Евгений Дмитриевич Поливанов

Филологи-ученые в большинстве своем люди мирные, внешне яркие жизни не проживают, копаются потихоньку в книгах, бумагах. Здесь — в сфере слова и духа — они ищут приключения, борются, не сдаются, спорят, крадутся по следу тихой тенью или, наоборот, бросаются напролом с шашками наголо.

Но есть среди русских филологов первой величины ученый-исключение, чья биография сделала бы честь самому бесшабашному авантюристу XVIII века. Это Евгений Дмитриевич Поливанов (1891 — 1938) — ближайший ученик И. А. Бодуэна де Куртенэ, блестящий специалист по восточному и общему языкознанию, создатель оригинальной концепции языковой, в частности фонологической, эволюции, пионер русской социолингвистики, теоретик и практик языкового строительства.

Научные заслуги Поливанова общепризнанны, однако не менее примечательна сама личность ученого. Его образ утопает в легендах, как в тумане.

Выпустившись из Петербургского университета, он молодым человеком несколько раз посетил Японию (что вообще редкость для европейца той поры), где изучал японские диалекты, проживая в маленьких деревеньках. Точные маршруты его передвижений неизвестны, как и то, действительно ли он совмещал научную работу с выполнением заданий царской разведки. После революции он работник новой власти, в частности, недолго являлся заместителем Троцкого и переводил тайные царские дипломатические документы на русский язык, работал в Коминтерне и вел политическую работу среди петроградских китайцев. Из коммунистической партии был исключен из-за пристрастия к наркотикам. Места работы менял, как перчатки. Бесстрашно выступил против марризма и, гонимый адептами «нового учения о языке», уехал жить в советскую Среднюю Азию, где преподавал, а кроме этого, занимался всем сразу: от перевода киргизского эпоса «Манас» на русский язык до составления словаря узбекских диалектов.

Посмертная судьба наследия филологов тоже известна: их забывают, но некоторых, впрочем, символически-благоговейно чтут, не читая. Не так с Поливановым. Когда, казалось бы, его труды должны были стать предметом интереса узких специалистов, имя его вдруг всплыло и стало знаменем непримиримой борьбы в самой неожиданной сфере. Все дело в анимешниках. Поливанов является автором принятой в России системы передачи японских слов кириллицей. Эта система в некоторых моментах расходится с принятой на Западе системой Хэпбёрна: в частности, у Поливанова свистящие звуки там, где у Хэпбёрна шипящие (в результате, как говорят критики поливановских правил, в России сложился ложный звуковой образ без конца сюсюкающего японца). Многим поклонникам культуры аниме это сюсюканье не нравится, и схватка поливановцев и антиполиванцев идет нешуточная (которая, к слову, описана в отдельной статье в энциклопедии Lurkmore — немного филологов удостоено подобной чести, вот уж где народная слава).

Воспоминания современников о Поливанове поражают деталями. Где в них правда, а где начинается миф, разобраться сейчас трудно.
Вот некоторые из фактов или псевдофактов, сообщаемых теми, кто знал Поливанова лично.

Поливанов был выдающийся полиглот. Сколько он знал языков и в какой степени, установить невозможно. Сам он называл разные числа, когда-то восемнадцать, когда-то сорок шесть. Языки учил шутя: каракалпакский язык (близок казахскому, распространен в современном Узбекистане) выучил за месяц. На узбекских диалектах говорил лучше, чем их носители.

У Поливанова был слуга-китаец (в СССР!) и две жены, с которыми он жил попеременно.

В юности Поливанов потерял кисть левой руки, причем по одной из версий дело было так: «Однажды он положил руку на рельсы под идущий поезд: целью было — превзойти Колю Красоткина из “Братьев Карамазовых” — тот мальчик только лег между рельсами. Евгений Дмитриевич не отдернул руку, колесо ее отрезало, мальчики разбежались. Поливанов встал, взял отрезанную руку за пальцы и пошел с ней. Он мне рассказывал, как с ужасом, нахлестывая лошадей, разъезжались от него извозчики» (В. Б. Шкловский).
Несмотря на увечье, Поливанов отлично плавал, прекрасно (!?) играл на рояле и однажды взобрался к ученикам на верхние этажи по водосточной трубе.

У Поливанова была страсть к переодеванию, к которому он прибегал, для того чтобы теснее вжиться в среду изучаемого диалекта: в Японии он переодевался буддийским монахом, в Средней Азии — странствующим нищим.

Однажды, читая в Киргизии лекцию, он увлекся, перешел на латынь и долго говорил по-латыни, отмечая по ходу, когда он говорит на «варварском» латинском, а когда на классическом.

Отправившись в экспедицию по изучению дунганских диалектов (дунганский — язык китайской группы в Средней Азии), Поливанов, чтобы скрасить дорогу на тарантасе, наизусть читал напарнику «Илиаду» и «Одиссею» на греческом языке несколько часов подряд.

https://matveychev-oleg.livejo...