Третий Рейх выпаивала молочком Польша

«Моя мечта — дойти до Москвы и на Кремлёвской стене написать: «Говорить по-русски запрещается» /Пилсудский/.

  Долгие годы Пакт Молотова-Риббентропа служит предметом спекуляций, оторванных от реалий того времени. Между тем, поляки 80 лет назад относились к нему принципиально иначе.

  В Речи Посполитой "Пакт" был воспринят с явным небрежением. Правительство напомнило, что это «мы первые заключили с Германией пакт о неагрессии», что он у Польши есть уже пять лет. Варшавский «Dziennik Narodowy» 25 августа 1939 года писал о договоре Берлина с Москвой как о дешевой сенсации, которая не будет иметь практического значения. А «Ilustrowany Kurier Codzienny» 31 августа утверждал, что «немецкий солдат драться с поляками не желает и удирает за границу».

Рехсфюрер ССР Генрих Гиммлер во время визита в Польшу в 1938 году. Рядом с ним начальник польской государственной полиции генерал Кордиан Заморский

А как была встречена в Речи Посполитой «Декларация о неприменении силы между Германией и Польшей», подписанная по личной инициативе правившего Польшей маршала Пилсудского еще 26 января 1934 года? Так ее появление стало настоящим шоком для многих в Европе и в самой Речи Посполитой. Ведь она стала первым международным соглашением с Германией после прихода к власти Гитлера. Притом была подписана в самое трудное для фюрера нацистов время, когда его судьба висела на волоске.

Та декларация вырвала рейх из международной изоляции, в которой он оказался после ухода из Лиги Наций, сломала польско-французский союз, державший Германию в военных клещах: с запада – французская армия, с востока – польская. Она позволила Гитлеру отказаться от выполнения предписаний Версальского договора, которыми немецкие вооруженные силы были сокращены до ста тысяч человек, оставлены без авиации, артиллерии, бронетехники, военно-морского флота. После соглашения с Польшей Гитлер увеличил армию сразу в пять раз, довел военные расходы до половины государственного бюджета, махнул рукой на Лигу Наций.

Но главное, та декларация помогла Гитлеру удержать власть. Берлинский корреспондент газеты «Kurjer Warszawski» сообщал, что подписание польско-немецкого пакта в рейхе «понимается как успех национал-социалистического правительства», который «поспособствует укреплению престижа Гитлера не только внутри государства, но и на международном уровне». В первое время в политических кругах в Берлине не было недостатка даже «в голосах, выражающих удивление тем, что Польша помогает Гитлеру вырвать рейх из изоляции», но уже через три дня берлинская пресса подчеркивала, что «временный период, как поначалу трактовалось правительство Гитлера, закончился». «Kurjer Warszawski» в конце января 1934 года цитировал и британский „Observer», констатировавший, что «теперь, будучи свободной от наихудшей опасности пребывания меж двух огней, Третий Рейх может спокойно выстраивать свою мощь».

За декларацией о ненападении последовали соглашения, касающиеся взаимодействия двух стран в экономике, торговле, армейском деле, даже средств массовой информации. Как подчеркнул в своем интервью порталу “wPolityce” автор книги “Танец с Гитлером. Польско-германские контакты 1930-1939” Радослав Голец, отношения Варшавы и Берлина, до этого ограничивавшиеся беседами дипломатов, “распространились на многие сферы жизни”.

Обменивались визитами высокопоставленные военные, притом польская пресса подчеркивала теплоту армейских и флотских связей. Активными и стали контакты главного коменданта польской государственной полиции Кордиана Заморского с шефом германской полиции порядка Куртом Далюге.

В обоюдном поле зрения был опыт, касающийся концлагерей. Польский атташе Витольд Мечиславский вместе с Гиммлером посещал Дахау, а Кордиан Заморский показал Гиммлеру польский концлагерь в Картуз-Березе. Создавались рабочие группы по сближению правовых кодексов двух государств. С польской стороны эти усилия координировал большой почитатель Гитлера министр юстиции Витольд Грабовский. По настоянию властей обеих стран, отмечает Радослав Голец, все делалось для того, чтобы “переломить многовековую недоброжелательность поляков к немцам и наоборот”.

За неуважительное слово о нацистском фюрере в Польше можно было попасть в тюрьму, что и случилось с владельцем одного из варшавских аптечных складов Нихимом Хальберштадтом, который на конверте с предложением о сотрудничестве от немецкой фирмы «Электроденталь-Фишер» попросил не беспокоить его, «пока Гитлер со своими голодранцами правит в Германии».

Спустя два года после подписания декларации Гитлер, оккупировал демилитаризованную Рейнскую область, еще через два аннексировал Австрию. По Чехословакии Германия и Польша ударили уже совместными силами. В Варшаве в полный голос говорили о необходимости произвести «аншлюс Литвы». Остановила жесткая позиция СССР.

Разумеется, вступая в контакт с Гитлером, Пилсудский преследовал свои цели. В частности, он полагал, что сможет отвести экспансионистские усилия фюрера от Польши и направить их на юг. Как утверждает польский историк Войцех Матерский, польский маршал исходил даже из того, что переиграет политического новичка Гитлера и извлечет для своей страны пользу из его агрессивных замашек.

Важным фоном политики Пилсудского и его последователей была ненависть к восточному соседу. Он с юных лет мечтал о том, что захватит Москву и прикажет написать на стенах Кремля: «Говорить по-русски запрещается». Именно на почве русофобии в мае 1934 года не был принят вывод, полученный в результате тайного исследования под криптонимом «Лаборатория», проведенного польским генералитетом.

Семьдесят процентов высших военных в заполненных анкетах назвало Германию как «самую близкую по времени угрозу для безопасности польского государства». Однако «маршал настойчиво указывал, прежде всего, на опасность с восточной стороны», отмечает Войцех Матерский. Руководивший исследованием генерал Фабрыцы был освобожден от должности первого заместителя военного министра и отправлен служить в провинцию. Предельно ясно в беседе с французской журналисткой Женевьевой Табуи высказывался и министр иностранных дел Юзеф Бек, который был правой рукой маршала в реализации польской внешней политики: «Что касается России, то я не нахожу достаточно эпитетов, чтобы охарактеризовать ненависть, какую у нас питают к ней!».

О том, сколь полезна для Гитлера была инициированная Пилсудским декларация о ненападении, свидетельствует реакция фюрера нацистов на смерть польского маршала в мае 1935 года. Он тогда направил в Польшу два соболезнования. Одно президенту Речи Посполитой, другое жене Пилсудского, которой пообещал, что образ умершего он навсегда сохранит «в своей благодарной памяти».

Главная в рейхе газета «Völkischer Beobachter» на первой странице писала, что «Новая Германия склоняет свои флаги и штандарты перед гробом этого великого государственного деятеля, который впервые имел мужество открытого доверия и полного союза с национал-социалистическим Рейхом». В берлинском кафедральном соборе Святой Ядвиги по распоряжению Гитлера 18 мая 1935 года состоялась специальная месса с участием самого фюрера, в ходе которой он сидел у символического гроба польского маршала. Был объявлен общегерманский траур (следующий траур случился после разгрома под Сталинградом). В Варшаву на похороны был направлен рейхсмаршал Герман Геринг.

После занятия Кракова гитлеровскими войсками 6 сентября 1939 года, пишут даже польские СМИ, «по приказу Гитлера германский командующий генерал Вернер Кёнитц отправился в бывший королевский замок на Вавель и возложил венок к гробу маршала Пилсудского в крипте под башней Серебряных колоколов. Затем пред криптой был выставлен немецкий почетный караул».

В июне 1944 года в оккупированном гитлеровцами Бухаресте торжественно, с участием королевской гвардии, был похоронен и Юзеф Бек, который продолжал политику Пилсудского, в чем заверил Гитлера во время визита в Берлин сразу же после смерти своего шефа. Это его усилиями были отвергнуты Восточный и Западный пакты, предложенные Францией и Великобританией, чтобы гарантировать «нерушимость территорий и границ» в Европе. В Париже тогда всерьез говорили о сговоре польского министра с нацистским фюрером.

Последним вкладом Бека в недопущение коллективного фронта против Гитлера стали усилия по срыву англо-франко-советских переговоров в Москве в августе 1939 года. По словам Войцеха Матерского, для Бека «при оценке ситуации решающую роль играло неприятие «любой России», потому, «несмотря на нажим Лондона и Парижа, министр Бек по-прежнему отвергал принятие трехсторонних гарантий», добавляя при этом, что у Польши «нет военного соглашения с СССР и нет желания его иметь!». Именно такой ответ услышали от него французы 19 августа 1939 года. Через три дня Москва дала согласие на приезд Риббентроппа. В Кремле пришли к выводу, что пора ориентироваться, прежде всего, на собственные интересы.

В открытом в мае 2017 года в Брюсселе Доме европейской истории Пилсудский назван фашистом. Протесты польского вице-премьера Петра Глинского не были приняты. Вполне однозначно о политике довоенной Речи Посполитой в интервью порталу Kresy.pl в те же дни высказался известный польский политолог Рафал Земкевич:

«Мы были в союзе с Гитлером. Это был союз непровозглашенный, неподписанный. Но в то время ни у кого – ни у Гитлера, ни у Сталина, ни у западных руководителей – не было ни каких сомнений, что на Польшу надо смотреть как на союзника Гитлера».

https://mikle1.livejournal.com...