Сенаторы и нобили были убеждены, что уж их-то не тронут. В сенатских куриях они чувствовали себя как на гористом острове, вокруг которого могут бушевать любые волны, но за́мок на его вершине всегда остаётся неподвластным стихии. Им и в голову не приходила мысль, что следующими жертвами неизбежно станут они, что очень скоро целые толпы будут гоняться за ними, чтобы убить, а их отрезанные головы с торжеством будут тащить на Форум, как некогда Септумулей нёс голову Гая Гракха. Если бы они понимали, что будет дальше, если б они умели просчитывать логику гражданской войны, — то они, бросив сенат, разбежались бы по своим поместьям подальше от Рима и сидели бы там тише воды ниже травы, в надежде, что про них забудут.
У сенаторов, которые решали, принять ли предложения Тиберия Гракха или его убить, был выбор. Они могли сделать то или другое, или даже то и другое вместе. И в каждом из этих случаев события развивались бы по-другому.
Но у сенаторов времён Мария и Суллы выбора уже не было, как не было его и у самих Мария и Суллы. Выбор за них сделали те, кто убил Тиберия Гракха и не провёл пенсионную реформу, которую он предложил. И теперь все они не имели возможности делать то, что хотели, а делали то, что заставляла их делать неумолимая логика гражданской войны. Выбор был только между бежать и спрятаться или остаться и быть убитым. Всякий остальной выбор был у них отнят ещё тогда. Но ни те сенаторы, что убивали Гракхов, ни те, что что сидели теперь в Риме и ждали Мария, этого не понимали.
Некоторым оправданием их глупости, ведшей их прямо к смерти и бесчестью, была недостаточно длинная история человечества, в которой не случалось ещё таких грандиозных гражданских войн, какая вспыхнула в Риме. Вообще-то, истории Греции им должно было быть достаточно. Но сенаторы не читали греческих историков. «Гречишки» — презрительно говорили они о создателях нашей цивилизации и признавали их в основном в качестве рабов. Оправданий у тех, кто не успел бежать куда подальше во времена Французской или Русской революции, уже вовсе нет. Но и тогда они надеялись, что как-нибудь да пронесёт.
Но не было ещё случая в истории, чтобы пронесло.
Марий и Цинна осадили Рим и заставили его защитников сдаться. Сенат отправил к Цинне послов с просьбой не мстить. Тот пообещал, сидя в курульном кресле, как подобает консулу. «Но Марий, стоявший рядом с креслом, не проронил ни звука, суровым выражением лица и мрачным взглядом давая понять, что скоро наполнит город резнёю», — пишет Плутарх. Разница между ними, впрочем, была только в том, что Марий не умел и не хотел притворяться. Первым убили консула Октавия, который изгнал Цинну из города после кровопролитного сражения. «Впервые голова консула, — пишет Аппиан, — была повешена на форуме пред ораторской трибуной. Потом и головы всех прочих убитых стали вешать там же. И эта гнусность, начавшаяся с Октавия, не прекратилась и позже применялась в отношении всех тех, кто был убит их врагами».
Начав с публичного убийства народных трибунов, гражданская война неизбежно должна была докатиться до убийства сенаторов и консулов. Те, кто убивал Гракха, этого точно не понимали. Нет свидетельств того, что это понимали и современники Мария и Суллы. Не похоже, чтобы они видели связь между событиями их жизни и решениями сенаторов за два поколения до них. Сенаторы умели завоёвывать и выжимать из побеждённых все соки до последней капли, но плохо знали собственный народ и были им сожраны.
Современные историки пытаются преуменьшить зверства Мария, ссылаясь на то, что традиция восходит к воспоминаниям Суллы, злейшего врага Третьего Основателя Отечества, хотя у их древних коллег не было сомнений в правдивости той информации, что дошла до них в воспоминаниях Суллы или кого иного.
Гая Мария испытания последнего года превратили из ворчливого старика в кровавого маньяка. У него было целое войско из иллирийских рабов, славившихся своей жестокостью, которых он называл «бардиеями», искажая имя одного из их племён. Они и стали исполнителями его воли. Началось, пишет Плутарх, с бывшего претора Анхария, который подошел к Марию приветствовать его, а тот не ответил. Бардиеи тут же повалили его на землю и пронзили мечами. «С тех пор это стало служить как бы условным знаком: всех, кому Марий не отвечал на приветствие, убивали прямо на улицах, так что даже друзья, подходившие к Марию, чтобы поздороваться с ним, были полны смятения и страха».
Террор Мария был еще хаотичным и неорганизованным. Кого Марий вспоминал как врага — тех и убивали. Но на этот раз впервые жертвами террора стали не только обидчики Мария, но и их жены и дети. До тех пор жен и детей не принято было трогать. Однако гражданская война явилась уже во всем своем смертельном блеске, и никаких правил, кроме воли победителя, не существовало. Свирепствовали, как пишут, бардиеи, но Марий же не останавливал их.
Бардиеев после смерти Мария вырезали всех до единого Цинна и Серторий, напав ночью на их лагерь. Но никто не осмеливался трогать их, пока Марий был жив.
Сколько всего было жертв марсианского террора — неизвестно, но несколько сотен уж наверняка. И ведь это все были далеко не последние люди в государстве, а, видимо, в основном сенаторы, бывшие консулы, преторы и другие ВИПы. Даже оратор Марк Антоний (дед будущего триумвира), ничего, насколько нам известно, такого уж вредоносного для Мария не сделавший, и коллега Мария по консульству Квинт Лутаций Катул, справлявший вместе с ним триумф над кимврами, должны были умереть. Сенаторов почистили, видимо, очень основательно, если учесть, что все они, за исключением одного из старейших и наиболее уважаемых сенаторов, Сцеволы Авгура, проголосовали за смерть Мария. Мы плохо представляем, что творилось после смерти Третьего Основателя Отечества, поскольку источники практически отсутствуют, но Плутарх пишет, что Марий-младший, «проявив страшную жестокость и свирепость, умертвил многих знатных и славных римлян». Видимо, из сенаторов остались в живых лишь ярые сторонники Мария, те, кого оба Мария не вспомнили как врагов, ловкие приспособленцы вроде консуляра Марция Филиппа и те, кто успел сбежать.
Насколько Марий-младший с Цинной воплотили в жизнь пенсионную реформу — тоже неизвестно. Но они не могли не раздать землю своим воинам, потому что уже не люди управляли событиями, а события — людьми. Гражданская война командовала сама, не спрашивая совета и разрешения, распространяясь всё шире и глубже.
Война, которую вёл с Митридатом Сулла, тоже неизбежно оказалась частью гражданской смуты. Как потому, что отнятое у Митридата должно было спасти римскую экономику, так и потому, что войско Суллы готовилось в сражениях с Митридатом к возвращению в Италию и установлению новой власти. Поход в Азию, как и ожидалось, оказался лёгкой прогулкой. Армия Суллы, исполненная победного духа, с ничтожными потерями, с добровольно влившимся в неё войском, которое Цинна и молодой Марий послали, чтобы разгромить Суллу, возвратилась в Италию. Исход схватки за власть был решён военной силой. Сенат и прочие легитимные институты уже не играли никакой роли. Сенат пытался примирить врагов, но навсегда ушло то время, когда его слово было решающим.
Цинна был убит во время солдатского бунта ещё до того, как Сулла высадился в Италии. Его преемник Гней Папирий Карбон оказался никудышным полководцем, так же и как младший Марий, своей печальной судьбой подтвердивший истину, что на детях гениев природа отдыхает. К тому же эти бездарности, вместо того, чтобы поручить командование Квинту Серторию, блестяще проявившему себя в Союзнической войне, отправили его в Испанию, чтобы не претендовал на победные лавры. Воинские ресурсы Италии всё ещё были огромны, к тому же италики видели в Сулле возвращение римского угнетения (что и произошло на самом деле), и окажись Серторий во главе армии демократов, исход этого эпизода гражданской войны мог бы быть совсем другим. Но младший Марий и Карбон загубили дело, с превосходящим войском и ресурсами всей Италии вчистую проиграв победителю Митридата.
Сулла первый сделал репрессии системными. По-видимому, их целью было не только хорошенько почистить сенат от не успевших бежать куда подальше марианцев (впрочем, Карбон удрал из Италии, но его всё равно поймали и прикончили), но и освободить общественную землю от чересчур жадных владельцев, а также пополнить казну и карманы своих верных соратников. Сулла придумал проскрипции — списки, внесённых в которые людей мог убить любой, даже раб, и получить за это два таланта (очень солидная сумма), а раб вдобавок и свободу. Даже если сын убьёт отца, а раб — господина. Укрывательство проскрибированного каралось смертью даже для его детей. Дети и внуки лишались гражданства. Имущество убитых продавалось с торгов за бесценок. Именно таким способом Красс нажил своё громадное состояние.
«Проскрипции свирепствовали не только в Риме, но и по всем городам Италии, — рассказывает Плутарх. — От убийств не защищали ни храмы богов, ни очаг гостеприимства, ни отчий дом; мужья гибли в объятиях супруг, сыновья — в объятиях матерей. При этом павшие жертвой гнева и вражды были лишь каплей в море среди тех, кого казнили ради их богатства. Палачи имели повод говорить, что такого-то сгубил его огромный дом, этого — сад, иного — тёплые купанья. Квинт Аврелий, человек, чуждавшийся государственных дел, полагал, что беда касается его лишь постольку, поскольку он сострадает несчастным. Придя на форум, он стал читать список и, найдя там свое имя, промолвил: «Горе мне! За мною гонится мое альбанское имение!» Он не ушел далеко, кто-то бросился следом и прирезал его».
Ирония госпожи Истории, так любящей насмехаться над игнорирующими её уроки, состоит в том, что именно Сулла, последовательный оптимат, ярый враг демократов, победитель марианцев, провёл пенсионную реформу с такой последовательностью и свирепостью, от которой братья Гракхи отшатнулись бы с ужасом и омерзением. Землю, отнятую у проскрибированных, а также у италиков из числа тех, кто во время Союзнической войны и последних событий наиболее стойко сопротивлялись Сулле, получили более 100 тысяч ветеранов. У Суллы не было такой армии, а это означает, что землю получили и другие ветераны, в том числе и марианские. Надо полагать, основной причиной включения в проскрипционные списки латифундистов и стала необходимость найти землю для такого количества пенсионеров. Зато Сулла получил мощную социальную опору в лице людей, которые могли не только правильно проголосовать, но и в случае чего защитить свои привилегии с мечом в руках. Впоследствии так же поступали и другие победители: так, Цезарь наделил землёй ветеранов Помпея, император Август — ветеранов Антония.
Зато Сулла отменил раздачи хлеба — вторую часть римской пенсии. Как истинный консерватор, он, видимо, намеревался приучить граждан, живущих на подачки, к какому-нибудь полезному труду. Может быть, часть земельных участков ушла этим бездельникам. Но было уже поздно: среди римского плебса появились уже целые поколения, живущие на подачки государства и какую-то криминальную деятельность, и приучить их к полезному труду не было никакой возможности. Очень скоро — кстати, как раз во время восстания Спартака — хлебные раздачи пришлось восстановить, и больше их уже никогда не отменяли.
Сколько людей погибло на этой стадии гражданской войны? Аппиан пишет, что в войне Суллы с марианцами «было истреблено более ста тысяч цветущего населения», а также было убито и изгнано «90 сенаторов, до 15 консулов, 2600 так называемых всадников (вместе с изгнанными), причем у многих из всех этих лиц имущество было конфисковано, тела многих из них выброшены без погребения». Неизвестно, откуда взяты эти цифры. Скорее всего, из мемуаров Суллы. Однако известно, что их автору пришлось пополнить сенат 300 новыми сенаторами. А ведь оба Мария с Цинной тоже основательно его почистили и, видимо, пополнили своими сторонниками. Как ни был жесток и циничен Сулла, он, похоже, несколько преуменьшил масштаб репрессий, как и все диктаторы что до, что после него.
Теперь это было почти совершенно другое собрание, чем всего десяток лет назад. Сулла пытался возвратить сенату главенствующую роль в государстве, которая принадлежала ему от основания города, однако новый сенат никогда уже не смог вернуть себе былое величие. Отныне власть принадлежала популярным полководцам, способным быстро мобилизовать преданную им лично армию.
Оценили 0 человек
0 кармы