Очередная волна увольнений в СМИ оставила без работы сотни журналистов крупнейших новостных агентств США, включая CNN, LA Times, Vox, Business Insider, CNBC, Garnett. В мрачной новостной сфере, опустошённой десятилетиями падающих доходов, этот этап сокращений поднял серьёзные вопросы о влиянии массового сокращения журналистов на жизнь общества. В 2023 году газеты закрывались со скоростью 2,5 штуки в неделю, по сравнению с 2 в 2022 году. 3000 из 9000 газет США закрылись навсегда. С 2005 года две трети всех журналистов потеряли работу. Лауреат пулитцеровской премии Гретхен Моргенсон вместе с Крисом Хеджесом обсудила кризис СМИ, частично описанный в её книге «Это грабители: Как частный капитал управляет и разрушает США».
Крис Хеджес: СМИ США разваливаются, журналистские агентства на федеральном и местном уровнях закрываются и увольняют сотрудников. С 2005 года в стране закрылась треть газет, и две трети журналистов потеряли работу. В 2023 году каждую неделю закрывались в среднем 2,5 газеты, а 2022 году – 2. Уничтожение местных новостных агентств происходит с ещё большим размахом, а увольнения совершаются постоянно. За последние два десятилетия почти 3000 из 9000 газет закрылись, и уволены 43 тыс. журналистов. И этот кризис ускоряется. Business Insider сокращает 8% сотрудников. Los Angeles Times уволил 120 журналистов – более 20% новостных сотрудников, сократив в июне прошлого года 74 должностей в отделе новостей. Журнал Time также объявил об увольнениях. Washington Post в конце прошлого года сократил 240 рабочих мест. Сокращения происходят в Sports Illustrated, CNN, NPR, Vice Media, Vox Media, NBC News, CNBC и многих других крупных СМИ.
Корпорация Gannett, владеющая USA Today и другими местными газетами, сократила сотни должностей. Эта волна увольнений последовала за самым масштабным сокращением журналистов 2020 года, когда из-за пандемического кризиса сократили около 2700 журналистов. Переход новостей и развлечений на цифровые технологии превратил многие старые СМИ в динозавров. Из-за их исчезновения умирает журналистика, включая журналистские расследования. Цифровые платформы, за некоторыми исключениями, не обеспечивают постоянного охвата, особенно на местном уровне, что считалось одним из главных столпов демократии. Рекламные доллары, которые раньше финансировали СМИ убежали в цифровую сферу, где рекламодатели жёстче нацеливаются на потенциальных клиентов. Монополия старых СМИ, которая связывала продавцов с покупателями, развалилась. Социальные сети часто принадлежат глобальным корпорациям и олигархам, которые не интересуются журналистикой, используя СМИ лишь для сбора краткосрочной прибыли, что только ускоряет смерть СМИ.
Журнализм должен заставлять власть имущих отвечать за свои дела, но по мере развала СМИ, пресса становится слабее, сталкиваясь с нападками политических демагогов и правых сайтов, которые распространяют фальшивые новости, теории заговоров, предрассудки и ложь. Гражданское общество оказывается на краю пропасти. Для обсуждения этого кризиса ко мне присоединяется Гретхен Моргенсон – старший финансовый репортёр NBC News. Она также работала в Wall Street Journal и New York Times. Недавно она опубликовала книгу «Это грабители: Как частный капитал управляет и разрушает США». Хорошо, давайте начнём с того времени, когда мы оба были молодыми репортёрами. Как я уже говорил, я не хочу начинать дискуссию с отказа признавать многочисленные недостатки коммерческой прессы. Мы с вами вышли из неё. В своей книге «Смерть либерального класса» я цитирую Сиднея Шанберга, который снял фильм «Поля смерти» о Камбодже. «Возможно, мы не всегда улучшали ситуацию, но предотвращали ухудшение ситуации», - считал он. И я подумал, что это хорошая мысль. Но, как и вы, я боюсь будущего. И это опустошение журналистики, каким бы ограниченным оно ни было, чрезвычайно смертельно для гражданского общества и демократии. Но давайте вернёмся назад, и поговорим о том, что делали газеты. Я был иностранным корреспондентом, вы – бизнес репортёром. Я хочу сравнить это с пустотой, которая теперь возникла. Давайте вернёмся к вашему репортёрскому прошлому. Что вы сделали такого, что способствовало оздоровлению нашего общества?
Гретхен Моргенсон: Как бизнес-репортёр я всегда старалась подвергать сомнению общепринятые представления. Освещение бизнеса на протяжении десятилетий было очень скудным. Этим занимались журналисты, которых отсраняли от других направлений, они просто переписывали пресс-релизы и подлизывались к директорам корпораций.
Крис Хеджес: Так можно хорошо зарабатывать.
Гретхен Моргенсон: Да можно. Можно. Но я пришла в этот бизнес в 80-х, когда ситуация начала меняться, и бизнес становился центральной темой для кухонных разговоров. Раньше у людей были пенсии, теперь они должны были сами заботиться о своей жизни. Им нужно было больше информации, как зарабатывать.
Крис Хеджес: Пенсионная система начала разваливаться.
Гретхен Моргенсон: Началась демократизация фондового рынка. Я оказалась на волне интереса к бизнесу. Есть много бизнес-репортёров, которые пишут только о влиятельных и богатых, а я хотела помочь нормальным людям понять, что на них обрушилось, чтобы они понимали реальность мира финансов, выглянули за пределы мифов. Я хотела подвергнуть сомнению общепринятые мнения о гениальности генеральных директоров, и других финансовых сказках. Вся ситуация мне не нравилась, и было очень важно сорвать покровы и показать людям, что там происходит на самом деле.
Крис Хеджес: Но вы сделали гораздо больше. Речь шла о привлечении к ответственности.
Гретхен Моргенсон: Привлечь к ответственности, пролить свет на тёмные углы, раскрыть реальность, наполненную конфликтами, обманом инвесторов и работников, а также позволить высказаться тем, кто раньше не имел голоса. Я старалась говорить с конкретными людьми, а не менеджерами, которые не говорят ничего важного. Я беседовала с нормальными работниками. Они видели, что происходит в их компаниях, и рассказывали мне об этом, потому что считали, что всё это неправильно. Это были репортажи от первого лица, вы сами этим занимались в качестве военного корреспондента. Лучше всего эти истории могут рассказать люди на передовой и конвеере. Нельзя узнать правду от генеральных директоров.
Крис Хеджес: Да, я обычно говорил, что на войне, чем выше поднимаешься по служебной лестинице, чем больше лжи встречаешь. Поэтому лучше быть с рядовыми и младшими капралами. Но при этом возникает давление, потому что есть влиятельные интересы, которым это не нравится. И мы должны признать, что они имеют влияние внутри. Мы оба работали в New York Times, а вы ещё в Wall Street Journal. Давайте поговорим о давлении, которое оказывается на коммерческие СМИ, которые нуждаются в рекламных долларах.
Гретхен Моргенсон: Есть сковывающий эффект, который возникает, когда вы обращаетесь в компанию для написания статьи. Я всегда открыта к компаниям, о которых пишу, и рассказываю людям о чём пишу, и почему обращаюсь к ним. Когда эти колёса начинают вращаться, и они понимают, что возможно будет критика, будет раскрыта та сторона бизнеса, которую они всегда скрывают, они начинают оказывать давление, отправлять письма адвокатам, нападать на репортёра, опровергать информацию, которую репортёр собрал у работников.
Так у нас часто происходит, и репортёры должны быть готовы к этому. Но ещё важнее, чтобы был редактор, который вместе с вами отстаивал бы журналистские принципы, и сегодня мы видим нехватку таких редакторов. Возможно, и есть репортёры, готовые написать правдивую статью, несмотря ни на что. Но есть ли руководители, готовые справиться с давлением? Это вопрос.
Крис Хеджес: СМИ стали вялыми и осторожными, потому что боятся потерять рекламные доллары. Я хочу остановиться на этих организациях, потому что мы оба в них работали, несмотря на их недостатки. Крупный теолог Пауль Тиллих говорил: «Все институты, включая церковь, по своей сути демоничны». Но несмотря на их недостатки, у нас были адвокаты. В моей газете было 19 адвокатов, и ни разу не осудили ни одного журналиста. Это важно для защиты журналистов. Например, независимый журналист, занимающийся расследованием, более уязвим.
Гретхен Моргенсон: Верно.
Крис Хеджес: И эти институты важны, с точки зрения организационной структуры, которая нас защищает.
Гретхен Моргенсон: Да. Да. Большую часть своей карьеры я провела в журнале Forbes, который был бизнес-изданием, он не пасовал, называл вещи своими именами, хвалил хорошие компании и директоров.
Крис Хеджес: Наверно, у вас был редактор, о котором вы упомянули, с такими качествами.
Гретхен Моргенсон: Да. Его звали Джим Майклс. Он был старым суровым репортёром, который много лет назад написал об убийстве Ганди. Он был жёстким и требовательным. Но он был готов вместе с вами противостоять давлению директоров. Помню, я написала статью о Time Warner и Стиве Россе. Росс был очень богатым и влиятельным, и ему не понравилась эта статья. Он потребовал, чтобы мы пришли к нему. А Джим Майклс сказал: «Нет, черт возьми. Если вы хотите поговорить об этой статье, то приходите ко мне». Но такого отношения у нас больше нет. У нас нет людей, готовых бросить вызов чрезвычайно влиятельным. Легче не писать такие статьи, и это проблема.
Крис Хеджес: Меня всегда удивлял уровень посредственности высших редакторов New York Times. Мы с вами были головной болью для руководства. Не буду называть имён, но вы знаете их. Я всегда был потрясён этим. Они всегда были подчинены властям, и понимали, что хорошо для их карьеры и состояния, но большего они не понимали.
Гретхен Моргенсон: Да. Но они не были хорошими репортёрами.
Крис Хеджес: Но это другое дело. Хотя вы правы.
Гретхен Моргенсон: Они не были хорошими журналистами. Какой у них был выбор? Они должны были забраться на жирный столб. Если ты хороший репортёр, у тебя есть хорошая статья, и тебе хочется продолжать в том же духе. Тебе хочется написать ещё такую же статью. Но если ты не хороший репортёр, какие у тебя варианты? Только стать редактором.
Крис Хеджес: Верно. Один профессор Гарварда называл помощника декана «мышью, которая тренируется стать крысой».
Гретхен Моргенсон: Смешно. Это хорошо сказано.
Крис Хеджес: Суть газет в том, что это предприятия для зарабатывания денег. Вас продвигают по службе, если начальники знают, что вы всегда будете служить этому учреждению. Есть некоторые исключения, но ваша заслуга не в качестве репортажа, а в защите интересов учреждения, которая выражается в деньгах. Такова голая правда. И нужно работать в рамках этих ограничений.
Гретхен Моргенсон: Это правда.
Крис Хеджес: Я провёл за границей 20 лет. Если я писал о конфликте, например о войне в Югославии, где не было прямого интереса США, у меня было больше свободы действий, в отличие от войн в Сальвадоре, Никарагуа или Палестине. Я мог, что угодно написать о Слободане Милошевиче, я мог назвать его убийцей, и ни один мой редактор и глазом не моргнул бы. Но если бы я писал из Газы об израильских убийствах, то это не пропустили бы. Поэтому мне интересно, есть ли в бизнес-прессе такие же ограничения?
Гретхен Моргенсон: У меня никогда не было ситуации, когда мне сказали бы не писать о чём-то. Мне повезло, что у меня никогда такого не было. Бизнес информация отличается от военной, потому что ставки в зоне боевых действий намного выше. И вы вовлечены в это. В таких ситуациях очень сильно замешана политика. Вашингтон – это целая…
Крис Хеджес: Но вы связывались с корпоративными юридическими фирмами.
Гретхен Моргенсон: Это не вопрос жизни и смерти, как военные репортажи. Это просто репортажи о бизнесе. Я не знаю. Мне никогда не говорили: тебе запрещено писать об этом. Возможно, мне повезло в этом, но меня наняли, чтобы с личной точки зрения описать Уолл-Стрит. Дело не в том, что газеты не знали что-то об Уолл-Стрит, но я сама была там, видела как делаются дела, знала где спрятаны трупы.
Крис Хеджес: Но однажды вас попросили изменить свою манеру.
Гретхен Моргенсон: В это время появился новый редактор.
Крис Хеджес: Это была ваша точка зрения.
Гретхен Моргенсон: Я говорила менее чем восторженно о некоторых людях.
Крис Хеджес: Вспомните, что она сказала, это важно. Продолжайте. У вас была, вероятно, самая уважаемая бизнес-колонка в стране. Даже я знал о ней, хотя не читаю о бизнесе. Какой же оказалась реакция редактора? Необязательно называть её имя, но что она сказала?
Гретхен Моргенсон: Она сказала, что ей понравилась моя статья.
Крис Хеджес: Это плохо. Понимаешь, у тебя проблемы, когда происходит такое… (смеётся).
Гретхен Моргенсон: Моя статья понравилась, но колонка была левой и оригинальной.
Крис Хеджес: Это была журналистская колонка.
Гретхен Моргенсон: Это было моё мнение. Меня это так потрясло, что я даже не ответила. Я подумала: ладно, интересно, что будет. Но потом я решила, что не буду работать в этой газете, потому что она так говорила о работе, которую я делала 20 лет в New York Times. Я не хотела работать на такого человека.
Крис Хеджес: Верно, но они всё равно выносят смертный приговор.
Гретхен Моргенсон: Да.
Крис Хеджес: Вы также знаете о ночном переписывании.
Гретхен Моргенсон: Да. Или доход. Мне нужно было каждый квартал публиковать отчёт о доходах в New York Times.
Крис Хеджес: Верно. Давайте поговорим о паре статей, которыми вы гордитесь больше всего, и почему.
Гретхен Моргенсон: Хорошо. Во-первых, это был великий финансовый кризис 2008 года, который, как многим казалось, был случайным, но подготавливался в течение нескольких лет. Это был ипотечный кризис. Он был основан на том, что слишком много денег крутилось вокруг домов, люди сходили с ума, а машина Уолл-Стрит объединяла ипотечные кредиты и продавала их людям, даже если это были плохие кредиты. Нужно было многое рассказать, и это было благодатное время для финансового репортёра, потому что можно было объяснять, почему такое происходит, и как это влияет на людей. В это время многие не могли выплатить свои ипотечные кредиты, потому что в один момент процентные ставки взлетели до небес.
Крис Хеджес: Нужно прояснить. Эти субстандартные ипотечные кредиты продавались конторами, которые знали, что их нельзя выплатить. И затем они избались от них максимально быстро. Так?
Гретхен Моргенсон: Так, так. Итак, люди, которые утонули в этих ипотечных кредитах, буквально, выносили свою мебель на обочину. Их выгоняли из домов, их дети больше не могли ходить в школы. Это были настоящие трагедии. Поэтому для меня было важно писать об этом. А действия правительства были слишком слабыми и запоздалыми. Возможно, они пытались помочь людям рефинансировать свои кредиты. Но это не получилось. Вы знаете, что потом случилось. Кое-что произошло после банкротства Lehman и после покупки Bear Stearns банком J.P. Morgan. Lehman обанкротилась, потом обанкротилась AIG, и её начали спасать. AIG была страховой корпорацией, и это было немного другой случай. Это был не банк, не брокерская фирма, не фирма с Уолл-Стрит, провалившаяся на ипотечных кредитах, но это была крупнейшая страховая корпорация в мире. И её банкротство стало большой проблемой.
Крис Хеджес: Она страховала плохие ипотечные кредиты.
Гретхен Моргенсон: Да, она страховала это. Она считала, что ипотечные кредиты приносят прибыль, но они не принесли прибыли, и поэтому обанкротилась. Но я хотела понять причины государственной помощи этой корпорации. Почему правительство должно спасать частную страховую корпорацию? Это странно и затратно. На это было выброшено около 180 млрд. долларов. Когда я начала разбираться в этом, то обнаружила, что речь шла о спасении Goldman Sachs, который также оказался на грани банкроства, так как его ущерб составил бы 5 млрд. долларов, если бы рухнула AIG. Так что это спасение AIG было спасением Goldman Sachs. А в это время министром финансов был бывший исполнительный директор Goldman Sachs…
Крис Хеджес: Рубин?
Гретхен Моргенсон: Точно. Я забыла имя.
Крис Хеджес: Что дальше?
Гретхен Моргенсон: Goldman Sachs был тесно связан с правительством. Правительство делало вид, что спасет страховую компанию, а на самом деле спасало банк Goldman Sachs. И статья об этом появилась на первой полосе New York Times. Это произошло всего через пару недель после спасения, так что это объяснение было в реальном времени. В то воскресенье, сразу после появления статьи, мне позвонил Тимоти Гайтнер – глава нью-йоркского отделения ФРС, который при Обаме стал министром финансов. Он сказал, что моя статья – обман, Goldman Sachs не находился на грани банкротства. Я и выставила в плохом свете этот банк.
Я спросила: откуда вы знаете, что Goldman Sachs не был на грани банкротства? Он сказал: он был подстрахован. В переводе с финансовой белиберды это означало, что у него были какие-то инвестиции, которые компенсировали бы проблему в случае закрытия AIG. Это страховка от чего угодно. Я сказала, что интересно узнать, что это. Я сказала, что если крупнейшая в мире страховая компания рухнет, вряд ли сработает такая страховка. Вы знаете, кто были их контрагенты? Кто занимался их инвестициями? «Нет, я не знаю, но в банке мне сказали, что они застрахованы», - сказал он. Итак, он говорил, что основная мысль моей статьи была ошибочной. Банк не мог потерять 5 млрд. долларов, и его не нужно было спасать. Он раскритиковал мою статью, и позвонил моему начальнику, а также начальнику моего начальника. Но последующее расследование Конгресса показало, что Goldman Sachs мог потерять 5 млрд. долларов, и правительство спасало именно этот банк. Но то, что мне позвонил глава ФРС, который потом стал министром финансов, чтобы раскритиковать мою статью – это интересно. Позже я узнала, что Гайтнеру сказал это сделать финансовый директор Goldman Sachs, посоветовав пригрозить мне преследованием по Закону о беспорядках.
Крис Хеджес: Интересно, что они начинают дискредитировать вашу работу, а если вы продолжаете ей заниматся, они изгоняют вас. Я видел, как с таким давлением сталкивались хорошие журналисты, которые рассказывали правду, и их выгоняли, и только позже мы узнавали, что они были правы. Это часто происходит. Я видел это несколько раз. Это часть давления. И если вы будете играть по их правилам, если будете переписывать пресс-релизы, то будете ужинать с корпоративными директорами. Эти «журналисты» сидят рядом с нами в редакции. Давайте поговорим теперь об упадке, к чему мы пришли из-за недостатков старой новостной индустрии. Мы оказались в плохом месте. Согласно статистике, 40% газетных доходов приходилось на рекламу. Этого больше нет. Затем распространились цифровые СМИ, у которых есть наш профиль, они могут ориентироваться на нас, им не нужна новостная организация, чтобы сваливать на нас рекламу. Печатной рекламы стало меньше. Газете New York Times удалось выжить, хотя она не получает таких денег, как раньше. У неё, наверно, около 10 млн. цифровых подписчиков. Этого нет у других газет, включая Washington Post. Но давайте начнём с местных новостей, потому что местные новости очень важны, а они практически исчезли.
Гретхен Моргенсон: Всё верно.
Крис Хеджес: По поводу местных газет. Это небольшие организации, они работают для 3-4 общин, но они пишут о школьных советах и городских властях. Они полностью исчезли. Нужно начать с этого, прежде чем говорить о национальной прессе.
Гретхен Моргенсон: Уничтожение местных СМИ – это очень ужасная ситуация. Например, одна газета Западной Вирджинии интенсивно описывала опиоидный кризис и даже получила за эту премию. Они нашли фабрики по производству этих таблеток, и выяснили, что людям выписывали не оригиналы, а аналоги.
Крис Хеджес: Нужно пояснить, как работает продажа таблеток. Врач приходит на работу (я написал об этом в книге «Дни разрушения, дни восстания»), и садится за стол. Я видел очереди в Западной Вирджинии. Снаружи огромная очередь, вы заходите и отдаёте им 50 долларов, и они выписывают вам рецепт на оксиконтин, который вызывает сильную зависимость. Это комплекс по производству таблеток. Врач в день получает несколько тысяч долларов за выписывание рецептов.
Гретхен Моргенсон: Эта газета подсчитала количество таблеток, проданных в нескольких городах этого штата, и оно оказалось астрономическим – около 8000 таблеток в день на одного человека. Это было хорошее расследование, таких расследований больше не может быть. Это пустоты, дыры, о которых вы даже не можете знать, настолько это плохо. Вы знаете, что есть преступники в администрации штата, школьном совете и мэрии, и они не несут ответственности, и об их злоупотреблениях никто не пишет. Это прямой путь к катастрофе, и я не знаю, чем это закончится.
Крис Хеджес: Это интересно. Я читал о дебатах в Айове. Раньше кандидаты проводили много времени с журналистами Айовы и говорили о проблемах, которые волнуют общество. Но теперь, когда эти газеты умерли, кандидаты даже не беспокоятся. Для них намного важнее попасть на Fox, CNN или типа того. Они даже не обращают внимания на местную прессу.
Гретхен Моргенсон: Интересно. Ну это означает, что они не будут знать о проблемах, которые беспокоят людей. Это огромная дыра. Если политик хочет поступить правильно, он не будет знать, что нужно делать.
Крис Хеджес: И когда газеты пришли в упадок, они сократили самые дорогие темы журналистики. Во-первых, зарубежные репортажи. Когда я начинал в 1980-х, крупные региональные газеты имели зарубежные отделы и вели иностранную переписку. Не так, как New York Times, но они занимались этим. Теперь уже нет. Во-вторых, сократились журналистские расследования. Мы с вами каждый день занимались журналистскими расследованиями. Этот навык появляется с годами. И меня беспокоит, потому что взамен используется репортёр, который пишет по 3-4 статьи в день, чтобы заполнить пустоту. Давайте поговорим о журналистских расследованиях, о роли, которую они играют в нашем обществе, и что будет без них.
Гретхен Моргенсон: Я не думаю, что можно переоценить последствия их утраты. Речь идёт об освещении тёмных углов и разоблачении нарушений. Люди должны знать о проблемах, которые влияют на их ежедневную жизнь, а они ничего не знают. Работа журналиста – рассказывать людям, что происходит, показывать, как это на них влияет, говорить им, как действия нечестных политиков вредят им, повышают ваши расходы, разрушают школьное образование. Очень важно, чтобы люди понимали, какое давление оказывается на их жизнь. Именно этим занимались журналистские расследования. Без них люди не будут понимать, в каких условиях они живут.
Крис Хеджес: Интересно, что люди понимают, что что-то не так, и вы пишите об этом в своей книге. Они грабят страну. Люди понимают это. И, видимо, из-за этого растёт популярность таких людей как Трамп?
Гретхен Моргенсон: Да, популярность Трампа растёт из-за этого, потому что он может воспользоваться этой неопределённостью. Он может воспользоваться этим, я не знаю почему, но я расстроена. Эта популярность легко объясняется: люди разочарованы, что не могут купить еду, что потеряли пенсию, что не могут оплатить лечение. Это всё осложняет повседневную жизнь, и если вы не понимаете, почему это происходит, кто в этом виноват, то у вас возникает смутное беспокойство по поводу будущего. И в это время появляется демагог, который говорит, что улучшит вашу жизнь. Обещает всё исправить. Он говорит: «Эти элиты создают вам проблемы, а я выгоню их». Он заполняет пустоту, потому что обещает избавить людей от проблем.
Крис Хеджес: Но из-за этого усиливаются теории заговора, потому что люди понимают, что происходят преступления, но реального положения вещей они не знают. Они не понимают, как работает этот механизм. Они просто знают, что всё плохо.
Гретхен Моргенсон: Это замкнутый круг, потому что что-то плохо, но это плохо где-то в закрытом пространстве, например в правительстве. Но из-за этого усиливаются теории заговора, что правительство пытается заполучить максимум власти, но не может с этой властью ничего сделать, поэтому нужно отдать максимум управленческих функций частным корпорациям. Это замкнутый круг.
Крис Хеджес: Одно из важных изменений в новостной индустрии с тех пор как мы с вами начали работать – резкое увеличение сплетен о знаменитостях, которые стали основой нынешних новостей. Помню, как в Париже умерла английская принцесса, и редактора New York Times Джо Леливельда достали вопросами: почему об этом так мало писали. Предыдущий редактор поставил в новостной редакции несколько телевизоров, а он все их убрал. И на эти вопросы он отвечал: нет, мы писали не мало, а даже слишком много. Теперь всё изменилось. Смешивание развлечений и новостей очень раздражает меня. Что вы думаете об этом?
Гретхен Моргенсон: Как бизнес-репортёр, я вижу, что прославляют директоров корпораций. Генеральные директора – это знаменитости в бизнесе.
Крис Хеджес: Типа Безоса, и размера его состояния. Да, да, это правда.
Гретхен Моргенсон: Они называют их гениями, и не подвергают сомению их деятельность. Это очень опасно. Я с вами согласна. Я не журналист в сфере развлечений, поэтому не обращаю на это внимание. Но я вижу это, когда их хвалят и прославляют, а не подвергают сомнению и не привлекают к ответственности. Как будто захват власти и денег избавляет их от расследований и скептицизма. У нас много таких журналистов, которые в это верят: «Это же генеральный директор. Зачем сомневаться в его делах?»
Крис Хеджес: Они хотят сотрудничать с ними.
Гретхен Моргенсон: Они хотят этого. Они хотят, чтобы их пригласили на фуршет. Я не хочу на фуршет.
Крис Хеджес: Я тоже. Но такие есть. Я видел таких в Вашингтоне.
Гретхен Моргенсон: Вашингтон – это совсем другой уровень игры.
Крис Хеджес: Это огромное болото, включая прессу.
Гретхен Моргенсон: Я рада, что не политический журналист. Мне повезло в этом.
Крис Хеджес: Когда журналист приходит в Белый дом, ему нельзя ничего записывать, каждое слово, которое скажет президент, уже записано, распечатано и всем роздано. Это ужасно. Это уровень переписчика, но ты можешь летать на больших самолётах или увидеть президента. Меня никогда не привлекали те, кто хотел этим заниматься. Но это сильно распространилось. В прессе всегда были те, кто хотел быть приближённым к власти, к знаменитостям, кто врал о Вашингтоне десятилетие за десятилетием.
Гретхен Моргенсон: И теперь у нас больше всего этого. И меньше журналистских расследований. У нас нарушен баланс.
Крис Хеджес: В начале я сказал о крахе национальных СМИ. Оставшиеся газеты закрыли вашингтонские отделы. Журналистов теперь очень мало. Но это важно, потому что крупные региональные газеты должны писать о проблемах Вашингтона, которые влияют на местную жизнь. Но это уже не делается. Это развал местной прессы. Каковы последствия краха национальной прессы? Это были крупные журналистские предприятия, в каждой газете работало по 750 репортёров и редакторов. Потом грянули массовые сокращения. Давайте поговорим о последствиях на национальном уровне.
Гретхен Моргенсон: Подумайте об этом с точки зрения Вашингтона. Надстройки в Вашингтоне: регулирующих органов, Министерства обороны, органов здравоохранения и социальных служб. Это гигантские конторы, их сложно описать и понять. А они влияют на жизнь всех людей в стране. И если нет опытных и активных журналистов, то они делают всё, что захотят, и это сказывается на всех нас. Это сказывается на здоровье, пенсиях, будущем, жизни детей. Последствия обширны. И если нет журналистов, которые пытаются изучать всё это, то будущее ужасно.
Крис Хеджес: Допустим, вы пишете о Пентагоне и Министерстве энергетики. Вам нужен багаж знаний. Вы не можете просто прилететь и написать статью. Чтобы по-настоящему понять и написать об этом, нужны годы. Мы теряем экспертов, особенно из-за сокращений, а также из-за переманивания наиболее опытных.
Гретхен Моргенсон: Верно. Те, у кого больше опыта, стоят дороже, поэтому они уходят первыми. Мне очень жаль молодых журналистов, ведь они должны учиться у опытных коллег.
Крис Хеджес: Верно.
Гретхен Моргенсон: Каждый совершает ошибки, это нормально, но очень полезно учиться у опытных журналистов. У них можно узнать об их мнении. Попросить помощи. Это сотрудничество, и без этого обмена опытом сложно представить будущее молодых журналистов.
Крис Хеджес: В какой степени это позволяет фальшивым новостям и теориям заговора свободно распространяться в СМИ?
Гретхен Моргенсон: Это открывает дверь к большому росту этого. Но также это включает насмешку над настоящими СМИ, что очень разрушительно и опасно, особенно когда сам президент США говорит, что СМИ – это враги народа. Это очень пугает.
Крис Хеджес: Считаете ли вы то же самое в отношение таких журналистов как Мэтт Тайбби и Гленн Гринвальд, которые обвиняют СМИ? Они сообщают правду: по мере ухудшения ситуации в этой отрасли, мы меньше ругаем СМИ. Это правда, в какой-то степени, но в какой степени СМИ виновны в общественной ненависти к ним?
Гретхен Моргенсон: Это широко распространено. Может 50 на 50, или 75 на 25, но СМИ допускают ошибки. Часть их трудно переносить. Например, когда происходит трагедия, репортёры тычут микрофонами в лица людей и орут: «Расскажите, каково это смотреть, как умирает ваш ребёнок» или что-то типа этого. В новостном бизнесе есть неприятные явления, которые, разумеется, вызывают злобу у людей. Но важно получать факты.
Крис Хеджес: Это интересно, учитывая разобщённость СМИ. Раньше эти крупные новостные предприятия стремились охватить широкую аудиторию. Теперь этого нет. Мэтт Тайбби написал об этом книгу под названием «Корпорация ненависти». Например, цифровое подразделение New York Times нажилось на теории заговора о «русском вмешательстве в выборы США». Читатели этой газеты ненавидели Трампа за подчинение России. И был финансовый стимул поддерживать эту теорию. Я также слушал их передачи под названием «Халифат». Я семь лет провёл на Ближнем Востоке, и уже через пять минут понимал их ложь. Как это подорвало доверие?
Гретхен Моргенсон: Это огромная проблема, и её последствия трудно оценить, потому что вы думаете о прошлом, когда вы читали газету, представляющую общий интерес…
Крис Хеджес: Ну это совсем другое. Это верно. Это другое…
Гретхен Моргенсон: У вас были разные точки зрения, вы получали разную информацию, вы не знали все факты, но видели заголовок, и представляли, о чём идёт речь. Вы получали информацию о том, чего не знали - не о том, что вас волнует, но это расширяло ваше понимание. Это важно. Теперь этого нет. Если вы пишете в стиле «Я ненавижу Дональда Трампа»…
Крис Хеджес: Или «Я люблю Дональда Трампа»…
Гретхен Моргенсон: Точно. И продолжаете это делать каждый день, не расширяя кругозор, вы не развиваете понимание реальности. Но сложно оценить ущерб от этого. Хотя он велик.
Крис Хеджес: Куда мы идём? Что происходит с журналистикой?
Гретхен Моргенсон: У меня нет ни малейшего представления. Я считаю, что дальше будет хуже. Разные люди говорят: что будет, если правительство вмешается? По-моему, будет только хуже. Возможно, СМИ расколются на более мелкие конторы, которые будут обслуживать мелкие сектора аудитории, готовые оплачивать их работу.
Крис Хеджес: Но тогда проблема в платном доступе. Барбара Эренрайх сказала: «Если хочешь быть журналистом, будь готов смириться с бедностью». Мы пользовались привилегиями, ни один из нас не зарабатывал много денег, но у нас был средний доход, с пенсиями и страховками.
Гретхен Моргенсон: Я боюсь, что мы вступаем в новую тёмную эру – откат назад, когда не было СМИ.
Крис Хеджес: Видимо, это правда. Но это не просто крах журналистики, это крах обучения. Вы пишете о частных корпорациях, которые управляют нашими чартерными школами, образование в которых основано на механической зубрёшке, и о минимальной финансовой грамотности в бедных районах, достаточной лишь для работы в ларьках быстрого питания. Я вынужден согласиться, что это правда.
Гретхен Моргенсон: Если мы откатимся назад, будет очень плохо. Надеюсь, когда-нибудь это прекратится, и кто-нибудь найдёт способ снова пролить на это свет, и вернуть нас к обучению, просвещению и пониманию.
Источник: THE COLLAPSE OF US MEDIA IS ACCELERATING OUR POLITICAL CRISIS, Chris Hedges, Scheer Post, popularresistance.org, February 17, 2024.
Оценили 0 человек
0 кармы