Для восстановления экономики у Рима всегда был один путь — война. Интенсивное развитие практически отсутствовало: землю обрабатывали примерно как во времена Ромула, только теперь этим всё больше занимались рабы, а не свободные граждане. Нужно было искать внешний источник денег и рабов. И таковой на удивление вовремя подвернулся: понтийский царь Митридат отправился завоёвывать Азию и отнимать у римлян Грецию. Шансы на успех у царя Митридата были немалые, потому что римляне в грабеже завоёванных территорий никогда не стеснялись, так что местное население ждало его как освободителя. Сам Митридат, хоть и считается почему-то историками умным правителем, приказал вырезать в своих владениях римлян и вообще всех италиков без разбора — от младенцев до умирающих стариков. Число жертв исчислялось более чем сотней тысяч человек, и этой цифре можно верить, потому что в благодатном климате население должно было быть большим. А ведь незадолго до того восставшие италики снарядили к Митридату послов просить помощи! Воистину, гениальный политик, по сравнению с которым любой неведомый нам скромный римский сенатор кажется столпом мудрости и умеренности.
Понятно, что в Риме взбесились. В победе никто не сомневался — римская военная машина, сломавшая Карфаген и ближайших родственников — италиков, перемолоть могла кого угодно. Вопрос был только один: кто возглавит войско, которое накажет Митридата и ограбит его владения?
Не полыхай в Риме гражданская война, выбрали бы наиболее достойного из полководцев, как это бывало в прежние времена, и через год проблема была бы решена. Но Рим давно уже был разделён внутри себя, и даже Союзническая война не помогла сплочению — наоборот, она только добавила в костёр топлива. Сенат, само собой, обманул италиков: предоставив им римское гражданство, распределил их лишь по восьми трибам из 35-ти, так что протолкнуть своего кандидата на выборную должность у них не было никакой возможности. Конечно, римское гражданство само по себе давало огромные преимущества — раздачу хлеба и земли, защиту в судах и многое другое, — но без своих людей во власти это было лишь половинчатое гражданство. Даже римский гражданин мог рассчитывать на участок земли не иначе, как если за его спиной маячил деятель калибра Гая Мария. Хотя многие сенаторы и сильно поумнели со времён Гракхов, большинство по-прежнему насмерть стояло против пенсионно-земельной реформы. Это и стало причиной новой вспышки гражданской войны, ещё более страшной и катастрофической, чем Союзническая.
Древние историки твердят в один голос, что причиной было честолюбие Мария и Суллы, каждый из которых жаждал повести войско на лёгкую и приятную прогулку, каковой почиталась война с Митридатом. Обычная ошибка морализирующих писателей, не понимающих, как и почему происходят общественные движения. Не без того, конечно. Но честолюбие здесь — на десятом месте. Фукидид за 350 лет до них несравненно глубже понимал природу войн. Может быть, и поглубже, чем нынешние политики.
Само собой, Марий и Сулла не отличались мягким характером, но никакое честолюбие не привело бы к очередной вспышке войны, если бы за ними не стояли людские массы, ожидавшие пенсий. Вот якобы Марий вдруг возжелал новых подвигов и захотел командования в войне с Митридатом. Но Марий уже более 10-ти лет как отстранился от военной и гражданской деятельности. Даже в движении Друза, насколько нам известно, он участия не принимал. Видимо, наслаждался семейной жизнью, подрастающим сыном и остротой ума племянника Гая. Что ещё надо заслуженному дедушке, Третьему Основателю Отечества?
На Союзническую войну Мария призвали, потому что был уже совсем край, мобилизовывали всех. Однако по старости лет Третий Основатель ничего великого не совершил. На следующий год его отстранили от командования. Возможно, как пишут древние историки, сенат действительно испугался нового возвышения Мария. Если б он хотел, то перцу бы им задал, это точно. Но Марий ведь не возражал, а спокойно и, может быть, даже с облегчением удалился на заслуженный отдых. Так что это вряд ли. Гораздо вероятнее, что сенат, видя его немощь, пошёл старику навстречу, а может быть, он сам попросился в отставку по причине возраста.
Так с чего бы вдруг Марию приспичило переться за тридевять земель воевать с Митридатом? У него всего было в достатке, он не нуждался ни в деньгах, ни в славе, и с семьёй у него всё было в порядке. Он был женат один раз и, видимо, счастливо.
Не в порядке было с той огромной массой людей, которая толпилась за спиной Мария. Его ветераны — многие из которых к тому времени были уже немолодыми людьми, им пора было на свой кусочек ager publicus, к жене, детям, игральным костям и хорошему вину, — их семьи, их друзья, множество простых плебеев хотели кто пенсий, а кто и военной добычи. И другого вождя, кроме Мария, у них не было. Шла гражданская война, и её логика требовала, чтобы Марий тряхнул стариной и повёл своих солдат за землёй и добычей.
Но ведь и у Суллы тоже не было выбора. За ним тоже стояла армия, только что победоносно закончившая войну с италиками, и её солдаты не собирались отказываться от добычи и пенсий только потому, что того же самого хотели сторонники Мария. Шла гражданская война, законы не действовали, никаких гарантий, кроме военных побед и прославленного вождя, не существовало. Только мало кто это понимал — как тогда, так и сейчас.
Историки пишут, что Сулла вызвал ненависть Мария, твердя на каждом углу, что это он, а не Марий, в действительности закончил войну с Югуртой, потому что сумел заставить царя Бокха передать ему пленного нумидийского царя. Сулла не упускал также случая распространяться о своём решающем вкладе в победы над кимврами и тевтонами. Несомненно, Мария это раздражало, но с высоты своего положения он никак не мог воспринимать похвальбы Суллы всерьёз. Во все времена победы и поражения приписывали главнокомандующему, и никакие возражения тут не действуют. Сулла одержал блестящую победу? — Так это потому, что Марий его туда поставил. Знал кого поставить, потому что великий полководец. И не Суллу, а Мария почитали Третьим Основателем Отечества и совершали ему возлияния как богам.
Нет, это несерьёзно.
То, что у Суллы и Мария до самого последнего момента были нормальные отношения, показывает эпизод, заимствованный историками, видимо, из мемуаров Суллы, которые до нас не дошли. Когда за Суллой погналась толпа сторонников Сульпиция, он спрятался именно в доме Мария. Надо полагать, более надёжного места не было. И Марий, действительно, выпустил его через какой-то чёрный ход, а толпе объявил, что здесь таких нет и не было. Вряд ли Сулле нужно было этакое придумывать; видимо, случай был широко известен и скрыть его было невозможно. А ведь это случилось всего за несколько дней до старта очередного раунда гражданской войны.
Так или иначе, но народный трибун Сульпиций, известный оратор и даже, возможно, один из героев войны с италиками, внёс закон о распределении италиков по всем трибам — то есть об окончательном уравнении их с римскими гражданами. Сулла возглавлял противоположную партию. Произошло очередное гражданское противостояние с драками и поножовщиной — к тому времени вещь уже обычная. Именно тогда Сулле пришлось удирать от толпы и прятаться в доме Мария. В конце концов он решил плюнуть на это дело и уехал к войску, стремясь как можно скорее отбыть на войну с Митридатом, предоставив римлянам самим разбираться со своими неразрешимыми проблемами. Он даже не стал тратить время, чтобы воспрепятствовать избранию в консулы враждебного ему Луция Корнелия Цинны, ещё одного участника войны с италиками.
Однако от гражданской войны не убежишь. Она догнала его в виде легатов, которые были посланы из Рима принять от него армию и передать командование в войне с Митридатом Гаю Марию по только что принятому закону Сульпиция.
Древние историки сообщают, что Сулла подговорил солдат побить легатов Мария камнями и повёл армию на Рим. Пусть так. Но представим себе, что было бы, если бы Сулла не отдавал такого приказа. И что, его солдаты добровольно приняли бы командование Гая Мария, у которого были свои собственные ветераны и сторонники? Такого быть не может. Если бы Сулла запретил им действовать, они бы сами убили легатов и пошли бы на Рим, поставив своего полководца перед выбором: или ты нас возглавляешь, или пошёл вон. Скорее всего, прямо на тот свет.
Это был тот величественный момент, когда воля людей утратила право решать. Некая страшная, кровавая сила, рождённая ими самими, отделилась от них и, торжествуя, повела их к гибели, не спрашивая разрешения и не нуждаясь в извинениях. Сенат заседал; народные трибуны произносили речи; народное собрание принимало законы; консулы командовали, — но ничто уже не имело значения, кроме той силы, которая действовала сама по себе и жаждала крови.
Марий с Сульпицием организовали сопротивление, но Сулла разгромил их и взял Вечный Город. Впервые в истории Рим штурмовали римские же войска. Единственное, что отличало латинскую армию от вражеской, так это то, что Cулла запретил грабежи. Расправы над противниками тоже не имели пока массового характера: Марий и Сульпиций были приговорены к смерти, а ещё 10 человек — к изгнанию. Само собой, законы Сульпиция были отменены.
Сульпиций вскоре был убит его же собственным рабом. Тут Сулла, пожалуй, впервые продемонстрировал свой нрав, который во всём кровавом блеске сверкнёт через несколько лет: он приказал даровать рабу свободу за содействие и тут же казнить за убийство своего господина.
Приговорить к смерти Гая Мария, Третьего Основателя Рима, было, казалось, сложнее, но сенаторы с лёгкостью преодолели и этот рубеж: лишь один из них, Квинт Муций Сцевола, выступил против, сказав, что никогда не признает врагом человека, спасшего от нашествия варваров Рим и всю Италию.
Плутарх рассказывает следующий замечательный эпизод: Марий, бежав из Рима, после нескольких злоключений остался совсем один и спрятался в болоте около Минтурн. Однако его нашли, привели в город, поместили в какой-то дом и стали совещаться, что делать. Шутки с Суллой были плохи, это уже всем было понятно. Однако желающих убить Третьего Основателя Города не нашлось. Нравы в провинции всегда более чисты, чем в столице. Тогда граждане послали какого-то варвара, то ли галла, то ли кимвра, чтобы тот убил Мария. «В той части дома, где лежал Марий, было мало света, и в полутьме солдату показалось, будто глаза Мария горят ярким огнем, а из густой тени его окликнул громкий голос: “Неужели ты дерзнешь убить Гая Мария?” Варвар тотчас убежал, бросив по пути меч, и в дверях завопил: “Я не могу убить Гая Мария!”» Минтурнийцы пришли в ужас, немедленно раскаялись, снарядили Мария всем необходимым и отравили куда подальше.
После недолгих скитаний Марий, воссоединившись по пути со своим сыном, узнал, что в Риме случилась очередная заварушка: консул Цинна, попытавшийся отменить распоряжения Суллы, потерпел поражение в очередной внутригородской битве со сторонниками консула Октавия, был отрешён сенатом от должности, бежал к армии, осаждавшей Нолу, где всё ещё сидели не сдавшиеся италики, и повёл её на Рим.
И тогда Гай Марий вернулся…
Оценили 0 человек
0 кармы