Новый год в окопах и ворованные ёлки в Эстонии

Новогодняя сказка возможна в любое время и в любом месте...

Новый год в окопах...

100 лет назад Россия принимала участие в Первой мировой войне. Казалось бы, как новогодний праздник мог проникнуть в окопную жизнь? И тем не менее перед нами наглядные воспоминания одного из участников тех событий.

«Встреча нового 1917 года произошла в нашем Грузинском полку на позиции. В ночь с 31 декабря на 1 января наша рота, по обыкновению, не спала, неся позиционную сторожевую вахту. Часы приближались к 12, на столе появилась бутылка “зубровки”, хереса, колбаса, сыр.

Ровно 12. Сели за стол, налили по единой, начались взаимные поздравления с Новым годом, новым счастьем (разумелось, высшим счастьем — конец войны)», — пишет в своем дневнике участник Первой мировой войны Иван Николаевич Краснов.

Стрельба и ряженые в межвоенной Риге

В послевоенной Риге, когда на руках у населения оставалось много револьверов, на Новый год были случаи стрельбы ради веселья. Газета «Сегодня» за 1927 год пишет, что в центре города на Новый год было задержано 25 человек за стрельбу! Годом ранее там же было конфисковано 12 револьверов одной лишь системы «браунинг». А вот в русском районе Риги — Московском форштадте — в Новый год, напротив, было очень спокойно.

«…Как всегда, Новый год был очень тихим, потому что русская публика вообще не любит этот праздник… Поэтому и ярко освещены были лишь немногие окна, а большинство домов тонуло во мраке», — говорится в газетной статье того времени.

Зато ближе к Рождеству на улицах можно было встретить целые группы ряженых, идущих к знакомым. Традиционно в это время гадали на жениха. Прохожих останавливали и спрашивали: «Как вас зовут?» — а в ответ получали имя суженого или суженой.

Другой Санкт-Петербург

Сегодня на экранах телевизоров, ярких афишах и страницах интернета мы любуемся северной столицей России. Яркая и нарядная, она так и манит окунуться в атмосферу наступающего праздника. Но еще живы те люди, которые помнят другой Петербург. Это дети блокады. Для них навсегда в памяти он остался городом, вобравшим в себя все ужасы войны, не покорившимся врагу, городом мужества и надежды. А потому и Новый год для жителей Ленинграда нес особенный, сокровенный смысл.

Вот что вспоминает Римма Власова, жительница Ленинграда: «Раздобыли елку, украсили и пригласили нас, дистрофичных, едва двигающихся детей. Особого веселья на этой елке я не помню, потому что, наверное, очень трудно было развеселить всех этих совершенно “убитых” обстрелом города, голодом и холодом детей.

Тем не менее эта елка доставила невероятную радость, удивление, что это всё-таки елка в таких тяжелейших условиях. Но самое удивительное, что была организована не только эта праздничная красивая елка, но даже угощение. Вместо подарков нам вручили стеклянные баночки, в них был кусок хлеба и небольшой кружок конской колбасы. Вот это для нас было настоящее детское чудо, потому что мы в последнее время, кроме хлеба и воды, ничего не ели.

Были невероятное удивление, радость, и это подкрепило силы. Ещё всем дали домой подарки, а в качестве подарка была баночка вкусного, сладкого желе. В те времена — невиданный подарок. Где разыскали такую экзотику — это непонятно».

Новогодние катки в советской Риге

В 1950‑е на Новый год рижская молодежь съезжалась в сад Виестура — он был тогда одним из лучших в городе.

«Примерно за неделю до Нового года над Триумфальной аркой загорались лампочки с цифрами приближающегося года: 1951, 1952, 1953… Для нас это был сигнал: в парке грядет веселье», — вспоминает житель латвийской столицы Юрий Наркевич, который учился неподалеку.

Каток открывался на малом пруду в Царском саду. Проката коньков не было, поэтому все приходили со своей экипировкой или покупали ее в магазинчиках неподалеку. Праздничную атмосферу создавали киоски со сладостями и сувенирами. Из «тарелок» репродуктора играла музыка, детей катали на пони, а над аллеями развешивали иллюминацию. Сейчас что-то подобное организуется на Домской площади, Эспланаде и площади Ливов, а тогда было только в Царском саду.

По воспоминанию еще одного рижанина, катки были бесплатными, платить нужно было только за прокат коньков. Но у большинства мальчишек были собственные — «нурмисы» или «хоккейки», считавшиеся высшим классом.

Елка в советской Эстонии могла быть ворованной

В Эстонской ССР не было закона, запрещающего отмечать Рождество 25 декабря и ходить в церковь, но сама атмосфера этому не способствовала. А елки порой просто приходилось воровать, так как в Советском Союзе их начинали продавать лишь после католического сочельника.

«Продавать елки и устраивать праздники в учреждениях можно было только после окончания [католического] Рождества. <...> Рождественская суббота и остальные праздники были обычными рабочими днями, если только, конечно, не выпадали на выходные», — вспоминает журналист Эйнар Эллермаа.

По его словам, если люди хотели отметить Рождество под елкой с подарками и свечами, то они могли это сделать. «Начиная с 1960 года празднование Рождества не являлось таким уж геройским поступком, каким может показаться сегодня по некоторым мемуарам. Многие семьи отмечали Рождество так же, как “в старые добрые эстонские времена”», — пишет он.

Новый год родом из детства

Сегодня, уже взрослые и умудренные жизненным опытом, мы продолжаем ждать чудес. И вера эта всё более усиливается в канун Нового года. В это время дети, как никто другой, находятся в предвкушении волшебства и с нетерпением ожидают прихода Деда Мороза. И если подарить им это ощущение чуда, то, возможно, это будет одно из ярчайших воспоминаний детства.

«Самый запоминающийся Новый Год остался всё-таки в детстве. В то время он казался таким по-настоящему волшебным, сказочным и особенным. Мама и папа, новогодняя елка, игрушечные Дед Мороз и Снегурочка под елочкой, телевизор, разрешенный поздно вечером, музыка, за окном — снег, деревья, как в сказке. Запах салатов и мандаринов, хрустальные бокалы, сладкий лимонад. И вот бой курантов! — вспоминает певец Николай Тимофеев. —

Отец говорит, что надо открыть входную дверь и впустить Новый год в квартиру. И мы открываем дверь. “Где он?” — спрашиваю его я. “Вот же он, залетел в квартиру”, — говорит отец. Я забегаю, ищу его по комнате, и в этот момент под елкой появляется подарок — тот самый, о котором я мечтал.

Сейчас я понимаю, что его, конечно же, под елку положила мама в тот самый момент, когда мы открывали дверь. Но тогда это было просто таким реальным волшебством новогоднего праздника, который запомнился и остался в моем сердце на всю жизнь!»

Когда сам даришь волшебство

Дед Мороз — главный гость в новогоднюю ночь. Каждый ребенок хоть раз в своей жизни встречал Деда Мороза, рассказывал ему стихотворение или пел песню. А кто может похвастаться, что в Новый год это именно он ходил в красном костюме, с посохом и бородой, и поздравлял своих соседей, воплощая в жизнь детскую мечту? Известный телеведущий Леонид Якубович может и делится с нами этими воспоминаниями:

«На всю жизнь запомнился один Новый год. Мне было лет пятнадцать. И взрослые, которым уже надоело представляться Дедом Морозом, обрядили в его костюм меня. Прилепили бороду, усы и таскали за собой “тудой-сюдой”. Из одной квартиры выглянула женщина и попросила веселиться чуть потише, поскольку у нее спит сынишка. Все стали разговаривать шепотом, она тоже присоединилась к компании. А я почему-то вошел в ее квартиру.

Вижу: в деревянной детской кроватке лежит человек лет, наверное, четырех. Он открыл глаза, посмотрел на меня, и... Зачем я это сделал? Не знаю. Но видимо, чтобы ребенок не испугался. Я наклонился и поцеловал его. И мальчик вдруг тихо-тихо сказал удивительную фразу, ставшую легендарной: “Мама, а Дед Мороз теплый…” Вот рассказываю — и прямо комок в горле».