Хрусталёв, корону! (листая старые методички)

http://elib.shpl.ru/ru/nodes/1...

или

http://www.russportal.ru/index...

Генеральная тенденция в апологии Николая Кровавого - выкапывание из мусора старинных заплесневелых методичек и "актуализация" давно истлевшего в них дикого бреда. И чем этот бред нелепее и позорнее, тем с большей радостью его пересказывают центральные телеканалы, рясоносные властители дум, политические деятели людоедской ориентации, публицисты, не имущие срама, и неприхотливая наёмная пехота идеологических войн, типичным представителем которой является наша славная Прихожанка.

Да оно и понятно. Зачем напрягаться-то? Задача ведь не ставится так, чтобы поддерживать устойчивое монархическое умиление в больших массах народа на протяжении длительного времени. Задача-то попроще. Столкнуть народ в монархическую яму и там его и закопать...

А чудесная брошюра господина Хрусталёва - неистощимый источник возвышенно-позорных монархических бредней. И, пожалуй, зная её, можно не тратить время и силы на полемику с современными "сказителями", почерпающими на её страницах неприличное молитвенное возбуждение.

Труд Хрусталёва старше творений Ольденбурга и Бразоля, но отнюдь не уступает им в нагромождении несуразностей.

Брошюра состоит из шести глав, предваряемых предисловием генерала Лохвицкого.

Из предисловия генерала неподготовленный читатель с изумлением узнаёт, что государь наш страстотерпец своими державными дарованиями заметно превосходил Петра Великого.

<<Девять лѣтъ понадобилось Петру Великому, чтобы Нарвскихъ побѣжденныхъ обратить въ Полтавскихъ побѣдителей. Послѣдній Верховный Главнокомандующій Императорской Русской Арміей Императоръ Николай II сдѣлалъ ту же великую работу въ полтора года.>>

Увы, измена не дремала.

<<Но работа Его была оцѣнена и врагами, и между Государемъ и Его Арміей и побѣдой — стала революція.>>

В.Н. Хрусталёв, со своей стороны, тоже делает небольшое вступление, укоряя эмигрантов в том, что они почитают государя недостаточно глубоко и всесторонне.

<<О, конечно, изъ витринъ магазиновъ, со стѣнъ убогихъ эмигрантскихъ жилищъ, смотрятъ на насъ знакомыя черты сѣровскаго портрета.>>

Но нет тут подлинного мистического погружения в сокровенные тайны монархического величия.

<<Имѣть у себя на стѣнѣ портретъ Царя, «чтить» Его память, — стало скорѣе признакомъ хорошаго тона, чѣмъ-то вродѣ аттестата на принадлежность къ «обществу», своего рода снобизмомъ, чѣмъ выраженіемъ міровоззрѣнія.>>

Метастазы неизлечимого монархизма до сих пор не поразили необратимым образом мозг и сердце типичного эмигранта.

<<«Послѣдніе годы царствованія, — пишетъ генералъ Врангель, — отшатнули отъ Государя сердца многихъ сыновъ отечества. Армія, какъ и вся страна, отлично сознавала, что Государь дѣйствіями Своими больше всего самъ подрываетъ Престолъ». (Записки генерала Врангеля. Бѣлое Дѣло, т. V, стр. 11).>>

Даже и флигель-адъютанты позволяют себе такое...

<<Такъ пишетъ вождь бѣлаго движенія, его вдохновитель и, въ то же время — блестящій представитель гвардіи, флигель-адъютантъ Царя. Это не отзывъ безотвѣтственнаго обывателя. Пройти мимо и обойти его молчаніемъ — нельзя. Отъ такого отзыва одинъ шагъ до другого, также принадлежащаго представителю блестящихъ военныхъ круговъ, именующему себя офицеромъ Л. Гв. Кирасирскаго Ея Величества полка: «Въ самомъ дѣлѣ, какое, въ сущности, сожалѣніе, могъ возбуждать въ идейномъ смыслѣ слабый, безвольный Царь, окружившій себя близорукой камарильей и мужикомъ-проходимцемъ, до послѣдней минуты цѣплявшійся за свои самодержавныя прерогативы, въ критическій часъ не съумѣвшій защитить ихъ мужественной рукою». (Ю. Галичъ. Красный Хороводъ. Рига 1929, стр. 54-55).

Итакъ, съ одной стороны — портреты и почитаніе памяти. Съ другой, — и въ той же самой средѣ (ибо я не говорю о республиканскихъ кругахъ) — «слабый, безвольный Царь», который «дѣйствіями своими больше всего самъ подрывалъ Престолъ».>>

В непонимании и даже дерзновенном отрицании величия Государя, величия Его образа, Его жертвы и Его исторических заветов автор брошюрки и видит корень всех русских бед. И, осенив себя крестным знамением, принимается этот корень безжалостно выдирать из скудной эмигрантской почвы.  

I

{Величия государя не было понято современниками}

Но ... принимается как-то странно. В первой главке своего труда он продолжает нанизывать на дрожащий стержень своего патриотического негодования негативные отзывы о Кровавом, откладывая обличение этих отзывов на будущее. Зачем он это делает? Так ведь горек эмигрантский хлеб. Если уж сделаны какие-то выписки, то их поневоле приходится вгонять в основной текст и предъявлять к оплате...

<<Едва ли какой-либо другой личный починъ Императора Николая II имѣетъ такую «дурную прессу», какъ принятіе Имъ на Себя Верховнаго Главнокомандованія арміей. Однимъ изъ немногихъ исключеній является, состоявшаяся прошлою весною, талантливая лекція генерала В. Н. Доманевскаго. Въ преобладающемъ же большинствѣ случаевъ, — если не считать немногихъ, при томъ, по большей части, очень сдержанныхъ, отзывовъ обратнаго характера, этотъ актъ встрѣчаетъ почти единодушное осужденіе.>> 

1) <<«Настроеніе Николая II, — пишетъ П. Н. Милюковъ, — характеризуется тѣмъ, что еще 23 августа, Онъ принялъ на Себя командованіе всѣми сухопутными и морскими силами. Всѣ попытки (въ томъ числѣ и письмо, подписанное восемью министрами) отговорить Царя указаніемъ на опасность и рискъ занятія этой должности, — не помогли. Распутинъ убѣдилъ Императрицу и Императора, что принятіе командованія въ моментъ, когда врагъ углубился въ предѣлы Имперіи, есть религіозный долгъ Самодержца. Мистическій взглядъ на Свое призваніе, поддерживаемый сплотившимся придворнымъ кружкомъ, окончательно парализовалъ всѣ другія вліянія. Отнынѣ всѣ попытки извнѣ указать Царю на возрастающую опасность народнаго недовольства наталкивались на пассивное сопротивленіе человѣка, подчинившагося чужой волѣ и потерявшаго способность и желаніе прислушиваться къ новымъ доводамъ. Ходили слухи, что это состояніе умственной апатіи поддерживается въ Царѣ усиленнымъ употребленіемъ алкоголя». (П. Н. Милюковъ. Ист. II Рус. рев., т. I, вып. I, стр. 28.)>>

2) <<Почти въ томъ же духѣ высказывается и генералъ А. И. Деникинъ: «Въ августѣ 1915 г., — пишетъ онъ, — Государь, подъ вліяніемъ Императрицы и Распутина, рѣшилъ принять на Себя верховное командованіе арміей. Этому предшествовали безрезультатные представленія восьми министровъ и нѣкоторыхъ политическихъ дѣятелей, предостерегавшихъ Государя отъ опаснаго шага. Оффиціальными мотивами выставлялись, съ одной стороны, трудность совмѣщенія работы управленія и командованія, съ другой — рискъ брать на себя отвѣтственность за армію въ тяжкій періодъ ея неудачнаго отступленія. Но истинной побудительной причиной былъ страхъ, что отсутствіе знаній и опыта у новаго Верховнаго Главнокомандующаго крайне осложнитъ и безъ того трудное положеніе арміи, а нѣмецко-распутинское окруженіе, вызвавшее параличъ правительства и разрывъ его съ Государственной Думой и страной, — поведетъ къ разложенію арміи». (А. И. Деникинъ. Очерки Русской Смуты, т. I, вып. I, стр. 33).>>

3) <<Не менѣе опредѣленно высказывается и другой военный писатель — генералъ П. Н. Красновъ: «Не фатальная ли неудачливость Императора Николая II (Ходынская катастрофа въ день коронаціи, Японская война, темные слухи, распускаемые злонамѣренными людьми), пошатнули духъ армій, когда Государь Императоръ взялъ на себя командованіе въ 1915 г.?» (П. Н. Красновъ. Душа арміи, стр. 73).>>

4) <<Къ той же категоріи военныхъ сужденій надлежитъ отнести и отзывъ генерала Ю. Н. Данилова о военной неподготовленности и скромности военнаго стажа Государя, достигшаго на военной службѣ лишь «скромнаго положенія полковника одного изъ гвардейскихъ полковъ». (Ю. Н. Даниловъ. Архивъ Русск. Рев. т. XIX, стр. 217).

«Въ общемъ Государь, — пишетъ генералъ Даниловъ, — былъ человѣкомъ средняго масштаба, котораго несомнѣнно должны были тяготить государственныя дѣла и тѣ сложныя событія, которыми полно было Его царствованіе. Разумѣется не по плечу и не по знаніямъ Ему было и непосредственное руководительство войною. (Тамъ же, стр. 213).

Въ настоящее время, въ недавно вышедшей книгѣ «Великій Князь Николай Николаевичъ» генералъ Даниловъ еще болѣе укрѣпилъ и подтвердилъ свой отзывъ о Государѣ, какъ полководцѣ: «Вступленіе въ командованіе всей арміей Императора Николая II было встрѣчено съ недовѣріемъ и уныніемъ», — пишетъ генералъ. — «Всѣмъ было хорошо извѣстно, что Императоръ Николай II не обладалъ ни необходимыми знаніями, ни опытомъ, ни волею, и что весь Его внутренній обликъ мало соотвѣтствовалъ грандіозному масштабу войны» (стр. 274).>>

5) <<Нѣсколько иной характеръ имѣетъ сужденіе профессора барона Б. Э. Нольде, который подходитъ къ вопросу не столько съ военной, сколько съ политической точки зрѣнія: «Во имя спасенія страны и спасенія Династіи надо было сломить волю Монарха и заставить Его подчиниться, вмѣсто мистики, политической реальности. Для страны въ ту минуту отозваніе Великаго Князя значило окончательный разрывъ съ нею, ибо, такъ или иначе, правильно или неправильно, для всей той Россіи, въ союзѣ съ которой война была начата, имя Великаго Князя въ тотъ моментъ было символомъ этого союза, а его отсылка — символомъ разрыва». (Б. Э. Нольде. Изъ исторіи русской катастрофы. Совр. Зап., кн. XXX, стр. 547-548).>>

Итак, невысокую оценку полководческих дарований, масштаба личности и популярности государя в стране высказывают:

генералы П.Н. Врангель, А.И. Деникин, П.Н.Краснов, Ю.Н. Данилов;

полковник Ю. И. Гончаренко (Юрий Галич - http://www.russkije.lv/ru/lib/... );

П.Н. Милюков, видный политический деятель, историк, Б.Э. Нольде, юрист и историк.

Разумеется, этот список легко можно было бы продолжить. Ограничимся тем, что полководческие таланты государя отрицал ярый монархист и прекрасный знаток отечественной военной истории, эмигрантский писатель А.А. Керсновский. В "Истории Русской армии" он пишет, отдав предварительно должное высоким моральным качествам государя:

<<Государь не строил никаких иллюзий. Он отдавал себе отчет в своей неподготовленности военной и ближайшим своим сотрудником и фактическим главнокомандующим пригласил наиболее выдающегося деятеля этой войны генерала Алексеева, только что благополучно выведшего восемь армий из угрожавшего им окружения. >> (Керсновский А.А. История Русской армии, том III, глава XV http://militera.lib.ru/h/kersn... )

Но господин Хрусталёв принадлежит к породе бесстрашных монархистов. Вызвав столь грозных духов сомнения, он берётся тут же, на глазах у изумлённой публики, загнать их в подземелье стыда и раскаяния несокрушимой силой своих аргументов :

<<Сводя вкратцѣ приведенные отзывы, мы получаемъ слѣдующіе два основные пункта:

1) Государь принялъ командованіе подъ вліяніемъ Распутина, безъ надлежащей подготовки, воинскаго опыта и знаній.

2) Политически — это рѣшеніе означало разрывъ съ страной.

Теперь, посмотримъ.>>

II

{Какими свойствами и качествами должен обладать идеальный главнокомандующий?}

Что же мы видим, глядя на государя во главе армии глазами Хрусталёва?

А видим-то мы удивительные вещи. Вторя словам страстотерпца криминального мира Михаила Круга, хочется спросить: "Что ж ты, фраер, сдал назад?"

Оказывается, воюющая армия настолько грандиозный и сложный организм, что для управления ею ... выдающихся полководческих способностей и не требуется.

<<Весьма характерно, при этомъ, замѣчаніе уже цитированнаго выше генерала Данилова, что въ современныхъ массовыхъ арміяхъ, талантъ и искусство полководца обычно теряются подъ вліяніемъ ихъ малой гибкости, неповоротливости и недостаточнаго обученія, въ виду чего эти арміи болѣе отвѣчаютъ стратегическимъ способностямъ средняго полководца (Ген. Даниловъ. Организація совр. вооруж. силы, «Возрожденіе», 22 ноября 1929 г. № 1634).>>

Хрусталёв интерпретирует Данилова удивительным образом:

<<Иными словами, при такихъ условіяхъ, функціи Верховнаго Главнокомандующаго, по своему масштабу, далеко выходятъ за предѣлы чисто военныхъ, спеціальныхъ знаній, относясь, по своей природѣ, къ сферѣ высшихъ государственныхъ рѣшеній, восходя къ тѣмъ вершинамъ, на которыхъ, по удачному выраженію Черчилля, дѣло сводится къ рѣшенію «да» или «нѣтъ», — наступать или отступать.>>

Т.е., чем среднее у тебя умишко, тем проще тебе принять во внимание всю совокупность обстоятельств и принять стратегическое решение. И то верно.

Но главнокомандующему мало быть эталонной военной посредственностью. Он ещё должен быть и посредственным организатором тыла. Ибо: <<Современная война требуетъ мобилизаціи не только войскъ, но и промышленности, путей сообщенія, финансовъ, продовольствия, администраціи, короче, — всей экономической и политической жизни страны, т. е. глубоко вторгается въ область ея внутренней политики.>>

Но и этого маловато будет. Нужны ещё и средние дипломатические способности: <<Война, ведущаяся, какъ великая, въ составѣ европейской коалиціи, не ограничивается только задачами своего фронта: необходимо согласовать военныя дѣйствія съ требованіями, вытекающими изъ союзныхъ договоровъ. И этотъ вопросъ, опять-таки, тѣсно связанъ съ общей, на этотъ разъ внѣшней, государственной политикой.>>

<<При такихъ условіяхъ, надлежитъ придти къ выводу, что въ функціяхъ Верховнаго Главнокомандующаго элементъ общегосударственный преобладаетъ надъ элементомъ военно-техническимъ>>, - что и требовалось доказать.

Откуда следует, что государь обладал какими-то способностями в области организации тыла и в сфере дипломатической, Хрусталёв не сообщает, исходя, вероятно, из того, что не бывает же на свете людей, не имеющих совсем никаких дарований.

Ну и, потом, Николай испытывал дискомфорт вдали от армии:

<<Изъ писемъ Императрицы Александры Ѳеодоровны мы видимъ, что Государь глубоко страдалъ въ первые дни войны, находясь внѣ арміи. Мы знаемъ также, что Императрица старалась утѣшить Государя, поддерживая Его въ этомъ рѣшеніи. >>

III

{Шингарёв или Распутин?}

Утешив читателя в стиле "не боги горшки обжигают", господин Хрусталёв яркими мазками живописует картину развала, постигшего фронт и тыл в 1915 году.

<<19 апрѣля 1915 года, третья армія, состоявшая подъ командой генерала Радко-Дмитріева и расположенная по рѣкѣ Дунайцу, на путяхъ къ Кракову, имѣя базой г. Тарновъ, подверглась ураганному огню тяжелыхъ германскихъ орудій. Недостатокъ снарядовъ не далъ намъ возможности выдерживать артиллерійскій бой, и началось всѣмъ памятное галиційское отступленіе, быстро охватившее почти весь фронтъ.>>

Недостаток снарядов, надо полагать, относится к числу природных феноменов, ни коим образом не характеризующих политическое и экономическое своеобразие Российской империи. А Германская империя, само собой, пожинала в том году плоды иных природных феноменов.

<<Хотя, не взирая на убійственный огонь противника, наши войска отходили въ порядкѣ, нерѣдко переходя въ штыковыя атаки, и временами нанося тяжкіе удары непріятелю, тѣмъ не менѣе моральное впечатлѣніе отхода было огромно. Но еще тягостнѣе были послѣдствія государственнаго характера. Въ связи съ отходомъ армій, территорія ближняго тыла, подчиненная непосредственно военному начальству, отодвинулась далеко вглубь страны, Волны бѣженцевъ, выселяемыхъ по требованію военныхъ властей, хлынули отъ фронта внутрь Россіи, неся съ собой эпидемическія болѣзни, перегруженность населенія, истощеніе запасовъ продовольствія и заторы путей сообщенія. Распоряженія военнаго начальства, касавшіяся вновь возникшей тыловой территоріи, часто не согласовались съ дѣйствіями мѣстныхъ гражданскихъ властей, результатомъ чего являлось взаимное непониманіе, граничащее съ раздраженіемъ и даже озлобленіемъ. Возникавшая на этой почвѣ неурядица, въ связи съ угнетающимъ вліяніемъ отступленія, создавала атмосферу общаго упадка и потери надежды на побѣду. >>

<<Но тяжкія послѣдствія двоевластія этимъ не ограничиваются: неурядица, создавшаяся на мѣстахъ, доходитъ до центра, вызывая фактическую невозможность работы центральнаго правительственнаго аппарата. По выраженію секретной записки членовъ военно-морской комиссіи Государственной Думы «непроходимая стѣна раздѣляетъ двѣ власти, которыя должны были бы работать рука объ руку — власть военно-полевую и власть центральную».>>

Вы только не подумайте, дорогой читатель, что господин Хрусталёв рисует складывающуюся революционную ситуацию, порицает архаичный характер государственного управления или пытается возложить на государя императора какую-то долю вины за все эти административные безобразия. Мы же с вами люди консервативные и благонамеренные! 

Речь тут идёт не о том "кто виноват?", а о том, что организовав уникальное по стилю и по последствиям взаимодействие военных и гражданских властей, государь поспешил наложить свой неповторимый личный отпечаток и на процесс управления войсками.

Объяснив, что для руководства многомиллионной армией особых военных дарований не нужно, а дела пошли совсем уж вкривь и вкось, Хрусталёв сообщает читателю, что лучшие выборные от народа прямо просили государя взять в руки вострую сабельку. Члены военно-морской комиссии Государственной Думы писали государю:

<<«Ваше Императорское Величество. Пріемлемъ смѣлость сказать Вамъ: понимая неизбѣжность обособленія власти, стоящей во главѣ арміи, отъ власти, управляющей страной, мы твердо знаемъ, однако, что безъ высшей власти, все объединяющей, невозможно правильное направленіе дѣла обороны. Только непререкаемой Царской властью можно установить согласіе между ставкой Великаго Князя Верховнаго Главнокомандующаго и Правительствомъ». Подъ этимъ докладомъ стоятъ подписи: предсѣдателя комиссіи Шингарева, товарищей его, Шульгина и Савича, и членовъ — Ефремова, Чихачева, Сверчкова, Добровольскаго и Маркова (В. В. Шульгинъ. Законодатели «въ окопахъ». «Возрожденіе», 16 іюня 1927 года, № 744).>>

Господин Хрусталёв делает из этого патриотического обращения тот вывод, что лучшие люди просили государя сместить Николай Николаевича и воссесть в Ставке. А почему он делает такой вывод? Шингарёв со товарищи прямо говорят о том, что есть Ставка, есть Правительство и есть, наконец, Царская власть, которой на роду написано согласовывать работу разнородных учреждений и железной рукой проводить высший государственный интерес. Как можно истолковать сие обращение в том смысле, что царю предлагают нырнуть в котёл с кипящим молоком и обернуться Гинденбургом средних дарований? Ему же прямо и почтительно говорят: "Ваше императорское величество, хватит дурью маяться, поработайте немножко царём, да наведите порядок во взаимодействии военных и гражданских властей".

Ведь получается-то что-то странное. Вот представьте себе. Сельского попа просят помирить Ваньку с Манькой, он призывает супругов и говорит им: "Ты, Ванька, уходи, а я отныне буду твоим мужем, Манька".

Господин Хрусталёв делает также одно весьма опрометчивое заявление: <<Итакъ, вотъ тѣ «Распутины», которые, по мнѣнію г. Милюкова, убѣдили Царя въ опасности двоевластія.>>

Однако!

Т.е. для того, чтобы сберечь в сердце огонёк чистой любви к Николаю Кровавому, читатель должен уверовать в то, что на пост главнокомандующего его сватали Шингарёв с Шульгиным, а не Александра Фёдоровна с Другом.

Вот новости!

Читаем священные письма государыни. Святая государыня с голубиной кротостью несколько месяцев вбивала в святую царскую голову простую и ясную мысль о том, что "Николаша" (великий князь Николай Николаевич младший) должен уйти:

4.04.1915

<<Да благословит Господь твое путешествие, мой любимый, и да принесет оно успех и поддержку нашим войскам! — Надеюсь, что ты кое-что еще повидаешь до возвращения в ставку, и если Николаша вздумает жаловаться на это Воейкову, положи сразу конец этому и докажи, что ты повелитель. ... Хотя Н. поставлен очень высоко, ты выше его. Нашего Друга так же, как и меня, возмутило то, что Н. пишет свои телеграммы, ответы губернаторам и т.д. твоим стилем, — он должен бы писать более просто и скромно.>>

7.04.1915

<<Он не советует брать с собою Н. — находит, что всюду тебе лучше быть одному, и с этим я вполне согласна. Ну, теперь, раз это уже решено, надеюсь, что все удастся и, в особенности, что тебе удастся повидать войска. Это будет большой радостью для тебя и наградой для них. Да благословит и сохранит тебя Господь в этой поездке!>>

10.06.1915

<<То же относительно другого вопроса, который наш Друг так принимает к сердцу и который имеет первостепенную важность для сохранения внутреннего спокойствия — относительно призыва 2-го разряда: если приказ об этом дан, то скажи Н., что так как надо повременить, ты настаиваешь на его отмене. Но это доброе дело должно исходить от тебя. Не слушай никаких извинений (я уверена, что это было сделано ненамеренно, вследствие незнания страны). — Поэтому наш Друг боится твоего пребывания в ставке, так как там тебе навязывают свои объяснения, и ты невольно уступаешь, хотя бы твое собственное чувство подсказывало тебе правду, для них не приемлемую. — Помни, что ты долго царствовал и имеешь гораздо больше опыта, чем они. На Н. лежит только забота об армии и победе — ты же несешь внутреннюю ответственность и за будущее, и если он наделает ошибок, тебе придется все исправлять (после войны он будет никто). — Нет, слушайся нашего Друга, верь ему, его сердцу дороги интересы России и твои. Бог недаром его нам послал, только мы должны обращать больше внимания на его слова — они не говорятся на ветер. Как важно для нас иметь не только его молитвы, но и советы! Министры не догадались тебя предупредить, что эта мера может быть гибельной, а он сделал.>>

12.06.1915

<<Все страстно желают чуда, успеха, чтобы снаряжения и оружия стало вдвое больше. — Каково настроение в ставке? — Как бы я хотела, чтобы Н. был другим человеком и не противился Божьему человеку! Это всегда приносит несчастье их работе, а эти женщины [черногорки] не дают ему перемениться. Он получил бесчисленные награды и благодарности за все, но слишком рано. — Больно подумать, что он столько получил, а мы почти все опять потеряли.>>

16.06.1915

<<Как видишь, я совершенно не доверяю Н... Я знаю, что он далеко не умен и, раз он враг Божьего человека, то его дела не могут быть успешны и мнения правильны. ...  Ты знаешь, что для меня эта война во всех отношениях — и Господь нам никогда не простит нашей слабости, если мы дадим преследовать Божьего человека и не защитим его. — Ты знаешь, что ненависть Н. к Григ. очень сильна.>>

17.06.1915

<<Н. и Витте виноваты в том, что Дума существует, а тебе она принесла больше забот, чем радостей. — Ох, не нравится мне присутствие Н. на этих больших заседаниях по внутренним вопросам! — Он мало понимает нашу страну и импонирует министрам своим громким голосом и жестикуляцией. Меня его фальшивое положение временами бесит. Почему министры не просили изменить это? — Это было их первым долгом.

Он не имеет права вмешиваться в чужие дела, надо этому положить конец и дать ему только военные дела — как Френч и Жоффр. — Никто теперь не знает, кто император, — ты должен мчаться в ставку и вызывать туда министров, как будто ты не мог их видеть здесь, как в прошлую среду. Кажется со стороны, будто Н. все решает, производит перемены, выбирает людей, — это приводит меня в отчаяние. — Ему не понравилось, что Крив. говорил про Данилова, а тот исполнял только свой долг. — Должна же быть причина, кроме дурного характера, почему вся армия и старик Иванов его ненавидят. — Все говорят, что он держит в руках Н. и других Вел. князей. — Извини, что я тебе все это пишу, но я чувствую себя крайне несчастной. — Все дают тебе неправильные советы и пользуются твоей добротой. Плюнь на ставку! Там ничего хорошего не высидишь. Слава Богу, что ты проведешь приятный день в Беловеже на лоне природы, вдали от интриг. Хорошо бы, если бы тебе удалось проехать на следующий день к Иванову или еще куда-нибудь, где стоят войска, — не к гвардии опять, а где другие стоят массами в ожидании. Ты так долго опять отсутствуешь, а Гр. просил этого не делать! Все делается наперекор Его желаниям, и мое сердце обливается кровью от страха и тревоги.>>

22.06.1915

<<Как много слышно здесь жалоб против ставки и приближенных Н.!>>

24.06.1915

<<Извини, что я говорю с тобой так откровенно, но я слишком страдаю — я знаю тебя и Н. Поезжай к войскам, не говоря Н. ни слова. У тебя ложная, излишняя щепетильность, когда ты говоришь, что нечестно не говорить ему об этом, — с каких пор он твой наставник, и чем ты ему этим помешаешь? Пускай, наконец, увидит, что ты действуешь, руководясь собственным желанием и умом, который стоит их всех взятых вместе. Поезжай, дружок, подбодри всех, Иванова тоже — теперь ожидаются тяжелые бои! Осчастливь войска своим дорогим присутствием, умоляю тебя их именем — дай им подъем духа, покажи им, за кого они сражаются и умирают, — не за Н., а за тебя! Десятки тысяч никогда тебя не видали и жаждут одного взгляда твоих прекрасных чистых глаз. — Столько народу туда проехало, что тебя не смеют обманывать, будто туда нельзя пробраться. — Но если ты скажешь об этом Н., шпионы в ставке (кто?) сразу дадут знать германцам, которые приведут в действие свои аэропланы. 3 простых автомобиля не будут особенно заметны, но телеграфируй мне, чтобы я могла знать о твоем решении и известить нашего Друга, чтобы Он тогда помолился за тебя. — Напиши так: “завтра опять отправляюсь в поездку”, прошу тебя, друг мой. — Верь мне. я желаю твоего блага — тебя всегда надо ободрять, и помни — ни слова об этом Н., пусть он думает, что ты уехал куда-нибудь, в Бел. или куда тебе захотелось. Эта предательская ставка, которая удерживает тебя вдали от войск, вместо того, чтобы ободрять тебя в твоем намерении ехать... Но солдаты должны тебя видеть, они нуждаются в тебе, а не в ставке, ты им нужен, как и они тебе.>> (О. А. Платонова "Николай II в секретной переписке" http://militera.lib.ru/db/plat... )

И так далее и тому подобное вплоть до самой отставки. Более подробно "кампания" Александры Фёдоровны, вдохновляемой Другом, против "Николаши" отображена тут - https://cont.ws/@mzarezin1307/...

Да такого напора и Горбачёв бы не выдержал!

Друг Царской Семьи, как квалифицированный эксперт, озвучил веление Неба, государыня довела это веление до страстотерпца, а уж он исполнил свой религиозный долг. И нечего тут на Шингарёва пенять!

А уж какие цели преследовали те политические силы, которые присвоили себе функции Неба и пользовались святым старцем как простой Кассандрой...

Косвенно автор брошюры признаёт мощное влияние весьма иррациональных факторов на государственное управление в период Мировой войны. Хрусталёв пишет: <<въ составѣ министровъ того времени не было ни одного ставленника Распутина, — наоборотъ, многіе склонны объяснять вліяніемъ Распутина ихъ послѣдующій уходъ>>.

IV

 {Министры забыли обрадоваться}

Итак, по мнению господина Хрусталёва, наиболее ответственные думцы настойчиво призывали государя принять бразды военного правлении, а святой старец и Друг молчал, как в рот воды набрав. Ну, он (Хрусталёв) так видит.

А вот родное, царём назначенное и обласканное правительство повело себя крайне нелояльно. По мере развёртывания немецкого наступления на правительственных заседаниях звучали выступления крайне тревожные, а когда стало известно, что государь решил метать перуны в тевтонов собственноручно, тревога переросла в панику. Хрусталёву такая реакция государственных мужей на текущие события представляется загадочной. Как же так, обнаружился человек, универсально одарённый средними способностями и рвётся в бой, а они не испытывают никакой эйфории?

Мнения Министров Хрусталёв воспроизводит по запискам помощника управляющего делами Совета Министров А. Н. Яхонтова.

1) <<16 Іюля 1915 года, военный министръ генералъ Поливановъ обратился къ Совѣту Министровъ съ слѣдующимъ заявленіемъ: «Считаю своимъ гражданскимъ и служебнымъ долгомъ заявить Совѣту Министровъ, что отечество въ опасности» (Архивъ Рус. Рев., т. XVIII, стр. 15).

Обрисовавъ, затѣмъ, общую картину фронта, какъ принимающую характеръ чуть ли не паническаго бѣгства, военный министръ продолжалъ: «Но на темномъ фонѣ матеріальнаго, численнаго и нравственнаго разстройства арміи, есть еще одно явленіе, которое особенно чревато послѣдствіями и о которомъ нельзя умалчивать. Въ Ставкѣ Верховнаго Главнокомандующаго наблюдается растущая растерянность. Она тоже охватывается убійственной психологіей отступленія и готовится къ отходу вглубь страны, на новое мѣсто. Назадъ, назадъ, назадъ — только и слышно оттуда» (стр. 16).>>

<<Подъ тяжелымъ впечатлѣніемъ этой рѣчи, А. В. Кривошеинъ, въ слѣдующемъ засѣданіи, 24 іюля, дополняетъ сообщеніе военнаго министра характеристикой положенія, создавшагося въ тылу. «Съ развитіемъ отступленія и приближеніемъ военныхъ администраторовъ, — говоритъ онъ, — со всѣхъ сторонъ учащаются жалобы на тренія, волокиту и путаницу въ дѣлахъ... На мѣстахъ получается полная анархія. Всѣ приказываютъ, но отвѣтственныхъ людей не найти. Дезорганизація принимаетъ столь угрожающій характеръ, что становится страшно за будущее. Иной разъ, слушая разсказы съ мѣстъ, думаешь, что находишься въ домѣ сумасшедшихъ... Создается разность политики, путаница въ управленіи и хаосъ. Такъ или иначе, но бедламу долженъ быть положенъ предѣлъ. Никакая страна, даже многотерпѣливая Русь, не можетъ существовать при наличіи двухъ правительствъ» (стр. 19).

Въ дальнѣйшей бесѣдѣ А. В. Кривошеинъ дѣлаетъ слѣдующее, глубоко знаменательное заявленіе: «Нельзя забывать, что Положеніе о полевомъ управлении войскъ составлялось въ предположеніи, что Верховнымъ Главнокомандующимъ будетъ самъ Императоръ. Тогда никакихъ недоразумѣній не возникало бы и всѣ вопросы разрѣшались бы просто: вся полнота власти была бы въ однѣхъ рукахъ» (стр. 21).>>

<<Происходящій затѣмъ обмѣнъ мнѣній принимаетъ характеръ столь рѣзкій въ отношеніи Ставки, что предсѣдатель И. Л. Горемыкинъ принужденъ дважды напомнить о необходимости чрезвычайной осторожности въ отношеніи Ставки и Великаго Князя Верховнаго Главнокомандующаго.>>

Соображения Кривошеина Хрусталёв склонен истолковывать так, что с заменой Николая Николаевича Николаем Александровичем всё автоматически встанет на свои места. А почему, собственно? Ведь в чём беда-то? Ставка и гражданские ведомства (министерство внутренних дел, министерство финансов, министерство государственных имуществ и т.д.) в "серой зоне", где их полномочия перекрещиваются, вступают в конкуренцию за дефицитные ресурсы (подвижной состав, трудовые ресурсы, здания и т.п.). Причём ставка, наделённая чрезвычайными полномочиями, расписанными в том предположении, что главнокомандующим будет государь, захватывает себе непропорционально большую долю этих ресурсов, что парализует работу других ведомств, и не позволяет самой Ставке разумно распорядиться "захваченными" ресурсами. Что измениться с приходом государя? В смысле, что изменится к лучшему?

Надо менять регламент, а не солистов.

Вот, к примеру, чрезмерно многолюдные запасные батальоны в столице. Кому от них польза? Люди сидят друг у друга на головах, винтовку или пулемёт видят далеко не каждый день и на фронт прибывают не обученными. Кому бы было хуже, если бы они были призваны несколько позже и проработали эти несколько месяцев в промышленности или даже в сельском хозяйстве?

А на фронте командование фронтов, армий и даже корпусов захватило заметное количество пассажирских вагонов, да так в них и просидело всю войну.

А изрядное количество грузовых вагонов использовалось армией как склады на колёсах. В то время, как в Донбассе домны останавливались из-за отсутствия угля и руды, а в Питере рабочие бастовали из-за голодухи. Так это было и с приходом Кровавого ничего не изменилось к лучшему.

Поэтому никакой непоследовательности не было там, где Хрусталёв её упорно ищет.

2) <<Однако, въ слѣдующей фазѣ событій, психологія Совѣта Министровъ, безъ всякихъ видимыхъ причинъ, рѣзко мѣняется: какъ и въ первый разъ, сужденія открываются, 6 августа 1915 года, заявленіемъ военнаго министра генерала Поливанова: обрисовавъ положеніе на фронтѣ, какъ грозящее каждую минуту непоправимой катастрофой, генералъ Поливановъ произносить слѣдующія слова: «Какъ ни ужасно то, что происходитъ на фронтѣ, есть еще одно, гораздо болѣе страшное событіе, которое угрожаетъ Россіи: я сознательно нарушу служебную тайну и данное мною слово до времени молчать. Я обязанъ предупредить правительство, что сегодня утромъ на докладѣ, Его Величество объявилъ мнѣ о принятомъ Имъ рѣшеніи устранить Великаго Князя и лично вступить въ верховное командованіе арміей» (стр. 52-53).

Это заявленіе производитъ впечатлѣніе разорвавшейся бомбы. Изъ разразившагося хаоса безпорядочныхъ и мало связанныхъ между собой сужденій, выступаетъ, однако, одно совершенно опредѣленное положеніе: тѣ самые министры, которые двѣ недѣли тому назадъ негодовали на двоевластіе и высказывали рѣзкія сужденія по адресу Великаго Князя — теперь всѣ огуломъ, за двумя исключеніями (Горемыкинъ и Хвостовъ) говорятъ о необходимости всѣми силами противодѣйствовать рѣшенію Государя.>>

Кривошеин резюмировал мнение Совета министров:

«Я давно подозрѣвалъ возможность заявленія Государемъ желанія стать во главѣ арміи. Это вполнѣ соотвѣтствуетъ Его душевному складу и мистическому пониманію своего Царскаго призванія... Я совершенно согласенъ съ тѣми моими сочленами, которые говорятъ о немедленной необходимости отговорить Государя. Ставятся ребромъ судьбы Россіи и всего міра. Надо протестовать, умолять, настаивать, просить, — словомъ использовать всѣ доступные намъ способы, чтобы удержать Его Величество отъ безповоротнаго шага. Мы должны объяснить, что ставится вопросъ о судьбѣ Династіи, о самомъ тронѣ, наносится ударъ монархической идеѣ, въ которой и сила и вся будущность Россіи. Народъ, давно уже, со временъ Ходынки и Японской кампаніи, считаетъ Государя Царемъ несчастливымъ, незадачливымъ. Напротивъ популярность Великаго Князя еще крѣпка, и онъ является лозунгомъ, вокругъ которая объединяются послѣднія надежды. Армія тоже, возмущаясь командирами и штабами, считаетъ Николая Николаевича своимъ истиннымъ вождемъ. И вдругъ — смѣна Верховнаго Главнокомандованія. Какое безотрадное впечатлѣніе и въ обществѣ, и въ народныхъ массахъ, и въ войскахъ» (стр. 55).

3) Но потом, когда выяснилось, что сама передача военной власти произойдёт без больших потрясений, министры смирились. Последним человеком, в одиночку протестовавшим против принятия государем обязанностей главнокомандующего, оказался обер-прокурор Самарин. Самарин достаточно откровенно заявил, что смещение Николая Николаевича обусловлено "влияниями", на что министр внутренних дел  князь Щербатов наивно возразил, что в те дни РаспутИн в столице отсутствовал.

4) А вот буржуазная Россия была настроена решительно:

<<Черезъ два дня — 18 августа — министръ внутреннихъ дѣлъ князь Щербатовъ докладываетъ Совѣту Министровъ, что у Коновалова (впослѣдствіи министра Временнаго Правительства) въ Москвѣ состоялось секретное совѣщаніе такъ называемыхъ прогрессивныхъ дѣятелей для обсужденія современнаго положенія въ странѣ. «Какъ до меня дошли свѣдѣнія, — заявляетъ князь, — собравшимися единогласно признано необходимымъ использовать благопріятно складывающуюся обстановку для предъявленія требованія объ образованіи правительства, пользующаяся довѣріемъ страны и полнотой власти. Настроеніе боевое подъ патріотическимъ флагомъ. Повидимому, данъ приказъ на мѣста выступать съ подобными же требованіями. Первою должна выступить Московская Городская Дума» (стр. 77).>>

А как иначе-то? Акелла очень сильно промахнулся.

<<Уже на слѣдующій день — тучи сгущаются. Министръ внутреннихъ дѣлъ докладываетъ о разростающемся въ Москвѣ общественномъ возбужденіи въ связи съ Коноваловскимъ съѣздомъ. Непосредственный отзвукъ этого съѣзда — постановленіе Московской Городской Думы съ резолюціями о привѣтствіи Великому Князю Николаю Николаевичу, о Высочайшей аудіенціи представителямъ Московскаго городского самоуправленія и т. д.>>

<<Забывъ свои недавніе выпады противъ Великаго Князя, Поливановъ вновь поднимаетъ вопросъ о необходимости просить Государя отложить смѣну командованія. Немедленно къ нему присоединяется Сазоновъ. Почувствовавъ поддержку, оживляется Самаринъ, находящій постановленіе Московской Думы «еще весьма умѣреннымъ». Наконець, въ четвертый разъ мѣняетъ свое мнѣніе Кривошеинъ: «Надо или реагировать съ силою и вѣрою въ свое могущество, въ возможность достиженія успѣха, или же выступить открыто на путь завоеванія для власти моральнаго довѣрія. По моему глубокому убѣжденію, мы ни къ тому, ни къ другому не способны. Выводъ отсюда ясенъ. Мы должны сказать Его Величеству, что сложившіяся внутри условія (разбираться въ ихъ причинахъ теперь поздно, да и безполезно), что эти условія допускаютъ только два рѣшенія: или сильная военная диктатура, — если найдется подходящее лицо, или примиреніе съ общественностью. Нашъ кабинетъ общественнымъ ожиданіямъ не отвѣчаетъ и долженъ уступить мѣсто другому, которому страна могла бы повѣрить. Атмосфера съ каждымъ часомъ сгущается. Поводомъ къ росту нервности въ различныхъ кругахъ населенія является ставшее повсемѣстно извѣстнымъ рѣшеніе Государя принять командованіе. Не время рисковать и отталкивать отъ себя огромное большинство. Надо просить Его Величество собрать насъ и умолять Его отказаться отъ смѣщенія Великаго Князя» (стр. 84-85).>>

<<Безъ всякихъ новыхъ обстоятельствъ кромѣ резолюціи Московской Городской Думы, министры рѣшаются поставить Царя передъ необходимостью или уступить, или — лишиться министровъ. На замѣчаніе предсѣдателя Горемыкина «т. е. по просту говоря, вы хотите предъявить своему Царю ультиматумъ», Сазоновъ саркастически замѣчаетъ: «у насъ въ Россіи не бываетъ ультиматумовъ. Намъ доступны только вѣрноподданническія моленія» (стр. 91). Напрасны увѣщанія предсѣдателя, — ему отвѣчаютъ только колкостями. Самаринъ и Сазоновъ становятся во главѣ оппозиціи. >>

Но председатель Совета Министров Иван Логгинович Горемыкин категорически отказывается присоединиться к министерскому бунту. Интересна его аргументация. 

Горемыкин говорит Самарину:

<<Я никогда не скрывалъ и не скрываю свои мнѣнія, и охотно отвѣчу на откровенный вопросъ откровенностью. Многіе изъ здѣсь присутствующихъ удостовѣрятъ Вамъ, Александръ Дмитріевичъ, что въ первые же дни войны я рѣшительно возсталъ противъ намѣренія Государя вступить въ личное командованіе арміей. То же самое, какъ Совѣту Министровъ извѣстно, я сдѣлалъ и теперь, когда Его Величество предупредилъ меня о смѣнѣ Великаго Князя. Но Государю не угодно было согласиться съ моими доводами и доводами Совѣта Министровъ. Тогда я понялъ, что Высочайшая воля непреклонна, и счелъ себя обязаннымъ преклонившись предъ ней, какъ неизбѣжнымъ, отдать всѣ свои силы на помощь Царю въ трудную минуту. Сейчасъ о принятомъ Его Величествомъ рѣшеніи знаютъ всѣ. Знаютъ и то, что это рѣшеніе безповоротно. Следовательно, та агитація, которая идетъ вокругъ этого вопроса и связывается съ требованіемъ министерства общественнаго довѣрія, — т. е. съ ограниченіемъ Царской власти — является ничѣмъ инымъ, какъ стремленіемъ лѣвыхъ круговъ использовать имя Великаго Князя для дискредитированія Государя Императора» (стр. 93).>>

Т.е. и Горемыкин отчётливо осознаёт, что принятие государем главнокомандования - великая беда. Осознаёт, но смиряется как подданный, как патриот и как человек, которому не хочется усугублять уже совершившуюся катастрофу.

Иван Логгинович Горемыкин

<<На очереди ударъ со стороны С. Д. Сазонова: «Какъ министръ иностранныхъ дѣлъ, я долженъ предупредить Государя Императора, что я не въ состояніи вести внѣшнюю политику и сохранять цѣлость союза при внутренней неразберихѣ. Я обязанъ сказать, что этотъ союзъ для насъ драгоцѣненъ, ибо безъ него мы быстро погибнемъ, и уже давно погибли бы. Я долженъ сказать, что надо для этого открыто вступить на путь той или иной политики и неуклонно по нему слѣдовать» (стр. 93).

Глубокой горечью звучитъ отвѣтъ престарѣлаго Горемыкина: «Скажите также Его Величеству, что для этого надо убрать Горемыкина. Я неоднократно просилъ Его Величество перенести отвѣтственность съ моихъ старыхъ на болѣе молодыя плечи. Еще вчера я повторилъ Государю, что поклонюсь низко тому, кто замѣнитъ меня на трудномъ посту. Но при нынѣшнемъ положеніи я самъ прошенія объ отставкѣ не подамъ, и буду стоять около Царя, пока Онъ самъ не признаетъ нужнымъ меня уволить» (стр. 94). На возраженія другихъ министровъ, Горемыкинъ добавляетъ: «Сущность нашей бесѣды сводится къ тому, что моя точка зрѣнія архаическая и вредная для дѣла. Сдѣлайте одолженіе, убѣдите Его Императорское Величество меня убрать. Но отъ своего пониманія долга служенія своему Царю — Помазаннику Божіему — я отступить не могу. Поздно мнѣ на порогѣ могилы мѣнять свои убѣжденія» (стр. 94).>>

К мнению Горемыкина присоединяется министр юстиции Хвостов:

<<«Я все время бесѣды воздерживался отъ участія въ спорѣ о существѣ власти Монарха. Для меня этотъ вопросъ разрѣшенъ съ момента присяги. Предъявленіе Царю требованія объ отставкѣ считаю для себя абсолютно недопустимымъ. Поэтому ни журнала, ни доклада, ни иной деклараціи я не подпишу» (стр. 96).>>

Но прочие министры непреклонны и направляют государю коллективное обращение:

<<Всемилостивѣйшій Государь.

Не поставьте намъ въ вину наше смѣлое и откровенное обращеніе къ Вамъ. Поступить такъ насъ обязываетъ вѣрноподданническій долгъ, любовь къ Вамъ и Родинѣ и тревожное сознаніе совершающихся нынѣ событій.

Вчера, въ засѣданіи Совѣта Министровъ подъ Вашимъ Личнымъ Предсѣдательствомъ, мы повергли предъ Вами единодушную просьбу о томъ, чтобы Великій Князь Николай Николаевичъ не былъ устраненъ отъ участія въ Верховномъ Командованіи арміей. Но мы опасаемся, что Вашему Императорскому Величеству не угодно было склониться на мольбу нашу и, смѣемъ думать, всей вѣрной Вамъ Россіи.

Государь, еще разъ осмѣливаемся Вамъ высказать, что принятіе Вами такого рода рѣшенія грозитъ, по нашему крайнему разумѣнію, Россіи, Вамъ и Династіи тяжелыми послѣдствіями.

На томъ же засѣданіи воочію сказалось коренное разномысліе между предсѣдателемъ Совѣта Министровъ и нами въ оцѣнкѣ происходящихъ внутри страны событій и въ установленіи образа дѣйствій правительства. Такое положеніе, во всякое время недопустимое — въ настоящее время — гибельно.

Находясь въ такихъ условіяхъ, мы теряемъ вѣру въ возможность съ сознаніемъ пользы служить Вамъ и Родинѣ.

Вашего Императорскаго Величества вѣрноподданные: Петръ Харитоновъ, князь Щербатовъ, Александръ Кривошеинъ, Александръ Самаринъ, Сергѣй Сазоновъ, графъ Павелъ Игнатьевъ, Петръ Баркъ, князь Всеволодъ Шаховской.>>

Но царь и отставки не принял, и своего решения не изменил.

Какой же отсюда следует вывод?

Кругом измена, трусость и обман?

А хоть бы и так. Но почему оно так? Тому, вероятно, две причины. С одной стороны государь - кадровик средних способностей. А с другой стороны, вступив в войну на стороне Антанты, государь по необходимости должен был окружить себя "антантофилами", лояльными к Англии и Франции, но не весьма лояльными к собственному монарху. Иного попросту не дано.

Итак, что мы видим. Подавляющее большинство "царских министров" определённо высказалось против принятия государем главнокомандования на себя, а председатель Совета Министров Горемыкин принял это царское решение как неотвратимое зло. Угнездившись в Ставке, государь вызвал (обнаружил) оппозицию своему политическому курсу со стороны большинства министров и раскол в Совете Министров. Т.е. вместо того, чтобы согласовать работу военной и гражданской властей царь расколол власть гражданскую, а военную власть возглавил номинально.

Описав эти дивные последствия, Хрусталёв, наконец-то вспоминает о том, что он обещал показать читателям, что Кровавый был дивным главнокомандующим. Каковы же доказательства?

V

{Государь был незабываемым главнокомандующим}

Люди неосведомлённые полагают, что государь был недостаточно подготовлен к командованию и лично неудачлив, а практическое руководство войсками осуществлял его начальник штаба Алексеев.

<<Такъ, въ недавно появившихся воспоминаніяхъ генерала Брусилова, безъ всякихъ комментарій заявляется, что функціи Верховнаго Главнокомандующаго исполнялись Государемъ только номинально, а въ дѣйствительности — генераломъ Алексѣевымъ. «Его соприкосновеніе съ фронтомъ, — пишетъ Брусиловъ, — состояло только въ томъ, что каждый вечеръ Онъ получалъ сводку положенія на фронтѣ. На самомъ же дѣлѣ Царь скучалъ въ Ставкѣ. Каждый день въ одиннадцать часовъ — онъ получалъ сводку штаба и генералъ-квартирмейстера о положеніи на фронтѣ — этимъ ограничивалось его фиктивное командованіе войсками». (Memoires du general Broussiloff. Revue de deux mondes. 15 mai 1929, p. 25).>>

Хрусталёв справедливо возражает, что юридически заслуги командования принадлежат формальному главнокомандующему, а затем приводит содержательные доказательства полководческой одарённости государя.

Доказательств целых пять.

1) Государь не пожелал отъехать:

<<И однако, тотъ же генералъ Брусиловъ принужденъ отмѣтить безуспѣшность своихъ попытокъ, совмѣстно съ графомъ Фредериксомъ, уговорить Государя увести свой поѣздъ съ опаснаго мѣста, находившагося подъ постоянной угрозой огня съ непріятельскихъ аэроплановъ. Это нежеланіе считаться съ опасностью плохо вяжется съ безучастнымъ, пассивнымъ отношеніемъ къ дѣлу. >>

И это не издёвка, не глумление над убиенным императором, это ДОВОД.

2) Государь держал в памяти массу мелочей:

<<«Умъ Государя былъ быстрый. Онъ схватывалъ мысль собесѣдника съ полуслова, а память Его была совершенно исключительная. Онъ не только отлично запоминалъ событія, но лица и карту. Какъ-то, говоря о Карпатскихъ бояхъ, гдѣ я участвовалъ съ своимъ полкомъ, Государь вспомнилъ совершенно точно, въ какихъ пунктахъ находилась моя дивизія въ тотъ или иной день. При этомъ бои эти происходили мѣсяца за полтора до разговора моего съ Государемъ, и участокъ, занятый дивизіей, на общемъ фронтѣ арміи имѣлъ совершенно второстепенное значеніе» (Бѣлое Дѣло, т. V. Записки генерала Врангеля, стр. 14).>>

Второй довод стОит первого.

3) Там, где нет определённых данных, лучше предполагать хорошее:

<<Конечно, подробный разборъ командованія Государя съ точки зрѣнія военной науки — есть дѣло, прежде всего, спеціалиста, и при томъ, по своему масштабу, далеко выходящее за предѣлы настоящей работы. Вѣроятнѣе всего, это дѣло будущаго военнаго изслѣдователя.>>

4) Раз уж Великое отступление прекратилось, значит это - заслуга царя, а не Алексеева.

<<Отступленіе 1915 года, принимавшее временами характеръ паническаго бѣгства, при чемъ, по свидетельству Ставки «солдаты сдавались во множествѣ», было прекращено. Предпринятое немедленно нѣмцами бѣшенное наступленіе, извѣстное подъ именемъ Млодеченскаго прорыва, благополучно ликвидировано. >>

<<Зима проходитъ въ приведеніи арміи въ порядокъ, ея подготовкѣ, снабженіи заново, а весною, 22 мая 1916 года, начинается нашъ переходъ въ рѣшительное наступленіе, которое возвращаетъ намъ въ короткое время Луцкъ, Броды, Галичъ, Черновицы, значительную часть Галиціи и Буковины, и вновь доводитъ наши арміи до венгерской границы.>>

При этом автор брошюры скромно умалчивает о том, что замысел ставки и рисунок "решительного наступления" находились в кричащем противоречии друг с другом, а Ставка так и не смогла "побудить" Эверта и Куропаткине перейти в "решительное наступление".

5) тыл заработал

<<Одновременно, страна, освобожденная отъ неурядицы двоевластія, находитъ въ себѣ новыя производительныя способности, дающія возможность заново снабдить и вооружить армію, и къ веснѣ 1917 года, армія, отдохнувшая, снабженная и вооруженная, какъ никогда — вновь представляетъ собою, по свидѣтельству генерала Деникина и Врангеля, — грозную боевую силу.>>

Дык оно и так, новые производительные способности нашлись. Но нельзя не заметить, что:

а) у противника и у "союзничков" новых производительных способностей нашлось куда как побольше;

б) одновременно с нахождение новых способностей происходило быстрое исчерпание старых (развал транспорта, износ оборудования, деградация гражданского сектора промышленности, топливный и металлургический кризисы).

Ну, убедились?

Государь не отъехал с опасной позиции, помнил, где стоял Врангель в отдалённом прошлом, а если Вы перескажете брошюрку Хрусталёва своими словами, то это вполне сойдёт за "дело будущего военного исследователя". 

Всё, теорема доказана.

Далее Хрусталёв переходит к обильному цитированию Черчилля.

<<«Немного эпизодовъ Великой Войны, — говоритъ Черчилль, — болѣе поразительныхъ, чѣмъ возстановленіе, снабженіе заново и возобновленное гигантское усиліе Россіи въ 1916 году».

Война есть великое огненное испытаніе государственнаго строя, и недаромъ Черчилль, въ своихъ воспоминаніяхъ, признаетъ, что тотъ строй, который былъ воплощенъ въ Государѣ, надъ которымъ Онъ главенствовалъ, которому Его личный характеръ давалъ жизненную искру, къ этому моменту выигралъ войну для Россіи (Winston S. Churchill. The World Crisis. 1916-1918, v. 3, p. I, p. 225).>>

Ну, вообще-то, этот строй выиграл войну даже и не для Англии, а для США. Но не будем придираться по таким мелочам...

Ну и мораль сей басни:

<<Какой выводъ можно сдѣлать изъ приведенныхъ данныхъ? Очень простой, но глубоко печальный. Тѣ, кто, несмотря на всѣ эти, общедоступныя, всѣмъ извѣстныя, данныя, — стремятся все же опорочить командованіе Государя, представить его, какъ опасный, вредный для дѣла, неудачный и необдуманный шагъ, — къ сожалѣнію не заблуждаются, не обольщаются легкомысліемъ: они сознательно и умышленно искажаютъ истину.>>

С Черчиллем не поспоришь!

VI

Блистательно доказав, что возложение государем на себя обязанностей главнокомандующего блистательно оправдалось, Хрусталев, с опорой на Черчилля, объясняет читателю, почему противники этого мудрого государственного шага противились этому мудрому государственному шагу.

<<Отвѣтъ на это подсказывается тѣми же записками Черчилля, которыя уже цитировались выше: «Ни къ одной націи Рокъ не былъ такъ безпощаденъ, какъ къ Россіи. Ея корабль пошелъ ко дну, когда гавань была въ виду, она уже перетерпѣла бурю, когда наступила гибель. Всѣ жертвы были уже принесены, работа была закончена. Отчаяніе и измѣна овладѣли властью въ тотъ моментъ, когда задача была уже выполнена.

Долгія отступленія были закончены, голодовка снабженія была преодолѣна, вооруженіе притекало широкими потоками, болѣе сильныя, многочисленныя, хорошо снабженныя арміи сторожили огромный фронтъ, тыловые пункты были переполнены людьми, Алексѣевъ руководить арміей и Колчакъ флотомъ. Кромѣ того, никакихъ трудныхъ дѣйствій болѣе не требовалось. Оставаться на посту, давить своимъ огромнымъ вѣсомъ на растянутыя германскія линіи. Задерживать безъ особой активности ослабѣвшія вражьи силы на своемъ фронтѣ: однимъ словомъ — держаться — вотъ все, что стояло между Россіей и плодами общей побѣды».

«Русская Имперія, — пишетъ Черчилль въ другомъ мѣстѣ, — выставила для кампаніи 1917 г. болѣе многочисленную и лучше снаряженную армію, чѣмъ та, съ которой она начала войну. Въ Мартѣ (по нов. ст.) Царь былъ на Своемъ Престолѣ; Русская Имперія и народъ стояли твердо; фронтъ былъ въ безопасности и побѣда несомнѣнна». (Тамъ же, стр. 224).>>

Черчилль-то врать не станет. Остаётся только непонятным, из каких соображений доблестные союзники так настаивали на масштабном наступлении русской армии при социально близком им Керенском? Что же они не ограничили её задачи пассивным стоянием на занимаемых позициях? Ради общей-то победы?

Хрусталёв наполняется праведным гневом и пишет уже кровью, а не чернилами:

<<Въ этомъ открытомъ и честномъ сужденіи иностранца содержится ключъ къ отвѣту на нашъ вопросъ: «чего боялись тѣ, кто противился рѣшенію Царя». Боялись ли Его пораженія?

Нѣтъ, боялись ЕГО ПОБѢДЫ.

Ибо побѣда Царя — означала собою конецъ мечтамъ о революціи или дворцовомъ переворотѣ. Она означала собою миръ и спокойный расцвѣтъ страны подъ скипетромъ Царя-Побѣдителя, — она означала, — скажу откровенно, — позоръ и посрамленіе тѣмъ, кто пошелъ ва-банкъ, ставъ на пути между Царемъ и побѣдой.>>

<<Вотъ чего боялись и демагоги, готовившіе революцію, и придворно-военно-бюрократическіе честолюбцы, мечтавшіе о дворцовомъ переворотѣ. Но у нихъ еще оставалась надежда: Царь могъ дѣйствительно оказаться плохимъ полководцемъ.>>

Но царь, хвала Аллаху, оказался хорошим полководцем по версии Хрусталёва, и потому: <<Надежды на неудачу Царя — меркнутъ, наоборотъ все указываетъ на то, что весною 1917 года война должна рѣшительно и побѣдоносно закончиться. Послѣднія надежды ускользаютъ. >>

А что именно "всё" указывает-то?

Куда-то делся решающий перевес противника в тяжёлой артиллерии и авиации? Русская армия была вооружена ручными пулемётами в достаточном количестве?Воскресли кадровые офицеры, павшие в период Великого отступления или в бесплодных атаках гвардии в августе-сентябре 1916 года? Прекратился развал транспорта? Прекратилось падение добычи угля и выплавки стали?

Уж не говорю о том, что план весенней кампании 1917 года был повторением плана 1916 года, и такой плод стратегического мышления победы совсем не сулил.

<<План кампании на 1917 год не обещал победы. Он предусматривал повторение прошлогодних безнадежных боен на Северном и Западном фронтах. На Юго-Западном и в Румынии мы имели все основания ждать крупных тактических успехов, если и не размеров Луцка и Доброиоуц, то, во всяком случае, размера Брод и Станиславова. Взятие Львова можно было считать обеспеченным. Но все это не могло дать нам победы. Слишком очевидна была разброска сил, допущенная этим безыдейным планом, и слишком велика рутина в тактических методах.>> (Керсновский А.А. История Русской армии, том IV, глава XV (продолжение) http://militera.lib.ru/h/kersn... )

В куда как более благополучной Франции весеннее наступление 1917 года пришлось прекратить из-за солдатских бунтов, охвативших армию в мае. А немцы, якобы издыхавшие весь 1917 год, каким-то чудом провели на Западном фронте два грандиозных наступления весной и летом 1918-го, когда реально всё трещало и рушилось... Да ещё и неограниченная подводная война, которая поставила союзничков перед весьма серьёзными проблемами. 

Но господина Хрусталёва с пути обличений не собьёшь.

<<Прямая атака противъ Царя отбита. Остается послѣдній путь, — путь клеветы, обмана и измѣны.

Начинаютъ ползти, пущенные неизвѣстно кѣмъ, ядовитые слухи объ измѣнѣ Царя и Царицы и сепаратномъ мирѣ. Они ползутъ медленно, но упорно, отравляя тылъ, обезкураживая борцовъ, готовя почву для новаго нападенія.>>

Ну и так далее. Господин Хрусталёв напирает на то, что противники государя были людьми глубоко и необратимо безнравственными, а методы, которыми они пользовались, были эффективными, действенными, но бесчестными. 

Всё было так прочно и блестяще, что только клевета и могла пошатнуть могущество империи и авторитет обожаемого монарха. А русский народ, как известно, доверчив и падок на грязные слухи и сплетни. Особенно в тех случаях, когда холодно, голодно, а слухи и сплетни свободно распространяются в длинных хлебных очередях.

Предположить, что правлению государя и всей династии были положены какие-то объективные пределы, Хрусталёв не может в принципе. Это было бы неисторично. Историю творят негодяи, попирающие добрые чувства и добрые дела людей благочестивых. Так, собственно, мы и идём ко второму пришествию.

Русский мужик, несколько лет размышлявший с винтовкой в руках о том, каковы нравственные и экономические основания святости и нерушимости помещичьего землевладения, в такую картину мира не вписывается принципиально.

По прочтении брошюрки остаются невыясненными два вопроса. 

1. А за что, собственно, и зачем Россия воевала?

2. А что бы было после победы?

Первый вопрос обсуждать даже и неприлично.

Мы воевали потому, что:

1) государь так решил;

2) Государь дал слово союзничкам, а царское слово нерушимо;

3) славянские братья нуждались в защите;

4) честь русского имени была поставлена на карту;

5) Германия объявила нам войну;

6) Россия стремилась овладеть Проливами.

Выберите любой из вариантов или любую их комбинацию и успокойтесь. Обсуждать причины войны - явный признак уклонения в ересь марксизма и здравого смысла. Покайтесть, АД есть! Покайтесь и не задавайте глупых вопросов. В войну государь вовлёк страну по велению сердца, а потом уж, совершенно неожиданно,  заработали всяческие тёмные силы (унешние и унутренние).

А что бы было после победы? Вот весьма реалистичная версия событий. Под Берлином взорвалась Йеллоустонская кальдера, Гинденбург и Людендорф померли от гриппа, Вильгельм II записался в адвентисты, Германия капитулировала, всё произошло так быстро, что союзники не успели предотвратить занятие русскими войсками Проливов, Познани и Кракова. 

И тут началось благолепие типа просперити!

К старым революционным народам и к старым национальным противоречиям гармонично прибавилось приличествующее количество германских и австрийских поляков, галичан и несколько миллионов свежих евреев. Картину дополнили турки-османы, армяне и греки из доставшихся нам частей Османской империи. 

Патриарх Константинопольский у нас образовался бы явочным порядком и дополнил яркую картину религиозной борьбы и натиска прочих конфессий на РПЦ (во всё царствование страстотерпца картину эту обер-прокуроры Синода живописали самыми яркими красками в своих Всеподданнейших отчётах). 

А военные долги никто не отменял. А платить их - почётное право и святая обязанность русского мужика. Сами посудите, образованные-то сословия бросили на алтарь победы всё, что у них было и даже приумножили брошенное. Они-то должны быть вознаграждены. А помещичья землицы, типа того, неприкосновенна. А фронтовиков, отличившихся в боях, решено присоединить к кулачеству российскому и посадить мужику на шею. Такие намётки были сделаны правительством ещё в 1915 году.

А рынок-то, пожалуй, придётся открыть для союзной промышленности. Уж больно велики военные долги, чтобы тут своевольничать. Если союзнички скажут, что ввозные пошлины великоваты, их придётся снизить. Со всеми вытекающими.  А хлебушек через проливы потечёт шустрее, чем раньше!

А отсутствие средств, как это и раньше случалось, заставит страну свернуть военное производство до минимальных размеров. А что ещё нужно для взаимопонимания с партнёрами!

Вот и спрашивается, не пришли бы мы по итогам славной победы к русскому бунту, бессмысленному и беспощадному? В том случае, разумеется, если бы мобилизация прошла гладко и мужички безропотно отдали бы винтовки.

Тут и сказочке конец!

Старая сказочка, а как свежо звучит. Прихожанки и "социоолги Задумовы" проборматывают основные сказочные сюжеты с таким задором и с так ловко наигранной наивностью, как будто  им самим это всё только что привиделось во время молитвенного стояния у стены скорби на проспекте Академика Сахарова.