Почему в Японии не принято носить шорты, что означает знак «четыре пальца» и кому его показывают, по какой причине обычный человек становится затворником, как ниндзя выведывают промышленные тайны — об этих и других традициях, в которые не принято посвящать иностранцев, самиздату рассказал востоковед и японист Саян Чимидов, проживший в стране несколько лет.
Как-то раз, перед очередной моей поездкой в Японию, отец попросил меня добраться до храма Уса-Хатимангу и помолиться там богу войны. Я очень удивился: отец Японией никогда особо не увлекался, да и был там всего однажды, ещё в советское время. К тому же наша семья была довольно далека от религии — с чего бы вдруг? Тогда отец рассказал, что мой прадед дал обещание пленному японцу, с которым сидел в лагере на Дальнем Востоке, поехать в Японию и помолиться за него в Уса-Хатимангу. Моего прадеда осудили по 58-й статье. Он мог бы, вероятно, сгинуть на лесозаготовках, куда его первоначально распределили, но по счастливому стечению обстоятельств оказался в бухгалтерии и со временем стал заведовать всей финансовой частью лагеря. По роду деятельности он часто контактировал с бывшими японскими офицерами, которые отвечали за соблюдение порядка и работу японских военнопленных.
В качестве награды японец пообещал прадеду одну из реликвий в сокровищнице храма, принадлежащую его семье. У прадеда не получилось доехать. Как и у деда. Маршрут отца через Уса-Хатимангу тоже не проходил. Поэтому можно сказать, что с Японией меня связывают не только образование и работа, но и кармический долг. Если верить в карму, конечно.
БЕЛАЯ ОБЕЗЬЯНА НЕ ПОЙМЁТ
Учась в университете, я приезжал в Японию каждый год на два-три месяца. Постепенно обживаясь там, стал замечать некоторые вещи, казавшиеся мне странными. Например, почему японцы не ходят в шортах? Точнее, ходят, но лишь очень немногие. Лето, жара, солнце нещадно палит, ты закатываешь штанины, протираешь ноги влажными салфетками, но всё равно весь сезон ходишь в брюках.
Когда я поднимал эту тему, японцы отвечали односложно: «Просто не нравится» или «Не знаю». Может быть, носить шорты неприлично, как в Чечне и мусульманских странах? Но вот же идёт по улице японец в кожаных трусах и сапогах по колено, и это абсолютно нормально, а в шортах не ходят. Ну ведь странно? Под «абсолютно нормально» я понимаю то, что у японцев не принято вмешиваться в личную жизнь другого человека. Как ты себя выражаешь — это твоё личное дело, покуда ты не нарушаешь правила поведения. Как-то я обратил внимание, что рядом со мной стояла девушка в розовых джинсах, у которых была только передняя часть, и покачал головой, а бабушка и дедушка, стоящие рядом, сделали мне за это замечание: мол, нарушаю приличия.
Поскольку я бурят и внешность у меня азиатская, меня часто принимали за своего. Поэтому и требования к моему поведению, столовому этикету и прочим общественным конвенциям были выше, чем к моим однокурсникам с европейской внешностью. Мне могли сделать замечание и даже отругать на улице, если я вёл себя как-то не так, потому что с первого взгляда не было понятно, что я иностранец.
Однажды из-за этого я влип в историю: меня хорошенько побили якудза. Даже нос сломали клюшкой для гольфа. Иностранцев якудза не трогают, но из-за моей внешности и отсутствия акцента приняли меня за очень дерзкого японца. Я шёл по своему любимому токийскому району Кабуки-тё. Это место мне всегда нравилось: вдоль витрин магазинов, где продают наркотики, спокойно ходят проститутки, собак выгуливают без поводков, там всегда весело и шумно, полиция по договорённости с якудза туда не заходит. Другими словами, такой островок грязи в стерильном Токио.
На узкой улице позади меня раздался гудок автомобиля. Я был нетрезв, поэтому не сразу вспомнил, что обычные японцы никогда не сигналят. Не оценил я и тонированный чёрный мерседес, на котором обычно ездят якудза, которые не уважают японский автопром. Не принял в расчёт и бритого японца в чёрном костюме, который вылез разобраться, почему я не отхожу в сторону, когда мне сигналят, да ещё и ору на него. Ещё двоих японцев с клюшками, вылезших из машины, я уже оценил, но было поздно. Думаю, что тогда я легко отделался: всё могло кончиться гораздо печальней.
Иностранцев в Японии называют гайкокудзин (дословно «человек из другой страны»), однако среди большинства коренного населения распространение получил другой термин — гайдзин, то есть «человек извне» или «не наш человек». Трудно жить и работать, сохраняя спокойствие и невозмутимый вид, когда клиент, услышав твоё имя, спрашивает: «Ты что, не японец?» — и, получив отрицательный ответ, бросает трубку.
Несмотря на то, что японцы, скованные рамками нескольких уровней вежливости, никогда не назовут вас в лицо гайдзином, для них вы навсегда останетесь чужим. В этом и заключается главная сложность в жизни иностранца: ему никогда не стать японцем. Некоторые принимают правила игры и даже используют попустительское отношение к гайдзинам в свою пользу. Иностранцам прощают ошибки, за которые обычного японца могут наказать: например, можно не оплатить проезд, когда перепутал станции, ходить по улице в майке, ездить на велосипеде вдвоём, громко говорить и так далее. Однако для других ощущение постоянной отчуждённости становится невыносимой мукой.
С другой стороны, хоть гайдзинов и дискриминируют, к ним относятся, скорее как к неразумным детям, неспособным понять всю глубину японской культуры и традиций. Если приезжий сделает что-то не так, ему не станут делать замечаний. Всё равно белые обезьяны просто не поймут этого, или не пристало волосатым варварам об этом знать. Будут фыркать, плеваться, бурчать что-то себе под нос или жаловаться на их глупость воображаемому собеседнику. Максимум вызовут охрану или полицию. Иностранца никогда не побьют и не ограбят. Если человек выглядит как чужак, конечно.
Обычно японцы не подпускают к себе близко не то что иностранцев, но даже своих соотечественников. На табуированные темы с вами тоже никто не станет разговаривать. Я не знаю, как мне удалось получить эту информацию от своих японских друзей. Каких-то особых усилий я для этого не прилагал, знание японского менталитета тоже, как мне кажется, не помогло. Может, со временем, по прошествии нескольких лет они просто стали больше мне доверять. А может, такой я человек и люди хотят быть со мной искренними. Или у них просто не остаётся другого выбора.
Белые обезьяны — японское обзывательство
ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ: ЗАГАДКА ШОРТ
Эту историю рассказал мне мой друг Сузуки Исао. Он был необычным японцем: не слушал джей-поп и джей-рок, принципиально не ездил на машинах японского производства и на предложение сходить куда-нибудь мог ответить «не, я не хочу». Чтобы вы понимали, японцы никогда не отвечают «нет, я не хочу» на предложение куда-нибудь сходить. Они говорят: «Ну, посмотрим», «Э-э-э, ну, посмотрим» или «Ну, не знаю», иногда близкое нам: «У меня планы, но посмотрим» — другими словами, вежливо отказывают. Ещё Исао принципиально не работал сарариманом, типичным офисным сотрудником, и не выпендривался со своей индивидуальностью, как это любят делать японцы.
И самое интересное — Исао спокойно ходил в шортах.
— Почему из всех наших знакомых только ты ходишь в шортах? — спросил я как-то у него.
Знали мы тогда друг друга уже года четыре, объездили всю Японию, вместе проводили много времени, один раз даже подрались с бомжами под мостом где-то на окраине Осаки.
Тогда он надолго задумался. Обычно при неудобном вопросе он не задумывался, просто отшучивался или отвечал сразу.
— Знаешь, я думаю, что это даже хорошо. Я могу себе это позволить: не люблю жару и духоту.
Я не понял ничего из того, что он хотел сказать, но говорил он явно серьёзно, поэтому я решил надавить.
— Давай колись, не надо мне этой японской херни.
Он подумал ещё немного и сказал:
— В прошлом нечистым нельзя было носить штаны ниже колена. Поэтому сейчас шорты для многих — это как бы символ того, что ты бураку.
О буракуминах нам рассказывали на парах по истории Японии. Своеобразная каста неприкасаемых, люди, занимавшихся трудом, несовместимым с ритуальным японским понятием чистоты. Работники скотобоен и погребальных служб, кожевники, уборщики мусора считались нечистыми.
— Ну, знаешь, вот те японцы, которые на иностранках женятся, чаще всего бураку. Просто чистые японки за них замуж не выйдут. Семья не позволит, да и у детей могут быть проблемы. Никто этого не хочет.
Тогда я и узнал о списках бураку, доступ к которым предоставляют по запросу крупнейшим университетам и компаниям, — потомкам неприкасаемых до сих пор сложно попасть в престижное учебное заведение или устроиться на работу в крупную фирму. О частных детективах, которые узнают, буракумин ты или нет, и об оскорбительном жесте с четырьмя оттопыренными пальцами — его показывают человеку в знак того, что он животное и ходит на четырёх ногах, а буракумин и есть такое животное. Об унизительных листовках: если бураку селится в доме, где живут чистые японцы, на здании и на ближайших к нему столбах появляются листки с призывами убираться и с риторическими вопросами: «А человек ли буракумин?»
— В детстве меня особо не унижали, потому что я жил в районе, где исторически селились нечистые. Но потом, когда поступил в университет, мне пришлось тяжело. Я поэтому и поехал учиться в Россию: пусть там и не любят азиатов, но жить проще, чем в среде, где к тебе относятся таким образом. Со мной японцы могут не соблюдать свои правила, могут заплатить за меня, хоть я и старше и сам пригласил. Они не унижают открыто, они просто не считают меня равным.
Японцы могут унижать очень тонко. Есть такое понятие идзивару — что-то типа буллинга, разве что без физического насилия. Над коллегой в офисе издеваются, нагружая его невыполнимым объёмом работы, либо дают совершенно глупые и унизительные задания. Попавшему в опалу школьнику пишут на парте обидные слова: «урод», «толстуха», «дылда» и тому подобное. Ученик, обязанный следить за чистотой своей парты, эти надписи каждый день стирает. Надписей становятся больше. Потом они появляются на доске, в шкафчике для сменной обуви, в домашнем почтовом ящике. Одними надписями дело не ограничивается: могут как бы случайно пролить на сменную форму стакан воды. Случайность, повторяющаяся изо дня в день, превращается в планомерное, неторопливое и хладнокровное психологическое уничтожение.
Есть вещи и похуже, когда ученика могут месяцами игнорировать всем классом. Будто его не существует. Каждый день жертва обнаруживает на своей парте цветы или пиалу риса с воткнутыми в него палочками — так делают подношения мёртвым. Для японцев, крайне социальных людей, подобное отношение и есть смерть. Нет ничего хуже, чем быть изгнанным из общества. Взрослые жертвы идзивару часто кончают жизнь самоубийством. Детей же обычно переводят в другую школу.
Думаю, Сузуки очень страдал, так как хотел быть таким же, как и все, но ему не позволяли. И у него не осталось иного варианта, кроме как быть другим. В цивилизованной стране с высочайшим уровнем жизни, с умными унитазами и сейсмоустойчивыми небоскрёбами, в стране, где всё делают для людей. Только не для всех людей.
ИСТОРИЯ ВТОРАЯ: УЙТИ В ЗАТВОРНИКИ
Мой друг Сакаи Ко тоже был не совсем обычным японцем. Он был дерзким и высокомерным. Японцам прививают уважение к старшим и должностным лицам, а он не уважал никого. Однажды он пришёл к нам в кампус, и консьерж сделал ему замечание, что он ведёт себя слишком громко. Понятие мэйваку — нельзя доставлять неудобства окружающим — очень прочно укрепилось в сознании японцев. Но Сакаи ответил на замечание очень грубо. Для нас это было шоком, японцы обычно так себя не ведут. Нельзя грубить старшим и должностным лицам, а консьерж — лицо должностное. Нет, не поймите неправильно, он не обзывался, не грубил напрямую, но разговаривал так, как разговаривать нельзя.
— Да понял я, понял, ну, громко, да, понял. Есть ещё замечания?
— Вы не записались в журнал посещений.
— Да, простите, пожалуйста, сейчас исправлю.
Он вышел из здания и вернулся через несколько минут с пакетом из «комбини» (особый вид небольших круглосуточных супермаркетов в Японии). Достал оттуда набор маркеров для белой доски и огромными иероглифами написал своё имя на всю страницу журнала, перечеркнув тем самым все остальные записи.
— Фамилия, чуваки, — это важно, — рассуждал Сакаи, разрисовывая страницу. — Танака, Ямада — ну что это за название? Такие имена, и ещё Сато, разрешали брать потомкам корейских иммигрантов. Вот Минамото — это хорошо, это настоящее. Все любят Ёсицунэ, но я думаю, что настоящий герой — это Ёритомо. Фамилия — это важно, а люди с фамилиями типа Танака должны их стесняться.
Он всегда много говорил и любил хвастаться.
— Вот, смотрите, это я на турнире по кэндо уничтожаю своих соперников.
Комбини — особый вид небольших круглосуточных супермаркетов в Японии.
Танака и Ямада — одни из самых распространённых японских фамилий.
Минамото — фамилия первой династии сёгунов. Минамото Ёритомо и Ёсицунэ — два брата, ставших соперниками в борьбе за место первого сёгуна.
Кэндо — японское фехтование.
Сакаи поступил в самый престижный университет Японии и был абсолютно уверен в том, что его ждёт прекрасное будущее. По его рассказам, он был потомком древнего самурайского рода. Его целью была политическая карьера. Он восхищался Томоми Инада, защищавшей в суде двух японских офицеров, которые как-то решили устроить соревнование, кто быстрее зарубит катаной сотню пленных китайцев. Позже Томоми Инада стала министром обороны Японии.
— Китайцы и корейцы заставляют нас извиняться за войну. Я не понимаю, почему мы всё время должны извиняться, — мы, воины. Я за то, чтобы Япония могла иметь армию. Я за то, чтобы мы могли спокойно молиться в Ясукуни.
Должен сказать, многие и правда не понимают, почему японские политики посещают святилище Ясукуни, где поклоняются душам воинов, отдавших свою жизнь за императора и Японию. Руководство Китая и Кореи систематически выражает протесты и требует удалить имена преступников класса «А», приговорённых к казни на Токийском процессе. Я считаю это полным нежеланием понимать японскую культуру и принципы синто. Если исключить политические игры, конечно. Да и как удалить несколько имён из свитка, в котором их тысячи.
В тот год я задержался в общежитии на пару дней дольше своих однокурсников, так как решил ехать в порт на машине, а не на автобусе и электричке. Вечером пришёл Сакаи. Он был расстроен.
— Я оказался последним в списке успеваемости. Это позор. Я стараюсь, учусь, делаю всё возможное. Понимаешь, моя фамилия на последней строчке. Я пытался его успокоить, но он твёрдо решил, что опозорен. Сэппуку сейчас никто не делает, но некоторые опозорившиеся потомки самураев выбирают другой способ суицида — социальное самоубийство. Они становятся хикикомори, затворниками, прерывающими все контакты с внешним миром. Так поступил и Сакаи. Он не выдержал стресса и заперся у себя в комнате. Прошло уже семь лет, но он так и сидит там. Пытается зарабатывать в интернете, но всё равно большую часть расходов взяли на себя родители.
Сегодня хикикомори — одна из самых острых проблем японского общества. Молодые люди, не нашедшие цель в жизни, уходят в себя, прекращают все контакты с внешним миром и живут на полном родительском обеспечении. Они не работают, не ведут домашних дел, а только грызут, как говорят в Японии, щиколотки родителей (аналог русской поговорки «сидеть на шее»). Ситуация принимает гротескный оборот: неспособные вести никакую социальную активность, хикикомори не могут даже заявить о смерти своих опекунов или иногда не замечают этого, продолжая жить в квартире с трупами, как это произошло в 2018 году в Йокогаме.
ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ: ЖЕРТВА НИНДЗЯ
Другой мой друг, Сато Кен, был самым обычным японцем. Слушал такую же музыку, как все, одевался как все. Делал всё как все. Его комната могла бы украсить статью «Самая обыкновенная комната самого обыкновенного японца», как и он сам. Когда мы спрашивали его о том, где бы он мечтал работать, он отвечал, что хочет быть простым сарариманом. Он был очень популярен у девушек и всегда знакомил нас с ними. Мы часто подшучивали, что девушки у него как по шаблону. Все одевались одинаково, выглядели одинаково, что в принципе характерно для Японии, но порой их одинаковость казалась прямо фантастической. Мы их элементарно не различали.
Японцы вообще склонны к покупке модных вещей. Если какая-то сумка стала популярной, то её купят все. В конце нулевых у парней были в моде сумки-барсетки прямоугольной формы, которые носили через плечо, и Сато тоже носил такую сумку.
Несмотря на свой успех у девушек, Сато ходил к проституткам. В Японии есть особые места, где можно сидеть за столиком в компании девушек: хост-клубы или хост-бары. Девушек, работающих там, называют хостес. Они развлекают тебя, выпивают вместе с тобой, ты выбираешь, какая из них тебе больше нравится, и можешь оплатить её услуги, чтобы проводить время наедине с ней: гулять, ужинать в хороших местах и так далее. Секс только по взаимному согласию, которое обычно подкрепляется очень дорогим подарком типа сумки известного бренда или даже машины.
А есть такие же места, только с проститутками. Вот туда Сато и ходил. Обычно это тёмные бары с огромными диванами и маленьким столиком с выпивкой. К тебе по очереди подходят проститутки, но не ведут с тобой беседы, не пытаются тебе понравиться, а лишь стараются выжать из тебя как можно больше денег на выпивку, пока ты не выбрал одну из них, чтобы уединиться в отеле неподалёку. Он говорил, что такое времяпрепровождение нормально и вполне его устраивает. В чём я нисколько не сомневался.
Сато не скрывал, что он обычный и хочет быть обычным. И жизнь у него такая же — обычная, скучная японская жизнь. И он любил эту жизнь.
Однажды он познакомил нас со своей новой девушкой. Одета она была по тогдашней моде: джинсовые шорты, жёлтая блузка с цветочным узором и плетёная шляпка. Вела себя как обычная японка, абсолютно так же, как все, смеялась и так же разговаривала, однако что-то в ней было не так. Позже я понял: у неё был непривычно живой и цепкий взгляд. Это было очень странно, казалось, что никто вокруг не замечает этого кричащего отличия её ото всех остальных.
В чём было дело, мы поняли позже.
Однажды Сато позвонил и попросил у меня денег в долг. С таким поведением японца я, в принципе, столкнулся впервые. Как сарариман, он зарабатывал довольно много, тем более что и работал в одной из крупнейших фирм в Японии.
Оказалось, что его уволили. Девушка уломала его сфотографировать чертежи нового ковша для экскаваторов, который разрабатывала фирма моего друга. Чтобы вы понимали, компания ТОТО, к примеру, 15 лет училась обжигать унитазы, прежде чем начать их продавать. Форма ковша для экскаваторов может разрабатываться десятилетиями, пока не достигнет совершенства формы и функциональности. Конечно же, эти чертежи были коммерческой тайной.
— Слушай, неужели ты никогда не замечал её взгляд? — спросил я у него. — Неужели он не показался тебе странным?
Не показался. Может, потому, что японцы избегают смотреть друг другу в глаза.
Тогда он и рассказал мне про ниндзя.
Прежде всего они были шпионами, разведчиками. Термин «ниндзя» — собирательный, у них существовало много специализаций, под каждое конкретное задание своя. В кланах ниндзя готовили прежде всего разведчиков и диверсантов для «спящих ячеек», как это называется в мире шпионажа. В детстве эти люди проходили подготовку и затем устраивались в дома богатых и влиятельных людей по всей Японии в качестве уборщиков, садовников, рабочих и так далее. Затем однажды приходил заказ от клана, и «спящая ячейка» выполняла свою работу. Данные собирались непрерывно, но заказ мог подразумевать как сбор конкретной, порой особо секретной информации, так и убийство.
Оружие ниндзя поэтому и маскировалось под рабочие или сельскохозяйственные инструменты: нунчаки — орудие для отбивания мешков с рисом, кусари-гама — серп на цепочке, сай — приспособление для разрыхления земли, а сюрикен (не та растиражированная Голливудом метательная звёздочка, а бо-сюрикен — продолговатый клинок круглой огранки) — приспособленный для убийства гвоздь или клин, иногда ножницы. Ведь простолюдинам нельзя было иметь оружие. Но всё же основное оружие ниндзя — это яды и умение выжидать.
Физическая подготовка и навыки выживания в дикой природе нужны были ниндзя для того, чтобы уходить от погони и скрываться после выполненного задания. Если же ниндзя не получал задания, то мог всю жизнь провести в доме своей потенциальной жертвы. Кроме тех случаев, когда поступал другой приказ. Порой ниндзя шпионили в стане врага, докладывая о расстановке и численности войск, а также об уловках, которые собирался использовать противник, ведь география Японии с её реками, холмами, лесами и горами отлично для этого подходила. Некоторые ниндзя шпионили в Китае, пересылая информацию в Японию.
Кланы ниндзя выполняли роль военной разведки.
— Я влюбился и даже не думал, что всё, что ей от меня нужно, — это чертежи. Она говорила, что у меня самая интересная в мире работа и что я делаю великое дело, что хочет быть частью моего мира и моей жизни. Просила прислать ей фотографию с моей работы, показать какие-нибудь чертежи. Этим сейчас, как я понял, и занимаются синоби. Промышленный шпионаж. Говорят, что потомки синоби живут в Китае, работают на китайских производствах, даже в китайском правительстве. Смогли сохранить своё искусство.
Я слушал его и пытался успокоить. Но как успокоить человека, мир которого рухнул? Сейчас он работает машинистом электропоезда.
Синоби — одно из названий ниндзя.
Думаю, преемственность поколений в Японии, стране, переварившей все внешние влияния и западный уклад жизни так, что традиции от этого только выиграли, сохранилась. Но именно эта преемственность и породила обратную сторону, которую не принято показывать туристам, далёкую от цветения сакуры и чайной церемонии. Дискриминация одних групп населения и привилегированность других — часть культуры, формирующей страну, это нельзя игнорировать или отрицать. Для японцев подобные традиции — такая же данность, как и традиция бусидо. Потому они и не зациклены на своём прошлом: для них это и не прошлое вовсе.
Что же до моего обещания отцу, то в храм я съездил и помолился, а вот реликвию не забрал. Мне очень сложно представить, как бы я это сделал. Однако мне приятно осознавать, что в одном из главных храмов Японии, в сокровищнице, где многие артефакты служат культурным достоянием страны, есть что-то моё. Пусть и всего лишь кармически.
Текст: Саян Чимидов
Редактор: Дмитрий Брисенко
Иллюстрации: Никита Расолькоисточник
Оценили 103 человека
125 кармы