Из воспоминаний священномученика Людендорфа

Читал и плакал, плакал и читал.

Теперь-то  я понимаю, откуда почерпала идеи и образы Прихожанка, пиша статью о победе, украденной у России. Всё так и было.

Милая, патриархальная, движимая устремлениями к добру и справедливости Германия хотела только одного - привнести в отношения между странами и народами принципы правды, взаимного уважения и братской любви. И в войну-то она вступила исключительно для того, чтобы защитить свою хрупкую союзницу - Австро-Венгрию. И вот, когда были пролиты реки крови, когда страна, ценой неимоверных усилий вплотную приблизилась к заключению справедливого демократического мира, буквально стояла уже одной ногой в Валгалле и подмигивала Одину, коварные большевики и мрачная закулиса нанесли роковой удар в спину.

Немецкий народ, вместе с дарованным ему Богом императором сделал для  победы всё возможное. Но, увы, храбрые и честные часто бывают так наивны...

А ведь и правда, подумалось мне. Если бы не солдатские бунты во Франции в 1917-м, если бы не массовые забастовки и тотальное дезертирство в Италии, если бы не восстания в Австро-Венгрии (первое восстание во флоте приключилось в январе 1917 года), если бы не революции в России и Германии, то Европа могла бы сражаться до последнего взрослого мужчины. А, как учит нас опыт современной Африки, воевать-то могут и подростки, если давать им наркотики. Да и женщины тоже не безнадёжны, как учит нас опыт патриотической борьбы эпохи Керенского. Сколько славных героических страниц бескомпромиссной борьбы между христианскими народами не вписано в анналы истории. А какие сверхприбыли недополучила мировая буржуазия! Как подумаешь об этом, буквально хочется рвать большевиков зубами!

<<Мысль о революции, распространяемая неприятельской пропагандой, и большевизм нашли в Германии подготовленное состояние умов и с помощью независимой социал-демократической партии завоевали себе почву в армии и флоте. >>

<<Между тем в действительности германское правительство после Бисмарка вообще не преследовало никаких других целей во внешней политике, кроме сохранения мира.>>

<<...наша оборонительная война могла быть выиграна только посредством нападения...>>

<<Неприятельская пропаганда и большевики, стремившиеся к мировой революции, в Германии преследовали одну и ту же цель.>>

<<Жажда наживы и наслаждений, мысль о собственном «я» заглушали все благородные побуждения, но и нужда также их притупляла. >>

Эрих Фридрих Вильгельм Людендорф

http://publ.lib.ru/ARCHIVES/L/...

Людендорф, Э. Мои воспоминания о войне 1914—1918 гг. / Эрих Людендорф; [Пер. с нем. Свечина А.А.]. — М.: Вече, 2014. — 704 с., ил. — (Военные мемуары).

ОСНОВЫ ДАЛЬНЕЙШЕГО ВЕДЕНИЯ ВОЙНЫ И ВОЕННЫЙ АППАРАТ. 

VI

За четыре года войны германский народ чрезвычайно много перенес и выстрадал и в тылу, и на фронте. Война глубоко потрясла народное сознание и основы его морали. Удушающая голодная блокада, а также неприятельская пропаганда, которые в борьбе с германской расой и германским духом были тесно связаны между собой, лежали на нас тяжелым бременем, и чем дольше продолжалась война и их воздействие, тем сильнее они давили на нас. Блокада оказывала свое действие. Пропаганда находила в Германии благоприятную почву. Теперь она обратилась непосредственно к солдату на фронте, который также стал восприимчив к ней. Мало-помалу блокада и пропаганда начали колебать нашу духовную боеспособность и расшатывать веру в конечную победу; жажда мира, столь законная сама по себе, приняла формы, граничившие со слабостью, раскалывавшие наш народ и понижавшие дух армии.

322  Э. Людендорф

На этой почве выросли ядовитые растения. У многих исчезло всякое национальное чувство, всякая мысль о родине. Собственное «я» выступило на первый план. Все большее и большее распространение получали спекулянты военного времени всех родов; среди них далеко не последнее место занимали политические спекулянты, пользовавшиеся несчастьем государства и слабостью правительства для получения личных и политических выгод.

Наша духовная боеспособность понесла неизмеримый ущерб. Мы потеряли веру в самих себя.

Мысль о революции, распространяемая неприятельской пропагандой, и большевизм нашли в Германии подготовленное состояние умов и с помощью независимой социал-демократической партии завоевали себе почву в армии и флоте. Ложное учение скоро начало привлекать к себе широкие массы. Германский народ в глубине страны и на фронте получил смертельный удар.

Когда я занял пост первого генерал-квартирмейстера {в августе 1916 года}, Германия находилась в начальной стадии этой эволюции, предвидеть своеобразие и пути которой было невозможно. Одно было неоспоримо ясно: столкнувшись с такими явлениями, мы не имели права бездействовать.

В борьбе с голодной блокадой теперь кое-что было сделано — мы прорвали ее в Румынии. Найдутся ли для этого еще другие возможности и как мы их используем, — этого никто не знал.

Перед лицом неприятельской пропаганды мы чувствовали себя как кролик перед удавом. Неприятель действовал здесь с исключительной ловкостью и размахом, сильно действующими на массы идеями, работая в тесной связи с руководителями войны и не стесняясь в средствах.

Германский народ, еще не понявший искусства и значения молчания, таким образом, сам показывал ей дорогу, слишком откровенно высказываясь в печати, речах и действиях.

Он сам заклеймил «прусский милитаризм», хотя этот «прусский милитаризм» — дух бескорыстной верности долгу, растворение отдельного человека в идее государства, — создал Пруссию и привел Германию к ее блестящему развитию. Прусский милитаризм и блестящее развитие Германии приобрели равное значение.

Внешние черты милитаризма были приняты за его сущность, а исходящая из него национальная сила не нашла себе признания.

Надо было одухотворять его, вместо того чтобы с ним  бороться.

323 Мои воспоминания о войне 1914—1918 гг.

 Даже высшие правительственные чиновники во время войны с упреком бросали это слово мне в лицо; можно ли было упрекать в таком случае многих в том, что они считали добрым делом выступить против «милитаризма», хотя не сумели бы даже точно определить это понятие. Правда, многие знали, чего они добивались этой борьбой: она была направлена против авторитета.

Антанта прекрасно знала силу «прусского милитаризма». Она знала очень хорошо, почему она боролась с ним. Она также знала, что делала, восстанавливая немцев против офицерства, являвшегося в конечном счете носителем государственной власти. Она не сомневалась в успехе, восстанавливая в особенности Южную Германию против Пруссии, поднимая травлю против императора, как символа единства государства, а также против германского кронпринца и суля германскому народу золотые горы, если он освободится от императорского дома и других династий.

Позже неприятельская пропаганда занялась также и моей особой. Надо было, чтобы народ усомнился в действиях верховного командования, надо было поколебать веру в конечный успех войны, надо было разрушить доверие к человеку, который старался оказать сильное противодействие интересам Антанты.

Неприятельская пропаганда, пользуясь нашими демократическими взглядами, сумела очернить в Германии и во всем мире нашу форму правления, заклеймить ее как самодержавную, несмотря на то, что наш император не обладал той полнотой власти, какая есть у президента Северо-Американских Соединенных Штатов, и хотя избирательное право в рейхстаг — в важнейшее представительное учреждение в империи, — гораздо демократичнее, чем во многих других странах.

Неприятельская пропаганда все определеннее преследовала цель разрушения единства Германской империи, отдаления Германии от ее правящего дома, а династий и правительства — от народа: это был политический развал.

Она вполне отдавала себе отчет в том, как слова: «мир соглашения», «разоружение после войны», «союз народов» и т.п., — подействуют на германский народ в его бедственном положении и при его аполитичном антивоинственном настроении. Слишком охотно он погнался за этими прекрасными, но ложными призраками, обманывая себя сознательно и бессознательно.

324   Э. Людендорф

При таком положении дел пропаганда о том, что германское стремление к мировому владычеству вызвало войну и мешает заключению мира, упала на слишком благоприятную почву.

Между тем в действительности германское правительство после Бисмарка вообще не преследовало никаких других целей во внешней политике, кроме сохранения мира. Оно стремилось, может быть, к расширению германских колоний. О мировой политике оно едва ли помышляло, в Багдад оно пошло, не отдавая себе ясного отчета1. В нашей жизни, направленной на внешнее, ставившей мираж выше действительности, мы после 1870—1871 гг. переоценивали наши силы и недооценивали силы наших врагов.

Мы распространились по всей земле, не укрепившись в Европе. После приобретения имперских провинций и создания Германской империи германский народ был насыщен. Расширение колониальных владений и усиление мирового значения при помощи увеличения рынков для сбыта стали для него необходимостью, но этого можно было достигнуть только силой. Он же добивался своих прав путем мирного соревнования. Немцы, неопытные в делах и не разбиравшиеся в политических доктринах, не понимали, что другие народы не сумеют провести грань между их стремлениями и стремлениями к мировой гегемонии.

Сохранение мира являлось великой задачей. Подобно тому как наша оборонительная война могла быть выиграна только посредством нападения, точно так же мы могли сохранить мир только с помощью ясной и твердой политики, следующей по определенному направлению. Этого не было в германской политике.

Она проявляла себя неожиданно и резко. Враждебно настроенные народы воспользовались этим, чтобы сплотиться против нас, объединились против нас и те, которые раньше не могли сговориться между собой. С другой стороны, мы проявили неуверенность и неустойчивость. Это также не дало нам друзей. Многих немцев это беспокоило, и они часто высказывали в резкой форме свои многообразные опасения. В противоположность правительству, они проявили большую дальновидность.

Однако это были лишь частные мнения, которые значили у нас

******************************

1 Целью германского империализма в войне было захватить Малую Азию, Месопотамию, Бельгийское и Французское Конго, португальские колонии, Марокко, обеспечить за собой влияние в Турции и овладеть железной дорогой Берлин — Багдад. — Примеч. ред.

325  Мои воспоминания о войне 1914—1918 гг.

не больше, чем в других странах. Во время войны это положение не изменилось. Военные цели правительств и народов Антанты всегда шли гораздо дальше, чем мечтания отдельных немцев. Теперь мы это чувствуем на своем теле.

Для планов о мировом господстве нужно сильное национальное самосознание. Но мы его не приобрели, несмотря на создание империи в 1871 году; правительство после Бисмарка не продолжало его культивировать. Наоборот, оно слабело в той же мере, как терялась наша сила воли. К тому же в нашем сознании мы слишком определенно оставались союзом государств и по вопросам внутренней политики действовали слишком обособленно друг от друга. Мы вышли на мировой простор слишком рано1, без национального самосознания, и наш дух всемирного гражданства, пропитанный чуждыми влияниями, не сумел найти равнодействующую между национальным и интернациональным мышлением и между отечественными и мировыми интересами.

Ни план мирового господства, ни национализм германского правительства не нарушали мира до 1914 года и не препятствовали ему и после 1914 года, как это утверждала неприятельская пропаганда. Но ведь она и не стремилась говорить правду, она хотела лишь поколебать сплоченность и боеспособность германского народа и распространить выгодные для нее идеи.

Наконец раздался лозунг о праве наций на самоопределение. Эта проблема казалась подкупающей по своей истинности, но осуществить ее без насилия невозможно во всех тех многочисленных случаях, когда различные нации смешаны на одной территории. Этот лозунг ударил по Австро-Венгрии больше, чем по нас, но впоследствии он глубоко потряс и Германию тем толкованием, которое было продиктовано страхом и ненавистью и нанес нам смертельный удар тем объяснением, которое ему дали немцы перед лицом врага.

В конце концов с начала 1918 года это было уже вполне ясно выражено: наряду с пропагандой политической революции все определеннее пропагандировалась революция социальная. Война была объявлена делом рук верхних 10 000 за счет рабочего класса, победа Германии — ее несчастьем.

******************************

1 В смысле конкуренции с другими державами Германия «на мировой простор» вышла позже других стран. — Примеч. ред.

326 Э. Людендорф

Неприятельская пропаганда и  большевики, стремившиеся к мировой революции, в Германии преследовали одну и ту же цель. Англия преподнесла Китаю опиум1, враги внесли к нам революцию, а мы приняли яд и распространяли его, как китайцы распространяют опиум.

Все сильнее разрушая пропагандой германский народ, германскую армию и флот, Антанта сумела сохранить в своих странах и своих войсках полную решимость к войне и возбудить против нас нейтральные государства.

Наша виновность в войне, бельгийские зверства, дурное обращение с пленными, наша политическая аморальность и коварство, наша лживость и грубость, господство произвола в Пруссии-Германии, порабощение германского народа, — все это было богатым материалом для пропаганды, искусно подобранным лживым врагом и ловко использованным против нас во всем мире.

Наряду с этим лозунг о борьбе демократии против милитаризма, самодержавия и юнкерства, о борьбе за цивилизацию и за свободу малых народов и тому подобные идеалистические фразы должны были оказать огромное влияние на неясные умы. Общественное мнение всего мира находилось всецело под их влиянием. Так, например, для американских солдат война сделалась крестовым походом против нас.

В нейтральных странах мы оказались перед своего рода духовной блокадой. Путь к душе нейтральных народов был для нас закрыт. Мы не сумели его открыть. Мы одни поступали несправедливо, все действия Антанты с точки зрения морали имели оправдание и само собой разумелись. Германия насиловала весь мир, только политика Антанты преследовала поистине нравственные цели, направленные к счастью и свободе мира. Мы потеряли всякий кредит в нейтральных странах (теперь они, надо думать, разобрались в положении дел), а кредит противников необычайно возрастал. Конечно, у нас были также и друзья, но они не имели влияния.

Такая же работа велась в союзных государствах. Целью являлось разделение Германии и ее союзников.

******************************

1 Англия, да и другие страны определенно культивировали в Китае курение опиума, сознательно отравляя этим китайцев. Сравнение здесь, конечно, неверное — обычное для реакционеров объяснение революции неприятельской пропагандой. — Примеч. ред.

327  Мои воспоминания о войне 1914—1918 гг.

Пропаганда была испытанным и могучим английским средством борьбы. Благодаря ей Ост-Индская компания достигла блестящих результатов при завоевании Индии. Пропаганда создала в Англии школу. Англия была единственным государством, которое уже давно, вполне сознательно и с поистине широким размахом пользовалось этим вспомогательным средством политической и военной борьбы для своей национальной политики, стремящейся захватить весь мир в сферу своего влияния.

«Держать чужие государства под угрозой революции — стало уже довольно давно ремеслом Англии», — сказал Бисмарк еще 60 лет тому назад. Он думал при этом о речи, произнесенной Каннингом 12 декабря 1826 года, когда во время публичного заседания нижней палаты премьер-министр грозил, что Англия имеет в своем распоряжении «мешок Эола» и может в любую минуту снять узду с революционных сил. Он сказал: «Если мы примем участие в какой-либо войне, под наши знамена соберутся все беспокойные, все, имевшие основание быть недовольными, или недовольные без основания тех стран, с которыми мы будем враждовать».

Еще до войны внимательным наблюдателям стала заметна пропаганда, которую вели наши теперешние враги. Уже тогда они начали планомерную работу. Ей в первую очередь Англия и Франция были обязаны успехами своей политики, между тем как наше мировое положение благодаря ей было подорвано.

Предложенное русским царем разоружение было делом ее рук, точно рассчитанное на безрассудное легковерие многих наших общественных кругов. Сюда же относится и распространение в английских сферах книги Бернгарди. Лучше было бы, если бы она не была написана. 

{ 

Фридрих фон Бернгарди (нем. Friedrich von Bernhardi, 22 ноября 1849, Санкт-Петербург — 11 декабря 1930, Куннерсдорф) — германский генерал от кавалерии, военный писатель и историк.}

 Рейтер должен был помочь отрезать нас от всего мира. Влияние на мировую прессу стран, вошедших ныне в состав Антанты, ускользнуло, по-видимому, от внимания наших политических руководителей, хотя эта опасность достаточно часто отмечалась, точно так же, как не замечено было влияние французских культурных кругов на идейную жизнь важнейших городов в нейтральных странах.

Масонские ложи всего света уже давно работали под влиянием Англии, и таинственное могущество этого сильнейшего из всех тайных союзов использовалось на службе англосаксонской, следовательно, для нас — международной политики. Только прусские местные ложи остались свободны от этого влияния.

328   Э. Людендорф

Во всех неприятельских странах были созданы сильные пропагандистские организации, находившиеся под руководством опытных государственных и политических деятелей. Они повсюду работали по одному плану, объединив свои силы, следуя ясным указаниям и располагая огромными денежными средствами. Они имели филиальные отделения в нейтральных государствах и работали, пуская и там корни со всей беззастенчивостью, свойственной Антанте. Специальные организации занимались оживлением национальных стремлений, как, например, в Польше и в Латвии, а также, без сомнения, и среди народностей двуединой монархии, главным образом среди чехов и южных славян.

Между тем как на театре военных действий инициатива почти до самого конца оставалась в наших руках, в борьбе умов неприятель с самого начала вел атаку единым сомкнутым по всей линии фронтом и нашел себе союзников не только во множестве дезертиров в нейтральных государствах, но, к сожалению, встретил поддержку и в самой Германии.

Вся пропаганда находилась в Англии в руках лорда Бивербрука с тремя директорами, из которых лорд Нортклиф обрабатывал неприятельские страны, Киплинг — Англию и колонии, а лорд Ротермер — нейтральные страны. Англия специализировалась главным образом в области экономической и политической пропаганды, а военная и культурная пропаганда составляла неотъемлемое владение Франции. В этом типично выявляется мышление наших врагов. Америка, помогавшая первоначально только деньгами, — она взяла на себя 50 % всех расходов на пропаганду, — позже также выступила с активным участием.

Италия, Бельгия и остальные союзники также развили оживленную деятельность на американские деньги.

Внутреннее революционизирование Германии все определеннее становилось конечной целью американской и английской пропаганды.

Ллойд Джордж знал, что он делает, когда по окончании войны выразил лорду Нортклифу благодарность от лица Англии за проведенную им пропаганду. Он был мастером массового гипноза.

Постепенно мы были так искусно опутаны неприятельской пропагандой, устной и письменной, шедшей к нам из нейтральных государств, главным образом через сухопутную границу Голландии и Швейцарии, а также из Австро-Венгрии и изнутри самой

329 Мои воспоминания о войне 1914—1918 гг.

Германии и, наконец, воздушным путем, что в скором времени многие перестали различать, что являлось неприятельской пропагандой и что было их собственным ощущением. Пропаганда была для нас тем чувствительнее, что нам приходилось вести войну не многочисленными, а хорошими батальонами. Значение массы на войне бесспорно, без солдат вообще невозможна никакая борьба, но не в одной массе дело — важен дух, ее оживляющий.

Это одинаково чувствуется в общественной жизни, как и на поле сражения. Мы боролись против всего мира и могли делать это со спокойной совестью, пока морально мы были способны к войне. До тех пор мы имели шансы на успех и, что то же самое, могли не покоряться уничтожающей воле неприятеля. С исчезновением нашей моральной боеспособности все совершенно изменилось. Мы уже не боролись до последней капли крови. Многие германские мужи уже больше не хотели умирать за свое отечество.

Разложение внутри страны в соединении с его влиянием на нашу боеспособность, борьба на внутреннем фронте и против духа войск были во всяком случае главными средствами, которыми Антанта стремилась нас победить после того, как она потеряла надежду победить на поле сражения. На этот счет у меня не было никаких сомнений.

Один дальновидный политический деятель Антанты весной 1918 года высказался следующим образом:

«Общий и основной взгляд руководящих государственных деятелей Антанты в Лондоне и Париже сейчас таков, что германская армия на Западном фронте непобедима в военном отношении. В то же время всякому ясно, что Антанта победит, и победит благодаря внутренним отношениям в Германии и нейтральных державах, которые должны привести к падению монархии. Не позже осени этого года в Германии начнется революция. Для нас совершенно ясно, что в Германии существуют влиятельные силы, для которых нет ничего хуже военной победы Людендорфа».

Это вполне совпадает со словами депутата ландтага Штребеля, редактора «Vorwärts», сказавшего в 1915 году:

«Я открыто признаю, что полная победа государства не отвечала бы интересам социал-демократии».

Мне не хотелось публиковать эти слова. Но истина остается истиной, а эти слова истинны.

330  Э. Людендорф

VII

Ответственность за настроение внутри страны лежала на имперском канцлере. Верховное командование охотно взяло бы на себя непосредственно просвещение народа. Но, согласно закону, оно всегда обращалось к имперскому канцлеру и просило его о воздействии.

Ему нужно было уничтожить причины, к сожалению, слишком законного недовольства народа, вызванного главным образом всеми крайностями и уродствами военной промышленности. Ее отрицательные явления не могли не возбуждать сильного недовольства и ослабляли дух широких общественных кругов в такой степени, что это наносило неисчислимый вред нашей боеспособности. Жажда наживы и наслаждений, мысль о собственном «я» заглушали все благородные побуждения, но и нужда также их притупляла. 

{Как тут не вспомнить русского историка А.А. Керсновского, искренне и с патриотической болью сокрушавшегося о том, что запасные батальоны и госпитали были расположены в больших городах, а потому новобранцы и раненые воины могли видеть, как шикует одуревшая от военных сверхприбылей буржуазия. Созерцания буржуазного разврата, безусловно, сильно помогало презренной революционной клевете, а порой и подменяло её полностью. - М.З.}

 Солдатам, находившимся на фронте, в окопах, приходилось опасаться, что другие отнимут у них их прежнее положение и заработок. Оглядываясь назад, приходится с глубоким волнением видеть, как исчезали германская любовь к правде и честности, требование личной безупречности и растворения в мысли о родине и как вырастало нечто совсем другое, чуждое германской психологии; личное благополучие стало высшим законом жизни.

Имперский канцлер должен был показать германскому народу, куда он идет, должен был разъяснить ему всю серьезность положения. Правительство должно было постоянно указывать народу на важность того, что стояло на карте, и на то, что сносный мир может быть достигнут только поражением врага, иначе условия мира будут нам навязаны. Только победа спасет нас от такого мира и даст иной.

Наша политическая и моральная незрелость и несамостоятельность, мешавшая нам распознать пустоту громких фраз и невыполнимых обещаний, составляли и составляют наше несчастье. Я все время надеялся, что германский народ преодолеет фразерство, громкие слова и политическую лживость и сумеет создать мировоззрение, отвечающее суровой действительности.

Я ошибся. Фразы, громкие лозунги и преступная фантасмагория овладевали умами все больше и больше по мере того, как все резче разгоралась внутренняя политическая борьба и углублялась про-

331 Мои воспоминания о войне 1914—1918 гг. 

пасть между сословиями, между городом и деревней. Интересы партии и ее цели вскоре приобрели большее значение, чем интересы отечества. Широкая масса буржуазии с ее многоголовием, отсутствием дисциплины и уверенностью в том, что она все знает лучше других, шла своим собственным путем и держалась в стороне, полная духовного чванства, боязливой выжидательности и бесхарактерности1. У нее также не хватало чувства ответственности перед отечеством. Она не думала о том, какой неизмеримый вред она наносит, таким образом, родине и себе. Необузданность и беспринципность более широких народных кругов и подпольная работа независимой социал-демократической партии не встречали противовеса в буржуазии. Печальной нелепостью является то, что германские мужи, в другое время умевшие ясно мыслить, в трудные дни апатично позволили затуманить свои головы и отнять у себя то, чем они жили до сих пор. Таким образом, буржуазия также повинна в падении нашей страны.

Фундамент, на котором покоилась наша могучая армия, получил глубокие трещины. Источник, который должен был обновлять оборонительные силы, замутился.

Наши имперские канцлеры военного времени не сделали ничего для того, чтобы исцелить раны и просветить народ. У них не было творческой мысли, они не сумели объединить народ и вести его так, как это делали великие диктаторы Клемансо, Ллойд Джордж и Вильсон. То, что верховное командование могло дать посредством патриотического просвещения и распространения нашей заграничной пропаганды также и на территорию родины, являлось жалкими крохами. Душа германского народа оставалась без руля и без ветрил, предоставленная всем хлынувшим на нее впечатлениям. Одурманенная и не от мира сего, она погналась за неуловимыми призраками. Таким образом, было слишком понятно, что она склонилась на сторону тех, которые в своем роковом заблуждении или в преступной и достойной проклятья злонамеренности сулили ей исполнение заветных желаний, и не понимала людей, которые ясно видели всю опасность такого способа действий и, озабоченные нашим будущим и движимые святой любовью к стране наших отцов, все снова и снова требовали от

*******************************

1 Здесь ярче всего выражена принадлежность Людендорфа именно к юнкерству, к помещикам — классу, интересы которого расходятся с интересами промышленной буржуазии. — Примеч. ред.

332  Э. Людендорф

нее крайнего напряжения сил. Роковая судьба превратила этих людей в «военную свору», хотя они горячо жаждали мира.

Пресса являлась точным отражением партийной суеты, раскалывавшей германский народ, и его душевной эволюции во время войны. Только часть прессы осталась себе верна, другая часть, будь то из идеализма или партийных, а может быть, и корыстных соображений, приняла мировое исправление, выдуманное сторонниками соглашательского мира, за непреложный факт и отступила от своих взглядов 1914 года. И, наконец, были газеты, которые стыдились своего поведения осенью 1914 года и всяких мыслей о выгодном мире. Воспоминание о таких мужественных чувствах было для них тягостно. Благодаря им во время войны Германия опротивела самим немцам, и они делали все, чтобы разрушить веру в германские силы. К этому примешивался призыв к борьбе с государственным авторитетом и порядком, к которому вскоре присоединилось объявление войны нашему общественному строю. С глубокой патриотической скорбью я следил за этим поворотом. Это были крайне серьезные симптомы, на которые нужно было обратить внимание, чтобы предупредить тяжелую опасность для хода войны, «мене текел» для моральной боеспособности германского народа, а также и германской армии. Все это и многое другое было открыто взорам неприятеля, который, конечно, очень охотно делал свои заключения.

В августе 1914 года вся пресса по внутреннему убеждению встала на точку зрения оборонительной войны и нашла в защиту ее красивые и решительные слова. К сожалению, часть ее впоследствии изменила свои взгляды. Она проглядела, что и оборонительная война не могла закончиться соглашательским миром, а лишь победой, если мы не хотели быть разбитыми и стать жертвой невыносимых условий. Мысль о соглашении с противником преобладала в этой части прессы точно так же, как и в правительстве, и в народе; она была сильнее мысли о победе со всеми вытекающими из нее тяжелыми требованиями к и без того страдающему народу. Многие из самых распространенных газет стали глашатаями нового мировоззрения, основанного на примирении народов. Они резко нападали на тех, которые не решались поверить в стремление врага к миру и во всяком случае не хотели ослаблять нашу собственную боевую силу прежде, чем это стремление выявится с несомненностью, и которые считали

333 Мои воспоминания о войне 1914—1918 гг.

поэтому необходимым сохранить меч острым, а руку, владеющую им, как можно более сильной.

В связи с этим получила распространение еще другая идея. Война вообще не может быть решена только военным путем, т.е. силой оружия. Безусловно, совместная работа военных вождей с правительством необходима, чтобы углубить последствия военных успехов. Но последнее слово остается за оружием. В этом нет никакого сомнения. Неужели воля врага к уничтожению была действительно так малоочевидна, неужели психика и речи какого-нибудь Ллойд Джорджа и Клемансо были неизвестны? Зачем продолжать борьбу, если она была не нужна для того, чтобы выиграть войну или предупредить поражение? Неужели нельзя было составить себе понятие о настроении духа человека, который уходил от своего домашнего быта, от жены и детей и хорошего заработка навстречу нужде и опасности, когда это в конце концов было бесполезно, и он только ставил на карту будущее свое и своей семьи?..

Неужели нельзя было понять человека, который ночью, рискуя жизнью, должен был пробираться через взрытое снарядами поле туда, где его ожидал ад, или сегодня, накануне долгожданного отпуска, должен был сражаться, а может быть, и умереть? Были изобретены идеи, которым надлежало осчастливить весь мир, мысли блуждали в далеком будущем, а суровая действительность была позабыта. О душевной муке солдата, которому приходилось жертвовать жизнью, перестали вспоминать.

Мы думали обо всем, что только возможно. Нам же следовало думать только о войне.

У прессы также не хватало средств руководства, так образцово поставленного у неприятеля. Лишенная руководства, она легко могла превратиться не только в бесполезное, но прямо во вредное оружие для ведения войны. Тот факт, что она не принесла вреда в чисто военных вопросах, а, наоборот, с усердием, которому следовало отдать справедливость, следовала данным ей указаниям, показывает ее добрую волю подчиниться твердому руководству, основанному на взаимном доверии. Конечно, существовали отдельные непокорные головы, но в общем пресса исполняла мою просьбу и освещала военные события в том или ином духе, за что я могу ее только поблагодарить. Понятное желание удовлетворить жажду читателя в новостях нередко вело к тому, что даже чисто военные сообщения, служившие исключительно целям

334  Э. Людендорф

неприятельской пропаганды, проникали из неприятельской и нейтральной прессы в германскую. Когда к этому присоединились еще столь излюбленное известной частью нашей прессы сенсационное изложение и заголовки таких сообщений, тогда наши враги не могли желать для себя лучших помощников в деле пропаганды.

От меня далека мысль искать причины таких ошибок в злой воле или любви к сенсациям. Частью здесь имел значение недостаток понимания, еще чаще, вероятно, чрезвычайно тяжелые условия жизни, лишившие редакции многочисленных опытных сотрудников, благодаря чему они были перегружены работой.

Под влиянием создавшегося впечатления я обратился в декабре 1916 года к имперскому канцлеру с просьбой создать при имперской канцелярии и непосредственно под его наблюдением орган, который объединял бы прессу всего государства во всех областях. Руководство ею со стороны министерства иностранных дел всегда казалось мне неудачной идеей, так как таким образом министерство иностранных дел получало влияние на внутреннюю политику, чего лучше было бы избежать. Конечно, интересы этого министерства должны быть представлены и приняты во внимание, но решающее, отвечающее всем надобностям руководство могло исходить только от имперского канцлера, у которого, согласно конституции, сходились все политические пружины и который должен был устанавливать между ними равновесие. В начале ноября 1916 года я по желанию имперского канцлера предоставил в его распоряжение подполковника Дейтельмозера в надежде на то, что последний, после отставки тайного советника Гаммана, создаст нечто цельное. Задача, возложенная на подполковника, не оправдала моих надежд. Мои требования сводились к следующему: руководство всеми компетентными в деле прессы гражданскими властями авторитетным лицом, непосредственно подчиненным имперскому канцлеру, дружная совместная работа этого органа с управлением печати военного времени и отделом прессы морского штаба, ограничение функций отдела прессы министерства иностранных дел одними вопросами внешней политики; взамен этого углубление его работы во вражеских, нейтральных и союзных газетах и, наконец, защита экономических интересов прессы и содействие им со стороны центрального органа.

Требования эти были отклонены имперским канцлером фон Бетман-Гольвегом.

335 Мои воспоминания о войне 1914—1918 гг.

Единое руководство прессой дало бы возможность воскресить решительное настроение германского народа. Но для реальных результатов отечественного просвещения оно должно было вестись в более непосредственной форме, так, как велась пропаганда наших врагов. К нему следовало присоединить свободное слово государственных деятелей и руководящих умов и устную агитацию. Надо было ежедневно указывать каждому немцу, будь то мужчина или женщина, что для Германии значит поражение. Картины и фильмы должны были проповедовать то же самое. Изображение грозящих опасностей подействовало бы иначе, чем мысли о всяких военных прибылях, чем разговоры и писания о соглашательском мире. И, что не менее важно, это избавило бы нас от тяжелой опасности и послужило бы делу заключения мира. Я попробовал и это — и вызвал большое недовольство.

Саксонская, вюртембергская и баденская пресса заняла особую позицию, но старалась согласовать свои действия с нашими. Баварская пресса чем дальше, тем в большем числе вопросов шла своей особой дорогой.

Сношения с прессой еще значительно затруднялись тем, что у нее не было единого представительства. Ее организация была так же неясна, как организация органов имперских учреждений, долженствующих регулировать работу печати. Нам приходилось иметь дело с «комитетом печати», образованным из представителей берлинской прессы, с союзом германских газетных издателей и с имперским союзом германской прессы. Но и эти организации не спелись между собой. Мы натыкались на несогласия между редакторами и издателями и на многое другое, что говорило об их розни. Я сожалел об этом, так как таким образом исключалась возможность сильного и единого выявления нашего общественного мнения. Я всегда очень высоко ценил влияние прессы и не только столичной, но и провинциальной.

Я лично всегда был рад представителям прессы, поскольку моя служба позволяла мне их принимать.

Сношения верховного командования с газетами шли через управление печати военного времени. Оно образовалось в октябре 1915 года из отделений, возникших с началом войны при замещающем большой генеральный штаб управлении и занимавшихся просмотром германских и заграничных газет и цензурой.

336 Э. Людендорф

В 1917 году к этому присоединилась еще организация отечественного преподавания.

В управление печати военного времени были включены для связи представители важнейших гражданских учреждений Германии и Пруссии; наряду с ним существовал отдел прессы морского штаба. Со всеми этими учреждениями управление печати военного времени работало всегда в самом тесном контакте.

Следуя данным ему указаниям, управление печати военного времени воздерживалось от всякого политического воздействия на германскую прессу. Все утверждения противоположного характера так же ложны, как и то, что оно специально проводило особую политику верховного командования.

Выдающееся положение управления печати военного времени объясняется его твердой организацией, составом сотрудников и отсутствием всякой единой имперской организации. Печать это также сознавала, но ее недовольство относилось не столько к управлению печати военного времени, сколько ко всем тем ведомственным органам печати, которым не хватало твердой организации и руководства.

Многократные несправедливые нападки рейхстага на это управление объясняются почти исключительно незнанием области его деятельности. Они показывают лишь, насколько верховное командование было лишено всякой возможности с имеющимися у него средствами добиться повышения нашей боеспособности.

Управление печати военного времени существовало, и можно было нападать на него, но никто не доискивался основной причины и забывал на замену его требовать вместе со мной крупной имперской организации.

Имевшие место два раза в неделю совещания с членами берлинской и представленной в Берлине провинциальной прессы, в которых кроме управления печати военного времени принимали участие также представители морского штаба и всех ведомств, удовлетворяли потребностям только части печати. Ввиду этого в различных частях империи время от времени представители имперских учреждений делали доклады представителям провинциальных газет.

Важной задачей управления печати военного времени было изучение прессы нейтральных и воевавших с нами государств.

337 Мои воспоминания о войне 1914—1918 гг.

На фронте армейские газеты приобретали все большее значение. Для снабжения их материалом служили бюро полевой печати высших штабов, которые в то же время должны были сообщать мелкой и средней прессе Германии об особенно геройских подвигах отдельных офицеров и солдат на фронте.

В оккупированной части Франции и в лагерях военнопленных выдающимся образом работала «Gazette des Ardennes», которая точностью своих сообщений и своей беспристрастностью заслужила внимание и уважение даже противника.

В том же духе велся «Русский Вестник», издававшийся на русском языке под руководством военного министерства. Военные корреспонденты крупных германских ежедневных газет были сконцентрированы в штабах военной прессы западного и восточного фронтов и, насколько позволяло военное положение, информировались возможно быстро и подробно о всех последних событиях, без всякого давления на свободу их мнений. Насколько было возможно, они принимали участие в жизни войск и штабов.

Наряду с ними имелись известные военные писатели, работавшие над общими обзорами войны. Высший орган цензуры в управлении печати военного времени заботился о равномерном военном контроле над прессой в Германии и исполнении всех правил цензуры, устанавливаемых верховным командованием. С этой же целью он поддерживал связь с управлениями печати в оккупированных областях. Точно так же время от времени он устанавливал общую линию поведения с отделами военной печати наших союзников.

Цензурные распоряжения верховного командования пресекали все, что могло повредить ведению войны. Но на этом они и ограничивались. Наряду с этим высший орган цензуры сообщал военным властям на родине директивы, даваемые имперскими учреждениями. Это приводило к тяжелым недоразумениям и невозможным положениям. Не раз случалось, что военные власти выдавали такие политические указания, переданные через аппарат высшей цензуры, за мнение верховного командования, что естественным образом вновь вызывало недовольство против нас. Проведение надзора за печатью являлось обязанностью не высшего органа цензуры, а исключительно военных властей. По предложению высшей военной власти (военного министра) он

338  Э. Людендорф

только сообщал ему свое мнение и передавал факты, требовавшие, на его взгляд, внимания со стороны министра.

Таким образом, верховное командование не имело возможности принять непосредственные меры против какой-либо газеты, — оно могло лишь обратить внимание имперского правительства, в частности военного министра, а в неотложных случаях замещающего штаба корпуса, когда оно считало поведение той или иной газеты вредным для ведения войны.

По закону политической цензуры не существовало. Это было ошибочно и являлось источником заблуждений. Правительство само часто обращалось к высшему органу цензуры с предложением издать то или иное постановление. Когда я яснее разобрался в этом деле, я высказался против такого использования военной цензуры и положил ему конец.

Подчинение высшего органа цензуры верховному командованию было неудачно. Оно создалось вследствие обращения генерального штаба к самопомощи в начале войны. Всякая цензура должна была вызывать недовольство, и оно должно было тем громче проявляться, чем шире распространялось пацифистское настроение и чем больше стеснений встречали внутренние политические течения. Верховное командование от этого сильно страдало. Учреждение осенью 1916 года должности военного главнокомандующего в качестве начальника всех военных властей внутри страны до известной степени облегчило мое положение по отношению к печати. Но, к сожалению, осенью 1917 года военный министр отказался от руководства военной цензурой.

Правительства наших союзников держали прессу в руках крепче, чем мы. Но в Болгарии и Турции она не имела того значения, как в Германии и Австро-Венгрии. Союзники также ввели у себя сильную политическую цензуру.

В Австро-Венгрии правительство не заботилось о том, чтобы каким-нибудь образом поднять воинственное настроение своих народов и вдохнуть в них активность. В своей последней борьбе за существование правительство двуединой монархии ни в какой мере не было руководителем своих народов.

Настроение болгар и турок мало проявлялось, но в Болгарии все-таки значительно больше, чем в Турции. Болгарское правительство также не справилось с руководством своим народом.

339 Мои воспоминания о войне 1914—1918 гг.

Особенно болезненно ощущалось то, как мало признания встречала Германия в союзной прессе. Наша верность нибелунгов действительно была пустым звуком. Пролитая на чужой земле германская кровь должна была вызвать, по крайней мере, благодарность. Я часто указывал на это верховному командованию союзников. Наконец, подполковнику Николаи удалось заключить известное соглашение по вопросу о помещении в печати четверного союза военных сообщений, что частично улучшило положение. Поездки представителей прессы союзников также предназначались для разъяснения положения дел, но их результаты были ничтожны.

И здесь нашему правительству не хватало энергии. Ему следовало позаботиться о просветительной работе широкого масштаба в союзных странах, чтобы таким путем прийти на помощь отечеству и на время после войны.

Постепенно неприятельская военная пропаганда создала себе опорные пункты в союзных государствах.