А.И. Черепанов
Он же в 1916 году
Черепанов А. И. Поле ратное мое. — М.: Воениздат, 1984. — 304 с., ил. — (Военные мемуары). / Литературная редакция М. Ф. Лощица
Штабс-капитан делает выбор
Старое рушится. Кто будет защищать революцию? Наставления школьного учителя.
http://militera.lib.ru/memo/ru...
<...>
Февральская буржуазно-демократическая революция застала меня в госпитале. С утра до вечера в нашем отделении не прекращались жаркие споры.
Революция разделила обитателей госпиталя на два лагеря. Основная масса раненых была настроена против царского правительства и восторженно встретила весть о его свержении.
Когда было опубликовано сообщение о создании Временного комитета Государственной думы, многим раненым офицерам показалось, что этот комитет и есть самое «архиреволюционное» правительство. На самом деле он состоял из архиреакционных представителей промышленного капитала и помещиков, пытавшихся удержать власть в своих руках, не допустить к ней народ.
Из Временного комитета в госпиталь пришла бумага с просьбой подписаться под ней тем, кто признает комитет. Кое-кто из нас, не разобравшись, «подмахнул» документ. Вскоре мы узнали об образовании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов.
Молодой священник госпиталя бегал по палатам и спрашивал:
— Как теперь служить обедню, право, не знаю? Раньше провозглашал здравицу в честь его императорского величества, а теперь в честь кого? Что происходит? Не пойму...
Ему советовали:
— Служите за здравие народа. Не ошибетесь...
А в России происходили события, многие из которых были тогда не понятны и нам, молодым офицерам.
В Петрограде и по всей стране образовалось два органа власти: Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов — органы восставшего народа и Временное правительство — орган буржуазии и помещиков.
Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов 1 марта 1917 г. издал приказ № 1 по гарнизону Петроградского военного округа, устанавливающий выборы солдатских комитетов во всех ротах, батальонах, полках, батареях и на кораблях военного флота. Отменялось титулование генералов «вашим превосходительством» и офицеров «вашим благородием».
С образованием солдатских комитетов в армии, как и в стране, установилось двоевластие. Отныне фактически назначение [17] командиров в армии стало происходить только с согласия солдатских комитетов.
По возвращении из госпиталя с солдатским комитетом пришлось столкнуться и мне. Я получил приказ вступить в командование ротой, но не 8-й, где был младшим офицером, а другой — 5-й. Однако моему назначению воспротивился ротный комитет, который в свою очередь учитывал настроения солдат, опасавшихся, как бы усердный в службе штабс-капитан не повел их в какое-нибудь новое наступление.
— А как же быть с приказом командира полка? — спросил я.
— А никак...
Пришлось вернуться в прежнюю 8-ю роту младшим офицером. Вскоре я стал командиром этой роты.
Многие младшие офицеры воспринимали революцию как ураган, сокрушающий оплот старого, но мало представляли себе, что же будет дальше.
После февраля оказалось, что некоторые офицеры, в основном из бывших студентов, состоят в партиях меньшевиков или эсеров. Они начали занимать ключевые позиции в ротных и полковых солдатских комитетах, создавая в них значительную прослойку так называемых «оборонцев».
Большевиков или примкнувших к их платформе среди офицеров, унтер-офицеров и солдат нашего полка было мало. Тем заметнее оказалось прибытие в 56-й Сибирский стрелковый полк солдат-большевиков Лезина, Семикова и Сандалова. 1-й пулеметный полк, в котором они служили до прибытия к нам, 3 июля 1917 г. одним из первых вышел на улицы Петрограда и вместе с другими революционными демонстрантами потребовал передачи всей полноты государственной власти в руки Советов.
Временное правительство жестоко расправилось с солдатами революционного полка. По приказу Керенского полк был разоружен, а пулеметчиков отправили на фронт.
Неприветливо встретили солдат-большевиков и реакционные офицеры нашего полка. Сразу же предупредили их, что за большевистскую агитацию по законам Временного правительства предусматривается смертная казнь. К тому же руководство полковым и ротными солдатскими комитетами было захвачено меньшевиками и эсерами, которые активно поддерживали Временное правительство.
Несмотря на жестокий террор и массовые репрессии, установленные в армии Временным правительством, преследования реакционных офицеров и их меньшевистско-эсеровских [18] подголосков, большевики развернули в полку активную политико-агитационную деятельность.
Вот как описывает спустя много лет первые дни своей агитационной работы старый большевик, ставший вскоре председателем полкового солдатского комитета 56-го Сибирского полка, Михаил Андрианович Лезин:
«Находясь в окопах вместе с солдатами-фронтовиками, мы рассказывали им втайне от офицеров правду о Ленине, об истинных причинах июльского выступления рабочих и солдат в Петрограде. Вскоре получили мы решение VI съезда партии большевиков, давшего нам четкую ориентацию. Курс партии на подготовку вооруженного восстания против Временного правительства отвечал думам и настроениям солдат, которым надоела империалистическая война. Всех глубоко взволновали слова выпущенного съездом манифеста:
«Готовьтесь же к новым битвам, наши боевые товарищи! Стойко, мужественно и спокойно, не поддаваясь на провокацию, копите силы, стройтесь в боевые колонны! Под знамя партии, солдаты! Под наше знамя, угнетенные деревни!»
Нелегально доходившие до окопов большевистские газеты помогали нам привлекать на свою сторону все новых и новых солдат»{4}.
Действительно, трудно было не заметить, как росла политическая активность раньше забитого, безответного рядового. Офицеров уже не удивляло, что «младшие чины» имеют свое мнение и не боятся высказывать его.
В это время я впервые познакомился с большевистской литературой. У нас в полку нередко можно было прочесть газеты «Солдатская правда», «Окопная правда», а иногда и «Правду». Лозунги большевиков о немедленном прекращении войны, о передаче крестьянам земли находили живой отклик в сердцах солдат. Большевистские газеты были очень популярны. Их читали буквально до дыр.
Понимая, что солдаты устали от войны, что она им смертельно надоела, я, однако, считал позорным добиваться мира, пока не достигнута победа. Мое политическое развитие было тогда на очень низком уровне, и мне даже в голову не приходило, что война может вестись за несправедливые интересы. Считал: надо защищать Родину, но в то же время чувствовал — чего-то не понимаю, и это мучило меня.
Часто спорил с командирами взводов Онучиным и Гасниковым. [19] Для них все было ясно. Они старались убедить меня в правоте своих идей, говорили: пора заключать мир. Споры наши кончались тем, что каждая сторона оставалась при своем мнении. Несмотря на это, работали мы дружно. Все мои приказы, касающиеся боеготовности роты, Онучин и Гасников выполняли точно.
Я видел, как росло среди солдат влияние большевиков, а вместе с ним росло недоверие к распоряжениям Временного правительства и приказам вышестоящего начальства.
К концу июля 1917 г. участились случаи братания русских и немецких солдат. Наши не знали немецкого языка, а немцы русского, и все же они всегда умели договориться.
Между русскими и немецкими окопами в проволочных заграждениях был давно уже проделан узкий проход. На нейтральной полосе отгородили небольшую площадку и поставили столбик с довольно странной надписью: «Место скопления». Здесь и происходили встречи.
Русские приносили хлеб, мыло, табак; немцы — губные гармошки, сигары, перочинные ножи, электрические фонарики. Иногда появлялся переводчик. Солдаты быстро находили общий язык. Говорили большей частью о том, что войну пора кончать.
Офицеры других рот спрашивали у меня, как я работаю с ротным комитетом: ведь он целиком состоит из большевиков. Ответ мой был вполне правдивым: «Хорошо».
Я жил в одной землянке с членами солдатского комитета, большевиками, воевал вместе с ними два года и мог сказать: это честные люди и хорошие солдаты.
Что делали члены ротного комитета? Вместе с офицерами они проверяли, как солдаты несут службу, следили за чистотой в землянках, за содержанием оружия, качеством нищи, за тем, чтобы офицеры не допускали грубости к подчиненным.
В назначении командиров отделений и взводов слово ротного комитета имело решающее значение. Мне, например, ротный комитет не раз подсказывал, кого из солдат выдвинуть на должность.
Но главное внимание, конечно, солдатский комитет уделял политическим вопросам.
В тот период я не понимал, что революция не закончена, что народу еще надо много сделать, чтобы завоевать полную свободу, и что большевики в армии готовят людей к этой борьбе.
Известное революционизирующее влияние на солдат оказали предательское поведение Верховного командования [20] русской армии во время Рижской операции и позорная сдача Риги.
Об истинных причинах поражения в Рижской операции я узнал значительно позже. Оказывается, русскому командованию были известны не только замыслы германцев, но даже направление удара и время начала наступления. Можно было успешно отбить атаки врага и удержать Ригу. Однако Верховный главнокомандующий генерал Корнилов придерживался другого мнения.
Ярый монархист, Корнилов требовал от Временного правительства предоставления ему диктаторских полномочий для борьбы с революционным движением, все более захватывавшим народ и армию. Под видом защиты Петрограда от немцев он стягивал поближе к столице войска, надеялся задушить революцию. Сдав Ригу, Корнилов запугивал Временное правительство мнимой угрозой наступления германских войск на Петроград. Преследовал он и другую цель. Район Риги обороняла 12-я армия, в которой велико было влияние большевиков на солдатские массы. Потому-то Корнилов и готовился свалить вину за оставление Риги на революционных солдат и большевистскую партию.
Сразу же после сдачи Риги Корнилов начал мятеж, стремясь к захвату власти и установлению военной диктатуры. 8 сентября 3-й конный корпус двинулся на Петроград.
Узнав из столичных газет о контрреволюционном походе генерала Корнилова на Петроград, большевистская группа 56-го Сибирского полка, как мне стало известно позднее, нелегально собралась в деревенском овине. Гневно звучали голоса Семикова, Сандалова и других. Михаил Лезин внес предложение немедленно созвать ротные собрания и выразить солдатский протест корниловщине. Он же предложил, воспользовавшись благоприятным моментом, провести перевыборы солдатских комитетов полка. Собрание партийной группы поддержало эти предложения и наметило план действий.
В течение двух-трех дней во всех ротах и командах были проведены нелегальные читки большевистских газет, из которых люди узнали о контрреволюционной сущности корниловщины. Солдаты начали активно поддерживать большевиков.
Большевики решили пойти в атаку на эсеро-меньшевистские комитеты.
Полковая партгруппа распределила между собой роты и команды полка для проведения перевыборов солдатских комитетов. Это оказалось нелегким делом, так как меньшевики [21] и эсеры, находившиеся под их влиянием некоторые офицеры, старались любой ценой сорвать эти собрания. Провести перевыборы все же удалось под предлогом обсуждения вопросов снабжения.
Старые комитеты были переизбраны, в большинстве случаев во главе новых оказались большевики или те, кто их поддерживал.
17 сентября на объединенном заседании полкового и ротных комитетов был избран новый состав полкового солдатского комитета. Во главе его стал большевик В. Д. Семиков, заместителем был избран большевик М. А. Лезин, член полковой комиссии по выборам в Учредительное собрание{5}.
Вопреки приказу Керенского полковой солдатский комитет провел частичные выборы командного состава. Все реакционные офицеры оказались забаллотированными, и их откомандировали в штаб дивизии.
Успеху этих мероприятий во многом способствовал прогрессивно настроенный командир полка полковник Петров, сменивший полковника Фукина. Он часто обращался в полковой комитет за помощью, особенно когда дело касалось укрепления воинской дисциплины, повышения боеспособности полка.
В результате еще до свержения Временного правительства 56-й Сибирский полк полностью оказался под влиянием ленинцев. Так большевики нашего полка проводили в жизнь линию своей партии, направленную на высвобождение из-под влияния меньшевиков и эсеров солдатских масс, на сплочение их под большевистскими лозунгами. Усилиями сотен армейских большевистских организаций партия, по словам В. И. Ленина, имела на нашем фронте «ударный кулак» революции, который вместе с питерскими рабочими и моряками Балтийского флота обеспечивал ей подавляющий перевес сил в решающих пунктах, в решающий момент.
Все эти подробности я позднее узнал от Лезина, так как сам уехал в это время на родину в отпуск.
В дороге я узнал, что в Петрограде власть взяли большевики. Меня это не удивило. Из всех партий, представители которых имелись в наших солдатских комитетах, большевистская была самой последовательной и целеустремленной. И меньшевиков, и эсеров я считал болтунами, а на большевиков можно было положиться. Мне казалось, что они наведут в стране порядок. Смущало только их нежелание воевать. Правда, очень скоро пришлось убедиться, что [22] большевики отрицают не всякую войну, а только несправедливую. Тогда я не понимал ни характера войны, ни ее целей, ни того, в чьих интересах она ведется. Лишь позднее уяснил, что только с победой Октябрьской революции народ обрел свою подлинную социалистическую Родину и будет ее отстаивать до последней капли крови.
Получилось так, что, приехав домой, я быстро определил свое отношение к новой власти. Во всех сложностях политики еще не разбирался, но уразумел главное: Советская власть — это власть народная. Какая же иная власть могла поставить во главе местного Совета таких людей, как Георгий Фролович Осипов и Григорий Назарович Тужихин?! Для меня эти люди с детства были идеалом борцов за справедливость. В селе их очень уважали. Осипов работал кочегаром паровой мельницы. Человек он был грамотный, к нему всегда шли за советом, даже старики. Будучи еще мальчишкой, я слышал от старших, что Георгий Фролович — революционер. Его преследовало царское правительство, и, кажется, он даже сидел в тюрьме.
Г.Н. Тужихин
Тужихин был моим школьным учителем. К нему, своему первому воспитателю, я сохранил благодарность на всю жизнь. Он прививал нам самые высокие, благородные чувства: любовь к родной земле, уважение к труду, честность, правдивость.
Только теперь я узнал, что Григорий Назарович, так же как и Осипов, давно состоял в партии большевиков.
Незадолго до моего приезда в отпуск Тужихин после ранения возвратился с Румынского фронта. Воевал он рядовым. Как грамотного человека, его трижды направляли в школу прапорщиков, три раза он учился в ней, но звания офицера так и не получил.
— Все считали меня политически неблагонадежным, — с усмешкой говорил учитель. — А ты, значит, офицер?.. Как служба?
Я рассказал о делах в нашем полку, о том, как представлял себе обстановку на фронте и в стране. Он слушал внимательно, не перебивал. Только когда я стал рассуждать о частой перемене правительств, Григорий Назарович рассмеялся:
— Небось думаешь — и теперь очередная смена правительства? Нет, брат! Революция-то совсем другая — социалистическая! Понятно?
— Не очень.
— Вот молодец! Чего не понимаешь, сразу признавайся. Это самое правильное дело... В двух словах объясню тебе: [23] в феврале свергли царя, а власть захватила буржуазия. Ты говоришь, правительства менялись?! А потому и менялись, что разные группы буржуазии дрались за власть. А задача одна у них — держать народ за горло и сосать из него кровь. Теперь будем избавляться от капиталистов!
— Как же это можно сделать?
— Как? Они чем сильны? Фабрики у них, заводы, шахты, у помещиков и кулаков — земля. Кулаки ведь это тоже капиталисты, только деревенские. А если все отобрать у них? Вот отобрали у Сашки Шахова паровую мельницу. Слышал?
— Да.
— А что он теперь стоит? За него ломаного гроша не дадут. Ты знаешь, какой он здоровый? А всю войну белобилетником просидел. Богатый, взятку мог дать, любую власть купить. Но теперь власть непродажная, ее за деньги не купишь.
Невольно приходила мысль, что такого человека, как Григорий Назарович, действительно не купишь. И если он — власть, значит, власть такая — правильная.
— Ну вот отберут все, а дальше кому же это принадлежать будет? — спросил я.
— Народу. А распоряжаться будет государство, но государство народное.
— А как же насчет войны?
— Войне конец! — отрубил Григорий Назарович. — Ты ведь считаешь, что воевать до победы надо?
— Да.
— А кому война выгодна, кто ее затеял? Думал ты?
— Так ведь, на нас напали.
— Ну, это не совсем так... Вот если, два волка подрались за овцу. Скажи мне, кто на кого напал, кто виноват?
— Оба виноваты.
— То-то и оно. Сцепились две группы буржуев, — продолжал Григорий Назарович, — а народ за них кровь проливать должен.
— Григорий Назарович, что же выходит, немцы на нас не нападали? Как же так?
— Русский император столько же виноват в войне, сколько и германский. Это ты запомни. Знаешь, что одной из серьезных причин войны было стремление царя и его слуг подавить нарастающее мощное революционное движение? Потому большевики и агитировали за поражение своего правительства. Слышал такой лозунг?
— Слышал. [24]
— Что же ты думаешь, мы хотели, чтобы немцы страну захватили? Нет. Мы хотели свалить царизм, буржуазию и передать власть народу. Царизм и буржуазия, если ты хочешь знать, народу не меньший враг, чем немцы. А теперь народ победил, власть завоевал, стал в своей стране хозяином. Сейчас мир заключим и начнем новую жизнь налаживать.
— А если немцы перейдут в наступление?
— Советское правительство призвало все воюющие страны заключить мир. Ты читал декрет?
— Нет.
— Я дам тебе, у меня все декреты есть. Почитай.
— Но если немцы не согласятся на мир, а будут наступать?
— Мы, большевики, против войны. Но, если на нас нападут, будем защищаться.
С удивлением посмотрел я на своего учителя:
— Как же так? То говорили против войны, а то защищаться.
Григорий Назарович рассмеялся:
— Сразу это понять трудно. Но поймешь. Главное теперь то, что государство другое — наше, народное. В этом государстве не Сашка Шахов и ему подобные хозяева, а каждый простой человек, такие вот, как твой дедушка, Терентий Анисимович, или Пустовалов. И если уж нападут на Советскую Республику, мы ее в обиду не дадим! Жизни за нее не пощадим, потому что наша она, кровная...
Когда мы прощались, Григорий Назарович дал мне обещанные декреты Советского правительства.
— Тут кое-что и об армии есть. Подумай, — сказал он. Да, разобраться во всем происходящем было не так просто.
Придя домой, засел за чтение декретов. С особым вниманием изучил все, что касалось армии.
Особенно меня удивила и обрадовала забота новой власти о сохранении боеспособности войск. Из декретов я узнал, что большевистская партия ввиду угрозы нового нашествия германских империалистов и готовящегося объединенного похода стран Антанты с целью удушить молодую Республику Советов приняла ряд экстренных мер для защиты завоеваний Октябрьской революции.
26 октября 1917 г. II Всероссийский съезд Советов принял постановление об образовании во всех армиях временных революционных комитетов, на которые возлагалась ответственность [25] «за сохранение революционного порядка и твердость фронта».
Из декретов Совета Народных Комиссаров от 16 декабря 1917 г. «Об уравнении всех военнослужащих в правах» и «О выборном начале и об организации власти в армии» я узнал, что вся полнота власти в частях и соединениях передавалась солдатским комитетам и Советам. Упразднялись все чины и звания{6}.
Только вернувшись на фронт, я понял, какое огромное значение имели эти мероприятия большевистской партии и Советской власти.
Полная демократизация старой армии подняла на время дух солдат и боеспособность войск, предотвратила полный развал фронта и удержала армии в окопах до середины зимы 1918 г., то есть до создания Рабоче-Крестьянской Красной Армии.
Больше всего я размышлял над декретом «О постепенном переходе к демобилизации старой армии». Армию демобилизуют, а кто же будет защищать республику? Я окончательно растерялся, не знал, что и думать и как поступить.
Мне почему-то казалось, что большевики начнут наводить в армии порядок. А тут — демобилизация. Как же так?
Этих моих сомнений не мог разрешить даже Григорий Назарович.
...Отпуск близился к концу. Родители с тревогой смотрели на меня, ждали, что я буду делать. До них доходили слухи, что офицеров арестовывают и даже расстреливают...
Как мне поступить — возвращаться на фронт или оставаться дома, — ни отец, ни мать посоветовать не могли. Григорий Назарович тоже сказал:
— Дело твоей совести. После Октября — мы оборонцы. Так сказал Ленин.
«А что скажут солдаты моей роты? — думал я. — Они ведь знали: я всегда стоял за войну до победного конца. Но уехал в отпуск и не вернулся». Мысль о том, что меня могут заподозрить в трусости, в предательстве, не давала покоя, подсказывала: надо ехать в полк.
Мирон Иванович
Матрёна Терентьевна
Григорий Назарович одобрил мое решение, а родители — отец Иван Миронович и мать Матрена Терентьевна — даже обрадовались ему. Не потому обрадовались, что я иду защищать Советскую власть, в тот момент они вряд ли разбирались в событиях. Просто, как люди честные, родители [26] не могли смириться с мыслью, что их сын самовольно оставит фронт.
<...>
Примечания.
{4} Лезин М. Воспоминания большевика. Казань, 1961, с. 24.
{5} ЦГВИА, ф. 2155, оп. 1, д. 2, л. 68.
{6} См.: Декреты Советской власти. М., 1957, т. 1, с. 21.
Оценили 14 человек
30 кармы