Шаламова часто преподносят как «хорошего» Солженицына. Исаич-то, явно, про 1937 год привирал безо всякого стеснения. А вот гражданин Шаламов честно рассказал всю лагерную правду. Но сопоставляешь даты и несколько поражаешься. Да как же так?
Честно говоря, одного поля ягоды. Варлам Шаламов - такой же антисоветчик, диссидент и местами явный сказочник. Это враг, прямой и явный страны Советов.
Но человек, явно, поприличнее Солженицына на порядок. И не зря Шаламов отказался и от соавторства в «Архипелаге ГУГАГ» и упоминать себя Исаичу запретил.
Да и вермонтского поместья у Шаламова не случилось и под диктовку ЦРУ, вроде, так явно не писал. Скорее, считал себя кем-то вроде народовольцев, арестантом, борцом с режимом. Бывает.
Что характерно, невинной жертвой «Сталинских репрессий» себя Шаламов никогда не называл. Мол, да, участвовал в заговоре, боролся, как мог, против большевиков. И вообще, да здравствует товарищ Троцкий!
Еще в 1927 году на день Великой Октябрьской молодой студент Шаламов выбежал на подстроенную Троцким демонстрацию. Трясли «Завещанием Ленина», требовали отстранить Сталина от власти.
Из забавного – разогнали демонстрацию даже не чекисты, сами же студенты и разогнали антисоветчиков. Хорошо по шее не накостыляли. Собственно, Шаламову за ту демонстрацию ничего и не было.
А вот в 1929 году первый арест. Опять не за анекдот про Сталина. Нет, группу заговорщиков взяли на горячем, прямо в подпольной типографии. Печатались там листовки с агитацией опять же про мнимое ленинское «Завещание» и с призывами свергнуть Сталина с товарищами.
Дело завели по статье о контр-революционной пропаганде, да-да по соответствующей части статьи 58-й. Статья крайне серьёзная, там и вплоть до высшей меры можно было доиграться.
Но по молодости лет Шаламова пожалели. Обвинение в пропаганде сняли и поехал Варлам, как антисоветский элемент, исправляться на три года в трудовой лагерь.
А вот теперь внимание – «репрессировали» Шаламова вовсе никакие не внесудебные тройки. Нет, приговор выпущен постановлением Особого совещания при ОГПУ. Ровно в законных рамках – до пяти лет лагерей, никаких расстрелов ОСО присуждать не могло по закону.
В лагере отработал, вышел досрочно, но не угомонился. Во время чисток 1937 года новый арест и новый приговор. И опять не расстреляли.
И опять не Ежовская тройка. Нет, судило Шаламова опять всё то же Особое совещание. Только теперь оно числилось при наркоме НКВД.
А как же расстрельные тройки? А как же военные трибуналы? Нам же рассказывают, что любое обвинение в контр-революции это сразу трибунал? Где же Военная коллегия Верхсуда?
Мы ж говорили, Шаламов – не Солженицын, потому по мелочам не сочинял. На суд Военной коллегии ехали граждане-убийцы по политическим мотивам, организаторы диверсий на шахтах и нефтекачках, пускатели военных составов под откос.
А мелкие пакостники и антисоветчики, собственно, через Особое совещание и шли. И приговор опять всё в рамках тех же самых пяти лет лагерей. Пятёрку и дали.
Если бы историю Шаламова писал Солженицын, не меньше как расстреляли бы особой тройкой. Но увы, Шаламов, когда писал свои рассказы, о существовании в 1937 году троек ничего не знал. Потому написал правду про суд Особого совещания.
Второй срок оказался у Шаламова тяжёлым. Попал на Колыму, срок освобождения выпал на военные годы и освобождать заключённых запретили.
А там в лагере развернулось и новое дело. И судя по всему, тоже дым был не без огня. Продолжал Шаламов мутить народ антисоветской агитацией. Так что пятилетний срок затянулся на полтора десятилетия.
Кстати, Шаламов над сочинениями Солженицына откровенно посмеивался. Исаич-то сам написал, что служил штатным осведомителем по кличке «Ветров». И должности сплошь «придурошные», подальше от тяжёлой работы и при начальстве.
Шаламов писал, что настоящей лагерной жизни Солженицын и не нюхал:
«Блатарей в Вашем лагере нет! Ваш лагерь без вшей! Служба охраны не отвечает за план, не выбивает его прикладами. Кот! Махорку мерят стаканом! Не таскают к следователю.
Не посылают после работы за пять километров в лес за дровами. Не бьют. Хлеб оставляют в матрасе. В матрасе! Да ещё набитом! Да ещё и подушка есть! Работают в тепле. Хлеб оставляют дома! Ложками едят! Где этот чудный лагерь? Хоть бы с годок там посидеть в своё время».
Про ложки странно – неужели на Колыме ложек не выдавали? Но в остальном вполне верю, на долю Шаламова выпало много непростого.
Но ведь не уморили, вышел с Колымы живым и довольно здоровым, кстати. Потом три десятка лет напряжённого литературного труда осилил.
Кстати, про труд. Считается, что свои «Колымские рассказы» он написал уже в начале пятидесятых. Но никто их в глаза не видел.
Официально, даже на волне хрущёвских разоблачений культа личности, никаких рассказов Шаламова в печать не пустили. При том, что Солженицын с Твардовским уже вовсю Иванов Денисовичей в головы сограждан заливали.
Нет, Шаламов печатался! Что удивительно для бывшего заключённого. И крайне серьёзными тиражами. Но издавались стихи, не рассказы.
Впервые «Колымские рассказы» были опубликованы только в конце восьмидесятых, уже после разгула перестройки. Шаламова на тот момент уже почти десятилетие не было на свете. Что там напечатали подлинного, а что дописали сами – не проверишь.
Но как же, все же читали Шаламова в «самиздате», кого не спросишь – ну конечно. Но это байки, точно не установить, что там по рукам ходило.
Зато во второй половине шестидесятых начинают публиковать Шаламова в США. А потом и в Европе. Откуда они взяли тексты – история отдельная. Сам Шаламов яростно отрицал, что имеет к этому какое-то отношение!
В феврале 1972 года Шаламов и вовсе публикует в «Литературной газете» открытое письмо. В котором яростно открещивается и от публикаций, да и чуть ли не от собственного авторства.
Понятно, никто ему американские журнальчики из Нью-Йорка не возил, чтобы сравнить его это текст или выдумка американской пропаганды под его именем. Любопытное письмо тогда написал Шаламов:
«Мне стало известно, что издающийся в Западной Германии антисоветский журнальчик на русском языке «Посев», а также антисоветский эмигрантский «Новый журнал» в Нью-Йорке решили воспользоваться моим честным именем советского писателя и советского гражданина и публикуют в своих клеветнических изданиях мои «Колымские рассказы»…
Я никогда не вступал в сотрудничество с антисоветским журналом «Посев» или «Новым журналом», а также и с другими зарубежными изданиями, ведущими постыдную антисоветскую деятельность…»
Можно сказать, что Шаламов испугался, что это письмо вроде письма Хрущёва, где тот перепугано открещивается от своих, изданных за рубежом, антисоветских мемуарчиков. Но это не случай Шаламова.
Повторюсь, Шаламов – враг, но враг убеждённый и в определённой степени честный. Юлить и приспосабливаться не привык. Потому отсидел от звонка до звонка и поместья в Вермонте не заработал.
Да и на момент публикации Шаламов уже не сильно здоровый человек, почти инвалид. Да и возраст не юношеский – 65 годков. Чему ему бояться?
Он пишет другое. Что его именем прикрывают откровенную вражескую пропаганду. Да ещё выставляют дело так, будто он сотрудничает с белогвардейскими (то есть ЦРУшными) издательствами:
«Подлый способ публикации, применяемый редакцией этих зловонных журнальчиков — по рассказу-два в номере — имеет целью создать у читателя впечатление, что я — их постоянный сотрудник.
Эта омерзительная змеиная практика господ из «Посева» и «Нового журнала» требует бича, клейма…
Всё сказанное относится к любым белогвардейским изданиям за границей. Зачем же им понадобился я в свои шестьдесят пять лет?»
А теперь самое удивительное. Стойкий диссидент и антисоветчик Шаламов пишет главное. Мол, много чего было в тридцать седьмом. Но это было и прошло.
А сегодня Советский Союз никакого отношения к тем событиям не имеет. Так зачем натягивать на достижения Советского народа репрессивный китель?
Шаламов пишет в газете то, за что был подвергнут жесточайшему осмеянию и освистанию от либеральных деятелей. И у нас, и особенно в эмиграции:
«Проблематика «Колымских рассказов» давно снята жизнью, и представлять меня миру в роли подпольного антисоветчика, «внутреннего эмигранта» господам из «Посева» и «Нового журнала» и их хозяевам не удастся!»
Девятый вал известной субстанции после этого поднялся знатный. Солженицын вообще высказался в том смысле, что после этого письма Шаламов для него умер.
При этом своих антисоветских убеждений Шаламов не изменил ни на мизинец. Но как же можно публично отмежеваться от баек о Большом терроре! Такого ему не простили. В американской методичке-то написано совсем другое!
Что характерно, за год до письма в Литературку Шаламов запишет в дневнике ехидное:
«Беспроигрышное спортлото американской разведки».
Так и есть, все эти правдолюбцы и прочие «борцы за свободу» на деле оказываются прямыми марионетками вражеских спецслужб. Более-менее честных диссидентов, вроде Зиновьева с его «Зияющими высотами» или Шаламова – по пальцам пересчитать.
Либеральные сказочники развернули против Шаламова натуральную травлю. На это Варлам напишет крайне прямо и хлёстко:
«Смешно думать, что от меня можно добиться какой-то подписи. Под пистолетом. Заявление моё, его язык, стиль принадлежат мне самому.
Я отлично знаю, что мне за любую мою «деятельность», в кавычках или без кавычек, ничего не будет в смысле санкций. Тут сто причин. Первое, что я больной человек. Второе, что государство с уважением и пониманием относится к положению человека, много лет сидевшего в тюрьме, делает скидки.
Третье, репутация моя тоже хорошо известна. За двадцать лет я не подписал, не написал ни одного заявления в адрес государства, связываться со мной, да ещё в мои 65 лет — не стоит».
Можете поверить – Шаламов не боится страшных чекистов! Прямо пишет, что государство ему ничего не сделает! А как же рассказы всей этой диссидентской тёплой группки как страшно они страдали при Союзе?
Как ежечасно ожидали ареста? Как вздрагивали от скрипа сапог на лестнице не только в 1937, но и в семидесятые? Почему Шаламов уверен, что ничего ему не грозит за антисоветские рассказики?
Шаламов тогда пишет:
«Мне надоело причисление меня к «человечеству», беспрерывная спекуляция моим именем: меня останавливают на улице, жмут руки и так далее.
Если бы речь шла о газете «Таймс», я бы нашёл особый язык, а для «Посева» не существует другого языка, как брань. Письмо моё так и написано, и другого «Посев» не заслуживает».
Жестко и прямо сказано. А теперь вопросик. Можно ли быть уверенными, что современные издания «Колымских рассказов» совпадают с тем, что писал когда-то Шаламов?
На руках у нас только публикации отдельных рассказов за рубежом, да и те автор проверить не мог. Да ещё и гневно открестился от западных издателей.
Не может ли статься так, что в конце восьмидесятых у нас издали, скажем так, сильно отредактированную в худшую для Союза сторону версию рассказиков?
Опять же, никаких рукописей после себя в Союзе Шаламов не оставил. То есть, наши издательства для публикации взяли тексты… да-да, изданные белогвардейским «Посевом».
И публикация через почти десятилетие после ухода Шаламова намекает. Кто и как переписывал эти «Колымские рассказы» после Шаламова мы просто не знаем. Это не исторический источник, а чепуха какая-то.
И ещё вопросик. А что сказал бы живой Шаламов отечественным издателям «Колымских рассказов» в конце восьмидесятых? Сам же писал, что уже в 1972 публиковать это не было никакого расчёта, устарело и плесенью заросло.
Что-то подсказывает, был бы жив писатель, в адрес российских издателей очередной антисоветчины снова прозвучали бы жёсткие слова арестанта Шаламова:
«Эта омерзительная змеиная практика господ требует бича, клейма!»
МОИ КНИГИ О СТАЛИНЕ 2024
Оценили 13 человек
19 кармы