Три тысячи лет минуло с последнего уговора, и он вновь приполз к ненавистной защитнице рода людского. По сравнению с Храмом его тело можно было бы назвать огромным, но в этом мире кажущиеся размеры были совсем неважны. Но он гордился своими габаритами — когда-то, на заре времен, его мог накрыть ладонью жалкий человечишка, но тогда и род двуногих тварей был малочислен и ничтожен. И он все же смог убедить прародителей людишек съесть яблочко с Древа. Теперь же он вырос — как выросло племя кожаных ублюдков — и благодаря им, в основном: в последние сотни лет они славно его накормили, принеся миллионы душ в кровавом жертвоприношении.
И все же, как бы он ни старался, пожары войн всегда стихали, горестные стоны рвущих на себе волосы женщин опять сменялись сладостными стонами любви, похоронный плач и рыдания заглушались первыми криками младенцев и радостным смехом родителей. И в этом была повинна она! Но три тысячи лет прошло, и пришло время спроса.
Издалека в мареве Пустыни казалось, что храм за прошедшие века почти не изменился, но вблизи было видно, что люди давно забыли свою покровительницу. Четверых каменных стражей, что у входа, искрошило неумолимое время; лица и украшения статуй из розового мрамора сгладились; у подножья грудами щебня и песка лежала осыпь. Глазницы стражей пусто и бессмысленно таращились в бесконечность.Змей возликовал. Неужели Ненавистная покинула эту юдоль? А может быть, она сделала ему лучший подарок — издохла прямо на своем золотом ложе? О, тогда он сожрет ее иссохшееся сердце, пусть даже оно будет тверже гранита!
Змей издал нетерпеливое шипение и, извиваясь, принялся втягивать тучное тело в узкий вход Храма. Змеиная кожа лоснилась, отливала как шелк, и тысячи человеческих черепов, из которых состоял богатый орнамент Змея, покрывающий его от рогатой головы до самого кончика хвоста, радостно скалились.К его разочарованию, все семь Светильников горели ярким и ровным огнем: это означало, что хозяйка Храма была жива и здорова.
Змей вполз в главный зал и свернулся кольцами. Только здесь он чувствует себя чужаком, ему неуютно и даже… боязно. Только здесь он испытывает тень страха, у ложа Бастет.
Большая, размером под стать самому Змею, черная как безлунная ночь кошка возлежала пред ним, всем видом демонстрируя невероятную смесь презрения, брезгливости и холодного любопытства. Сходство ее шкуры со звездным небом добавляли вспыхивающие и тут же угасающие мириады серебряных искорок на ее шерсти. Очи Кошки сверкали золотом так ярко, что можно было подумать — сам Ра глядит через них.
Змей с трудом сдержал волну дрожи, и лишь только позволил себе крепче стянуть кольца.
— Хотел бы я с-с-сказать тебе — з-с-с-дравс-с-твуй, Бас-с-стет, но ты же знаеш-ш-шь, что это будет лож-ш-ш-шь, — наконец прошипел он.
Бастет грациозно поднялась и, совершенно не стесняясь принимать несколько фривольные позы, хорошенько потянулась. Змея бесила исходящая от нее жизнедающая энергия и та сладостно-животная сила, что заставляет твердеть в чреслах мужчин и похотливо изгибаться женщин в нежной истоме тепла, разливающейся внизу живота. Змею настолько были чужды эти энергии, что его чуть не захлестнула слепая ярость; он с трудом сдержался, чтобы не броситься и не вонзить ядовитые клыки в шею Бастет.
О, с каким наслаждением он это бы сделал! Останавливает только цена... Даже если он сумеет убить ненавистную Кошку, то его жизнь оборвется тоже — нельзя убить богиню и не заплатить за это самую высокую цену.
— Вася, милый, — Бастет явно издевалась, провоцировала, и как говорят вкусные людишки в эти сытные времена — «троллила» Змея, и он это почувствовал. Но все же волна энергии Великой Кошки спала, и явно не потому, что та испугалась Василиска, а только потому, что с ним в таком состоянии невозможно внятно общаться, так сильно душит Змея злоба и ярость.
— Бастет, кис-ска моя, — Василиск перевел дух и тоже решил поиграть в эту игру, — странно, ш-што я тебя наш-шел в добром здравии и не побитой молью облезлой кош-ш-шкой, людиш-шки давно уже не приносили тебе жертв. Более того, они вообще забыли о твоем сущ-ществовании, забыли всех вас, богов минувш-шего. Неблагодарные твари! — в конце фразы патетически воскликнул он.
Бастет села на попу, обернулась хвостом и, лизнув переднюю лапу, принялась умываться.
— Мр-р… Три тысячи лет прошло, милый Василиск, а ты, я вижу, ни капельки не поумнел, мяу… Скорее небо упадет на землю и солнце погаснет в водах подземного моря Мертвых, чем ты увидишь хоть один недостаток на моей прекрасной шерстке, — Бастет изогнулась и с удовольствием лизнула свой бочок.
— Ну скажи мне, скажи, зачем тебе это стадо грязных безволосых обезьян, что по недомыслию называют себя разумными? Все твои уже давно покинули этот га… — Василиск чуть было не сказал «гадюшник», но вовремя осекся. — ...ру нечистот, — не очень удачно выкрутился он.
— Почему ты их так ненавидишь? — спросила Бастет и склонила на бок голову, впившись золотыми глазами прямо в глаза Василиска. Оцепенеть ей, естественно, не грозило, это удел смертных. — Они же тебя кор-р-рмят...
— Я ненавижу любые формы жизни, весь этот хаос, что они вносят в мертвую гармонию вселенной, но люди хуже всех… Их так называемые «счастливые мысли», «хорошее настроение» и «радость» вызывают у меня страшный зуд! О, когда ты оставишь эту вселенную, с каким удовольствием я погружу этот мир в пучины боли, горя и скорби! Все их жалкое племя будет страдать и извиваться в муках, моля о том, чтобы пришло благословенное искупление смерти!
Василиск на мгновение забылся, погрузившись в свои черные грезы. С обнаженных клыков его закапал яд, падая черными кляксами на узорчатый пол Храма. Кляксы, шипя, погружались в плиты, паря грязно-желтым вонючим дымом. Бастет чуть потянула носом и поморщилась.
Поняв, что увлекся и сболтнул лишнего, Василиск резко оборвал свой монолог. Бастет обмахнулась хвостом, разгоняя мерзкую дымку.
— Знаешь, милый, ты даже мне нравишься этой своей незамутненной злой прямотой, — мурлыкнула Бастет. — Или скорее, простотой… В одном славном городе человеков есть такая поговорка: «Простота хуже воровства»…
— Это ты к чему? — ощетинился Василиск. Он терпеть не мог эту женскую манеру вести разговоры намеками.
— У меня странные вкусы, и ты их не поймешь, — зажмурилась Бастет.
Вдоль стен храмового зала стояли ониксовые чаши, в которых ровными языками горело пламя, одна из чаш вдруг вспыхнула ярче других, и пламя высоко вытянуло язык. Василиск на мгновение отвлекся на огонь, а когда взгляд его вернулся к Бастет, та уже приняла свою третью ипостась — тело человеческой самки с головой кошки. Ложе пропало, вместо него теперь стоял золотой трон, но ножки трона остались такие же — в виде четырех прямо сидящих котят. Тело Бастет-женщины покрыла легкая, темной ткани в серебряную полоску туника, а на шее появилось ожерелье в виде яшмовых скарабеев; внизу ожерелья повис золотой анкх с заключенным в петлю рубиновым оком Ра.
Василиск тоже принял человечий облик, тот, в котором он иногда являлся людям — обнаженный мужчина с гипертрофированной до уродства мускулатурой и кожей цвета бурой крови, все тело покрывали сложные узоры тату, при взгляде на которые у людей останавливалось сердце. Лысую голову Василиска венчали два мощных бычьих рога. На лишенном растительности лице его застыла гримаса вечной ненависти.
— Почему ты не покидаешь этот мир, Великая Кошка? — прорычал Василиск, двинувшись к трону, на который грациозно опустилась Бастет. Каждый шаг его сотрясал стены храма, и откуда-то сверху посыпались каменная пыль и крошка.
— Довольно! — воскликнула Бастет, когда до нее оставалось несколько шагов. В руке богини появился систр, и она тихонько тряхнула его, предупреждающе выставив перед собой. Василиск словно налетел на стену.
— Почему ты не отдашь мне это жалкое племя? Ты же так любишь свободу и путешествия, тебя манят неизведанные миры, пока ты здесь привязана, как рабыня, твои друзья гуляют по вселенным и наслаждаются жизнью! Люди забыли своих богов, они даже бросили тех, кого Ра оставил вместо себя наместниками — за имена полубогов, сынов человеческих, уже пролито — и проливают — реки крови, но даже их люди отбрасывают как ненужный хлам! Они недостойны твоей жертвы, отдай человеков мне и освободись!
Он сделал еще шаг, но тут Бастет на мгновение явила облик Сехмет. Эту ипостась Василиск боялся по-настоящему. Сехмет уничтожит его одним только взмахом ресниц, правда, затем прольет реки крови, пока не напьется досыта. Но что толку от пира, если ты на нем в виде шкуры под ногами?
Василиск отшатнулся, тщетно стараясь сохранить достойный вид.
— Бастет… — снова начал он. — Ну откуда в тебе эти силы, ведь не осталось ни одного храма в твою честь, все они лежат грудами засыпанных песком камней! — последние слова Василиск кричал опять в приступе нахлынувшей ярости.
Бастет взмахнула систром, и по залу разнесся хрустальный звон. Василиск скривился, словно от сильной боли:
— Перестань…
— Ступай, злой Василиск... Ты слишком глуп, чтобы понять, где находится мой храм. Приходи через три тысячи лет. А пока… пока ты меня утомил. — И Бастет опять подняла систр.
* * *
Змей обнаружил себя лежащим в змеином образе на песке, что состоит из осколков прошедших времен, в великой пустыне Нигде. Белое, раскаленное око Ра бездушно заливало пески ярчайшим светом и обдавало жаром. Храм Бастет у самого горизонта таял в струящемся воздухе, будто бы воспаряя над барханами. Проход к храму снова откроется только через три тысячи лет, так повелось, таков закон. А пока Василиск станет продолжать начатое — вливать в людей злобу, страх, ненависть и зависть, для этого у него есть ядовитые клыки, что он вонзает прямо в человеческие души, лишь только проклятая Великая Кошка не дает проникнуть этому яду глубоко и пропитать человеческие души насквозь.
* * *
Василиск исчез. Бастет устало повела плечами. На этот раз тоже обошлось... Богиня набрала в грудь побольше воздуха и с облегчением выдохнула, став уже кошкой. Только она знала, чего ей стоил этот разговор. Сила у нее еще была, но она все же боялась, что однажды к ней в очередной раз явится Змей, а сил отбиться от него уже не будет... Хорошо, что Василиск глуп как камень: Храмы, храмы, жертвоприношения… Идиот.
Пока люди гладят кошек, пока берут домой бездомных котят и делятся пищей с бездомными котами, силы не оставят Бастет. Потому что все кошки — это и есть ее храмы и ее жертвенники.
* Бастет — в древней египетской мифологии богиня любви, плодородия и радости.
Оценил 1 человек
1 кармы