегал он глазами абзац за абзацем, пока следующие слова не приковали его внимание:
«Однажды отец, зная, что сын его с утра отказался наколоть дров для матери, сказал ему:
- Том, я уверен, ты с радостью пойдешь и наколешь дров для матери.
И Том без слов пошел колоть дрова. Почему? Просто потому, что отец так ясно дал понять, что ожидает от него правильного поступка. Предположим, что отец сказал бы:
- Том, я слышал, что ты отказался наколоть дров для матери сегодня утром. Мне стыдно за тебя. Пойди сейчас же и сделай это!
Смею думать, что он так и не дождался бы дров от Тома».
Пастор продолжал рассеянно читать и наткнулся на следующий абзац:
«В чем прежде всего нуждаются мужчины и женщины, так это в поощрении. Их врожденную душевную стойкость нужно укреплять, а не ослаблять… Вместо того чтобы непрерывно твердить человеку о его недостатках, говорите ему о его достоинствах. Постарайтесь вытащить его из колеи дурных привычек. Поддержите его лучшее «я», его настоящее «я», которое может собраться с духом, чтобы действовать и побеждать! Пример человека прекрасного, отзывчивого, исполненного надежд может увлечь окружающих и преобразить их жизнь. Люди излучают то, чем полны их умы и сердца. Если человек настроен благожелательно, если он любезен, его соседи вскоре станут такими же. Но если он смотрит волком, вечно ворчит и осуждает других, его соседи отплатят ему тем же, и притом вдвойне!.. Когда вы ищете в других чего-то дурного, ожидаете его, вы его и получите. Но если вы уверены, что найдете доброе, вы получите это доброе… Скажите вашему сыну Тому, что вы знаете, как приятно будет ему наколоть дров, и вы увидите, что он сделает это быстро и заинтересованно!»
Пастор отложил журнал и поднял голову. Минуту спустя он встал и заходил взад и вперед по узкой комнате, потом глубоко вздохнул и снова опустился на стул перед своим письменным столом.
- С Божьей помощью я сделаю это! – воскликнул он негромко. – Я скажу всем моим прихожанам, моим сыновьям и дочерям, что я знаю – они будут рады наколоть дров! Я дам им радостное сознание исполненной работы, и им будет некогда смотреть, сколько дров накололи их соседи!
И он схватил листы с первоначальным текстом проповеди, разорвал их и отшвырнул от себя так, что с одной стороны от его стула лежало «Горе вам», а с другой – «учителя закона и фарисеи!», а его карандаш быстро забегал по гладкой белой бумаге…
Проповедь преподобного Пола Форда, произнесенная им в следующее воскресенье, стала подлинным призывом и обращением ко всему лучшему, что было в каждом мужчине, женщине, ребенке, которые слушали его, а в основу этой проповеди лег один из восьмисот «радующих текстов» Библии: «Веселитесь в Боге и радуйтесь, праведные и возопите от радости все, кто чисты сердцем».
Источник: Поллианна. Все истории о Поллианне в одной книге. Э. Портер, - Москва: Издательство АСТ, 2015, с.41-48, с.69-81, с.88-100, с.198-209.
http://www.ozon.ru/context/detail/id/5319811/
Оценили 20 человек
34 кармы