Реформы Сатурнина на несколько лет притушили костёр гражданской войны, но проблема в целом не была решена, а вскоре в костёр подлили кое-чего сильно горючего. Огонь вспыхнул так, что Рим впервые со времени Ганнибала чуть было не выгорел совсем со страниц истории.
Рим воевал со дня своего основания и до самого конца почти без передышки, завоёвывая и перемалывая всех, кто попадался на пути. Древний храм Януса распахивал свои двери во время войны в знак того, что бог вышел на помощь войску, и закрывал на время мира. Так вот со дня основания Рима и до времени Мария храм пребывал с закрытыми дверями только дважды: при втором царе Нуме Помпилии (личность такая же мифическая, как и Ромул) и после окончания Первой пунической войны. Всё остальное время Рим с кем-нибудь воевал. Названия ближайших к латинянам племён — сабинян, эквов, вольсков, герников — постепенно исчезают из истории; они были интегрированы в римское общество и давным-давно получили римское гражданство. Но более отдалённые, могущественные и покорённые не столь давно племена — прежде всего самниты и марсы — не имели полноправного римского гражданства. Зато служили в армии точно так же, как и латиняне. Своим италийским союзникам Рим обязан спасением от Ганнибала: если бы большинство покорённых италийских племён не сохранило верность Риму, конец бы пришёл Вечному Городу. Понятно, что несоизмеримость заслуг перед Римом и фактического положения дел была источником страшной опасности, которая только дремала, пока италики под предводительством латинян дружно оборонялись от чуждого им по культуре Ганнибала, завоёвывали Грецию, громили кимвров и тевтонов. Но когда внешних угроз не осталось, древняя вражда, подкормленная острым ощущением несправедливости неравенства, полыхнула кровавым заревом над всей Италией.
А основным топливом новой войны был всё тот же земельно-пенсионный вопрос — законы братьев Гракхов и Сатурнина относились только к римским гражданам, к тому же основная часть участков общественной земли, розданной ветеранам, находилась на территориях римских союзников. Лациум вообще невелик по размерам, по-другому и быть не могло. Так что причин для конфликта имелось более чем достаточно. Однако италики долгое время ожидали, что в Риме опомнятся и предоставят римское гражданство всем жителям Италии вслед за сабинянами, вольсками и другими давно уже римлянами. Ещё братья Гракхи завели разговор об этом, продолжил его Сатурнин, но дальше слов дело не пошло. Сенат и народ римский тут были едины: предоставить гражданство всем италикам — значит разделить общественные блага на большее число людей, так что каждому достанется меньше. Уж это-то простые римляне отлично понимали.
Очередную попытку разрешить проблемы, на этот раз уже в пакете — земельный закон вместе с италийским плюс некоторые другие — предпринял один из самых известных и талантливых граждан Рима Марк Ливий Друз. К тому же он был и самым богатым человеком в Риме, а значит, и во всей Италии. На этот раз виднейшие сенаторы из древнейших родов поддержали Друза. Закон был принят. События вокруг земельной проблемы явно увеличили количество умных людей в сенате.
Но их всё ещё было меньшинство. Причём на этот раз главный противник Друза, Луций Марций Филипп, был консулом. Это вообще чрезвычайно примечательная личность той эпохи. Свою карьеру, принадлежа к плебейской ветви древнего рода Марциев, он начал с должности народного трибуна и предложил очередной аграрный закон, — но, встретив противодействие нобилей, сам от него отказался, не пожелав идти по дороге, на которой погибли Гракхи и Сатурнин. Тем не менее, в конфликте Мария и Суллы он оказался почему-то на стороне Мария и даже стал цензором в год консульства Луция Корнелия Цинны, но вовремя успел перековаться, и когда Сулла вернулся в Рим, был уже в первых рядах сулланцев, а затем стал одним влиятельнейших сенаторов, верным хранителем порядков, установленных Суллой.
Вот этот самый Марций Филипп после принятия закона заявил, что с этим сенатом он не может управлять государством и ему нужен какой-то другой, более разумный государственный орган.
Подобное заявление никогда не звучало в стенах Рима. А уж услышать такое от консула было страшнее и неожиданнее землетрясения.
Едва очухавшись, потрясённые сенаторы приняли специальное постановление, гласившее: «Римский народ не должен сомневаться в том, что сенат всегда неизменно предан заботе о благе республики».
Сам факт этого постановления показывает, как далеко зашло гражданское противостояние. До полномасштабной гражданской войны было рукой подать. Никто не способствовал её развязыванию более, чем враг сената и Друза — как переменились времена за столь короткий срок! — консул Марций Филипп. Это он раздобыл (или написал — традиции чёрного пиара древнее, чем мы об этом можем думать) текст клятвы, которую якобы приносили италики на верность Друзу, если тот проведёт закон о римском гражданстве для них, и обнародовал его перед сенаторами. Было это на самом деле или не было — сенат разбираться не стал, а вместо того, чтобы хорошенько подумать, чем закончится отказ италикам в римском гражданстве, взял да и отменил законы Друза — тоже пакетом. Война с союзниками стала неизбежной.
Сам Друз не стал бороться за свои реформы и даже не пытался выдвинуть свою кандидатуру в народные трибуны на следующий год. Может быть, потому, что не хотел обострения противостояния; может, потому, что был, как говорят, серьёзно болен; а может, просто потому, что по происхождению и положению принадлежал к нобилям и был самым богатым человеком в Риме. Тем не менее, его на всякий случай убили почти сразу после отмены реформ, ещё когда он был трибуном. Убийцу не поймали, но народная молва, не сомневаясь, указала на консула Филиппа как организатора убийства.
Сразу после этого восстали италики. Опасность была очень серьёзная, на войну призвали всех, кто мог носить оружие, включая Гая Мария, которому в то время было уже под 70. Несмотря на возраст, Марий одержал несколько побед, но на следующий год сенат не продлил ему командование, видимо, опасаясь его нового возвышения. Подавить восстание удалось лишь расколов восставших — этрускам и умбрам, не принявшим участия в восстании, было предоставлено римское гражданство. Но самниты и марсы (считавшиеся после римлян самыми отважными воинами) продолжали сражаться, так что пришлось обещать римское гражданство и тем, кто сложит оружие в течение 60 дней. Соблазн был велик. Понятно было, что римляне всё равно как-нибудь всех обманут, но принципиальных причин для войны не оставалось. Остатки сопротивления были быстро подавлены.
Мы не знаем даже приблизительно, сколько людей погибло в Союзнической войне. Но судя по ожесточению, с которой она велась, потери были огромны. Полномасштабная двухлетняя война должна была привести к разорению всей Италии, ещё более сильному, чем при Ганнибале. Не знаем мы также и подробностей экономического кризиса, который неизбежно следует за войнами. Древние писатели любили писать о походах, битвах и победах, редко обращая внимание на экономику. До нас дошли только глухие известия о нарушении денежного обращения, тяжёлом положении должников, разорении кредиторов, обезлюдении Италии.
Гражданская война — это всегда положительная обратная связь: одни не хотят поступаться властью и богатством, другие сопротивляются. И чем сильнее сопротивление, тем больше желание сохранить власть и богатство, что неизбежно вызывает ещё более сильное сопротивление, — и так до тех пор, пока стороны не берутся за оружие и убивают друг дружку до тех пор, пока одни не уничтожат других полностью или обе стороны самоуничтожатся, так что воевать будет некому.
А поскольку история никогда не повторяется в точности и потому люди не могут провидеть будущее, им каждый раз кажется, что уж вот теперь-то в результате военных побед, репрессий, новых суровых законов войну удастся остановить, что уж теперь-то все враги повержены, власть устойчива как никогда и новая стабильность принесёт всем довольство и счастье, — и каждый раз они ошибаются, потому что у гражданской войны свои законы, и когда костёр её подожжён, нет такой воды, которым его можно было бы залить. Он будет гореть до самого конца. Тем, кто живёт в относительно мирное время, когда предыдущее топливо превратилось в угли и золу, а новое только загорается, кажется, что уже всё, что война закончилась навсегда, ура, мы победили, — но это иллюзия. Массовыми репрессиями Сулле удалось приостановить войну на целых тридцать лет, — но потом притушенный костёр только полыхнул ещё сильнее и сжёг целиком Римскую республику.
Оценили 0 человек
0 кармы