Собаки Павлова и немецко-китайский прецедент

Опыт Китая, равно как и опыт послевоенной Германии показывают, что выработать условный рефлекс можно даже у большого государства. Разумеется, любые сомнения условны, но когда даже меж столь разными государствами как ФРГ и КНР есть весьма существенное сходство...

Казалось бы, чем Китай может быть принципиально похожим на Германию? Согласно официальной версии, история династии Ся, с которой отсчитывается начало имперского периода китайского государства, относится к 2070-1765 годам до нашей эры, то есть задолго до первых упоминаний о существовании германских племен (вторая половина IV века до н.э.).

С середины XIX века Китай являлся европейской колонией, периодически бунтовавшей и столь же периодически терпевшей поражение. Справедливости ради надо сказать, что немцы за прошлый век тоже проиграли обе мировые войны, однако они продолжают оставаться развитой промышленной державой с передовыми научно-техническими позициями.

Словом, Берлин и Пекин кажутся сильно разными, особенно по размеру экономики и численности населения. Тем не менее, межу ними существует одна их объединяющая принципиальная черта. Динамика развития геополитических событий толкает обе страны на путь политического лидерства, выйти на который они обе оказываются неспособны.

Точнее, критичное отсутствие пассионарности демонстрирует Германия. Но тут понятно почему. После двух почти успешных попыток прогнуть под себя весь мир, особенно учитывая методы и технологии второй, прочие страны приложили множество усилий для выбивания из немцев даже тени мысли попробовать что-то подобное еще раз. В лучших традициях психологического эксперимента с обезьянами, которых экспериментаторы били током каждый раз, когда любая из них пыталась добраться до подвешенного в центре клетки банана.

По мере замены контингента новички непременно пробовали взять банан, и однажды остальные сообразили, что для общественной безопасности лучше самим сразу бить по рукам любому экспериментатору, сходу объясняя, что вот этот банан трогать нельзя вообще никогда. И общество зажило хорошо. Током больше никого не били. Постепенно в клетке не осталось никого, лично на себе знавшего, как это происходит. Ученые тоже отключили электричество, но сформировавшееся в обществе убеждение продолжало работать, даже когда экспериментаторы целенаправленно создавали перебои с доставкой еды.

Если отойти от аллегорий, то следует отметить, в отличие от всех других ведущих стран, немцы, начиная с середины ХХ века, не только вообще ни с кем не воевали, они в принципе не конфликтовали ни с одной страной мира. Даже в рядах НАТО против СССР находясь скорее за компанию, чем из желания, что бы то ни было в истории переписывать.

При этом германская экспансия ни на день не останавливалась. Просто велась она чисто экономическими методами. Более того, даже там, где немцам удавалось "всех купить на корню", как, например, в Польше, Чехии или сейчас в Греции, каких бы то ни было механизмов политической реализации своего доминирования они не формировали. Официально от лица добровольного колхоза имени ЕС – да. От лица Североатлантического военного союза – тоже. Но ни в коем случае не как самостоятельной силы, прямо претендующей на подчинение себе конкурентов, даже заведомо проигрывающих.

Как ни парадоксально, начавшаяся с конца девяностых годов ХХ века мировая экспансия Китая развивается в строгом соответствии с немецкой "схемой". Ключевым отличием Пекина от западных "инвесторов" является отсутствие "цивилизационного устремления" и какого-либо политического давления. Поднебесная как бы только дает деньги. Хотя местами делает это определенно лицемерно, быстро забирая "за три копейки" в долгосрочную аренду у должника все более-менее ценное. Как, например, пакистанский порт Гвадар. На 43 года за 90% прибыли. В том смысле, что арендатор получил право забирать себе 9/10 всей прибыли порта и создаваемой вокруг него свободной экономической зоны. Или историю аренды "в счет погашения долга" на 99 лет порта Хамбантота в Шри-Ланке.

На протяжении почти двух десятков лет стремление "ни с кем не ссориться" приносило успех. Красный дракон дотянулся аж до Южной Америки, традиционно считающейся задним двором США. Однако кризис в Венесуэле показывает окончание тех благословенных времен.

За полтора десятка лет китайские государственные и частные инвестиции в венесуэльскую экономику достигли примерно 70 млрд долларов. Почти на половину они вложены в предприятия, где Китай контрольного пакета не имеет. Впрочем, боливарианская революция с подобными юридическими тонкостями не сильно церемонится. На данный момент Пекин, конечно, вернул около 70% вложенного, зависли только 20 млрд, но, во-первых, это тоже серьезные деньги, во-вторых, они приходили не для разовой спекуляции. Поднебесная стремится сформировать постоянную долгосрочную инфраструктуру, способную десятилетиями, а лучше вечно, снабжать метрополию сырьем, топливом и обеспечивать рынок сбыта промышленных товаров.

Именно с этого момента начинается главный вопрос. Ряд источников, как в деловой аналитической прессе, так и из высших политических кулуаров Венесуэлы, утверждает о существовании своего рода принципиального ультиматума. Любые, что новые, что старые власти страны обязаны твердо гарантировать возврат вложений и исполнение ранее взятых страной обязательств перед инвесторами. В противном случае, хоть это и неприятно, Пекин готов списать 20 млрд на безвозвратные убытки и уйти из Венесуэлы навсегда. Несмотря даже на огромность ее нефтяных запасов.

В переводе на русский это означает момент истины на степень готовности КНР взвалить на себя тяжелое бремя глобального геополитического лидера. Заодно он служит четким индикатором начала подготовки к решительной битве за титул чемпиона, которая еще никогда в мировой истории не обходилась без большой войны.

Пока Пекин продолжает катиться в немецкой колее, наступая лишь там, где оппоненты сами соглашаются без особого боя прогнуться. Например, в Средней Азии и Африке. Пользуясь малочисленностью и в общем высокой оторванностью от народа местных правящих элит, Китай довольно успешно "договаривается" с небольшим числом отдельных властных персоналий, которые дальше подписывают необходимые договора или меняют в нужную сторону местные законы. Однако там, где элита китайских инвесторов решает "послать лесом", Китай пока предпочитает утираться. Ни разу не попытавшись "защитить свои интересы" военной силой или хотя бы угрозой ее применения.

Раньше случаи бунта носили единичный характер и касались относительно небольших и легко компенсируемых сумм. Однако сейчас масштабы китайских инвестиций начинают достигать объемов, где списывать подобные убытки становится не только болезненно, но и опасно стратегически. Если инвестор согласился переквалифицироваться в мецената в одном месте, то почему бы не попытаться перестать платить по долгам и прочим заемщикам?

В Европу вложено больше 35 млрд долларов. В Россию на этом фоне мало, за последние три года всего 2,8 млрд – сущие пустяки по сравнению с общей суммой в 120 млрд, инвестированных в Африку, Ближний Восток, Азию, США и Латинскую Америку только за один 2017 год. Совокупный размер всех накопленных прямых инвестиций в зарубежные страны сегодня уже превышает 12% национального ВВП. Если все должники вдруг откажутся платить? А ведь звоночки уже звенят...

В общем, можно говорить о появлении четкого индикатора, реально отражающего реальный уровень фактических возможностей КНР как ведущего геополитического игрока.

Пока Пекин выражает готовность терять огромные деньги, сопоставимые с процентами от национального ВВП, в случае любого местного политического обострения (чем бы оно там ни было вызвано), все разговоры о наращивании флота, совершенствовании сухопутной армии и успехах испытаний противоспутникового оружия так и останутся, прежде всего, внутренним пиаром.

Но как только он поставит вопрос ребром – или политические уступки или высадка морской пехоты НОАК – начнется реальный обратный отсчет срока начала большой войны. Не исключено что даже мировой.