"Ни жив ни мертв сидит под образами//Чернец, молясь обеими руками"

Царскосельский лицей. Комната № 14, где жил Пушкин

Многие берутся судить об отношении Александра Сергеевича к загробному миру вообще. Но это же и сложно, и очень ответственно. Не лучше ли посмотреть на то, как это отношение формировалось и как оно выражалось в произведениях поэта?

И начинать, пожалуй, следует с юношеских произведений.

Поэма "Монах" написана в 1813 году, предположительно в июне - июле. Пушкину едва исполнилось 14 лет.

Юный автор "исследует" божественность в лице лучшего её представителя, пожилого монаха, лишённого алчности, корыстолюбия и стойко подавляющего эротические соблазны.

Монахи, увы,  бывают скверные, жадные, склонные к роскоши. Но наш монах не таков. Он довольствуется малым, живёт в скромной обстановке, сыт, в меру пьян ("Имел кота, имел псалтирь и четки,//Клобук, стихарь да штоф зеленой водки"), не мёрзнет и непрерывно молится, планомерно приближая собственное спасение. 

Чёрт искушает Панкратия, подбрасывая ему нижнюю юбку. Пожилой монах не остаётся равнодушным к столь романтическому предмету, но и не поддаётся греховному соблазну, прося у Господа помощи и совета. Господь даёт дельный совет, Панкратий пленяет чёрта и собирается с ним расправиться. Чёрт соблазняет монаха светским успехом, богатством, жёнами и красными девами, но монах остаётся непреклонен. Тогда чёрт меняет тактику и предлагает отвезти Панкратия в Иерусалим. И тут Панкратий сдаётся.

Насколько я могу судить, основной вопрос философии тут не затрагивается, а затрагивается основной вопрос духовной жизни: "А зачем всё это ханжество?"

Опускаю лирико-эротические пассажи от лица повествователя и эротическое сновидение монаха.

https://imwerden.de/pdf/pushki...

А. С. ПУШКИН

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В ДВАДЦАТИ ТОМАХ

ТОМ ПЕРВЫЙ

ЛИЦЕЙСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

1813-1817

1813

МОНАХ

П е с н ь  п е р в а я

СВЯТОЙ МОНАХ, ГРЕХОПАДЕНИЕ, ЮБКА

<...>

Невдалеке от тех прекрасных мест,

Где дерзостный восстал Иван Великий,

На голове златой носящий крест,

В глуши лесов, в пустыне мрачной, дикой,

Был монастырь; в глухих его стенах

Под старость лет один седой монах

Наш труженик не слишком был богат,

За пышность он не мог попасться в ад.

 15

Взошедши в дом, где мирно жил монах,

Не золота увидели б вы горы,

Не мрамор там прельстил бы ваши взоры,

Там не висел Рафаэль на стенах.

Увидели б вы стул об трех ногах,

Да в уголку скамейка в пол-аршина,

На коей спал и завтракал монах.

Там пуховик над лавкой не вздувался:

Хотя монах, он в пухе не валялся

Меж двух простынь на мягких тюфяках.

Весь круглый год святой отец постился,

Весь Божий день он в кельи провождал,

«Помилуй мя» вполголоса читал,

Ел плотно, спал и всякий час молился.

А ты, монах, мятежный езуит!

Красней теперь, коль ты краснеть умеешь,

Коль совести хоть капельку имеешь;

Красней и ты, богатый кармелит,

И ты стыдись, Печерской лавры житель,

Сердец и душ смиренный повелитель...

Но, лира! стой! — Далеко занесло

Уже меня противу рясок рвенье;

Бесить попов не наше ремесло.

Панкратий жил счастлив в уединеньи,

Надеялся увидеть вскоре рай,

Но ни один земли безвестный край

Защитить нас от дьявола не может.

И в тех местах, где черный сатана

Под стражею от злости когти гложет,

Узнали вдруг, что разгорожена

К монастырям свободная дорога.

И вдруг толпой все черти поднялись,

По воздуху на крыльях понеслись —

Иной в Париж к плешивым картезьянцам

С копейками, с червонцами полез,

Тот в Ватикан к брюхатым итальянцам

Бургонского и макарони нес;

Тот девкою с прелатом повалился,

Тот молодцом к монашенкам пустился.

И слышал я, что будто старый поп,

Одной ногой уже вступивший в гроб,

Двух молодых венчал перед налоем —

Черт прибежал амуров с целым роем;16

16 

И вдруг дьячок на крылосе всхрапел,

Поп замолчал — на девицу глядел,

А девица на дьякона глядела,

У жениха кровь сильно закипела,

А бес всех их к себе же в ад повел.

Уж темна ночь на небеса всходила,

Уж в городах утих вседневный шум,

Луна в окно монаха осветила.

В молитвенник весь устремивший ум,

Панкратий наш Николы пред иконой

Со вздохами земные клал поклоны.

Пришел Молок (так дьявола зовут),

Панкратия под черной ряской скрылся.

Бьет час, Молок не хочет отцепиться,

Бьет два, бьет три — нечистый все сидит.

«Уж будешь мой», — он сам с собой ворчит.

А наш старик уж перестал креститься,

На лавку сел, потер глаза, зевнул,

С молитвою три раза протянулся,

Зевнул опять и... чуть-чуть не заснул.

Однако ж нет! Панкратий вдруг проснулся,

И снова бес монаха соблазнять;

Чтоб усыпить, Боброва стал читать.

Монах скучал, монах тому дивился.

Век не зевал, как Богу он молился.

Но — нет уж сил; кресты, псалтирь, слова —

Все позабыл; седая голова,

Как яблоко, по груди покатилась,

Со лбу рука в колени опустилась,

Молитвенник упал из рук под стол,

Святой вздремал, всхрапел, как старый вол.

Несчастный! спи... Панкратий вдруг проснулся,

Взад и вперед со страхом оглянулся,

Перекрестясь, с постели он встает,

Глядит вокруг — светильня нагорела;

Чуть слабый свет вокруг себя лиет;

Что-то в углу как будто забелело.

Монах идет — что ж? — юбку видит он.

«Что вижу я!., иль это только сон?

Вскричал монах, остолбенев, бледнея. —

Как! это что?..» — и, продолжать не смея,

Как вкопанный пред белой юбкой стал,

Молчал, краснел, смущался, трепетал.

17

<...>

Но наш монах о юбке рассуждал

Не так, как я (я молод, не пострижен

И счастием нимало не обижен).

Он не был рад, что юбку увидал,

И в тот же час смекнул и догадался,

Что в когти он нечистого попался.

П е с н ь в т о р а я

ГОРЬКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ, СОН, СПАСИТЕЛЬНАЯ МЫСЛЬ

18

<...>

А наш монах, увы, лишен покоя.

Уж он не спит, не гладит он кота,

Не помнит он церковного налоя,

Со всех сторон Панкратию беда.

<...>

19

<...>

Смущенный взор он всюду обращает:

На небесах, как яхонты горя,

Уже восток румянила заря.

И юбки нет. Панкратий встал, умылся,

И, помолясь, он плакать сильно стал,

Сел под окно и горько горевал.

«Ах! — думал он, — почто Ты прогневился?

20

Чем виноват, Владыко, пред Тобой?

Как грешником, вертит нечистый мной.

Хочу не спать, хочу Тебе молиться,

Возьму псалтирь, а тут и юбку вдруг.

Хочу вздремать и ночью сном забыться,

Что ж снится мне? смущается мой дух.

Услышь мое усердное моленье,

Не дай мне впасть, Господь, во искушенье!»

Услышал Бог молитвы старика,

И ум его в минуту просветился.

Из бедного седого простяка

Панкратий вдруг в Невтоны претворился.

Обдумывал, смотрел, сличал, смекнул

И в радости свой опрокинул стул.

И, как мудрец, кем Сиракуз спасался,

По улице бежавший бос и гол,

Открытием своим он восхищался

И громко всем кричал: «Нашел! нашел!»

«Ну! — думал он, — от бесов и юбчонки

Избавлюсь я — и милые девчонки

Уже меня во сне не соблазнят.

Я заживу опять монах монахом,

Я стану ждать последний час со страхом

И с верою, и все пойдет на лад».

Так мыслил он — и очень ошибался.

Могущий Рок, вселенной господин,

Панкратием, как куклой, забавлялся.

Монах водой наполнил свой кувшин,

Забормотал над ним слова молитвы

И был готов на грозны ада битвы.

Ждет юбки он — с своей же стороны

Нечистый дух весь день был на работе

И, весь в жару, в грязи, в пыли и поте,

Предупредить спешил восход луны.

П е с н ь  т р е т и я

ПОЙМАННЫЙ БЕС

<...>

21

<...>

Ни жив ни мертв сидит под образами

Чернец, молясь обеими руками.

И вдруг, бела, как вновь напавший снег

Москвы-реки на каменистый брег,

Как легка тень, в глазах явилась юбка...

22

Монах встает, как пламень покраснев,

Как модинки прелестной ала губка,

Схватил кувшин, весь гневом возгорев,

И всей водой он юбку обливает.

О чудо!., вмиг сей призрак исчезает —

И вот пред ним с рогами и с хвостом,

Как серый волк, щетиной весь покрытый,

Как добрый конь с подкованным копытом,

Предстал Молок, дрожащий под столом,

С главы до ног облитый весь водою,

Закрыв себя подолом епанчи,

Вращал глаза, как фонари в ночи.

«Ура! — вскричал монах с усмешкой злою, —

Поймал тебя, подземный чародей.

Ты мой теперь, не вырвешься, злодей.

Все шалости заплатишь головою.

Иди в бутыль, закупорю тебя,

Сейчас ее в колодез брошу я.

Aгa, Мамон! дрожишь передо мною».

«Ты победил, почтенный старичок, —

Так отвечал смирнехонько Молок. —

Ты победил, но будь великодушен,

В гнилой воде меня не потопи.

Я буду ввек за то тебе послушен,

Спокойно ешь, спокойно ночью спи,

Уж соблазнять тебя никак не стану».

«Все так, все так, да полезай в бутыль,

Уж от тебя, мой друг, я не отстану,

Ведь плутни все твои я не забыл».

«Прости меня, доволен будешь мною,

Богатства все польют к тебе рекою,

Как Банкова, я в знать тебя пущу,

Достану дом, куплю тебе кареты,

Придут к тебе в переднюю поэты;

Всех кланяться заставлю богачу,

Сниму клобук, по моде причешу.

Все променяв на длинный фрак с штанами,

Поскачешь ты гордиться жеребцами,

Народ, смеясь, колесами давить

И аглинской каретой всех дивить.

Поедешь ты потеть у Шиловского,

За ужином дремать у Горчакова,

К Нарышкиной подправливать жилет.

Потом всю знать (с министрами, с князьями

Ведь будешь жить как с кровными друзьями)

Ты позовешь на пышный свой обед».

«Не соблазнишь! тебя я не оставлю,

23

Без дальних слов сейчас в бутыль иди».

«Постой, постой, голубчик, погоди!

Я жен тебе и красных дев доставлю».

«Проклятый бес! как? и в моих руках

Осмелился ты думать о женах!

Смотри какой! но нет, работник ада,

Ты не прельстишь Панкратья суетой.

За все про все готова уж награда,

Раскаешься, служитель беса злой!»

«Минуту дай с тобою изъясниться,

Оставь меня, не будь врагом моим.

Поступок сей наверно наградится,

А я тебя свезу в Иерусалим».

При сих словах монах себя не вспомнил.

«В Иерусалим!» — дивясь, он бесу молвил.

«В Иерусалим! — да, да, свезу тебя».

«Ну, если так, тебя избавлю я».

Старик, старик, не слушай ты Молока,

Оставь его, оставь Иерусалим.

Лишь ищет бес поддеть святого с бока,

Не связывай ты тесной дружбы с ним.

Но ты меня не слушаешь, Панкратий,

Берешь седло, берешь чепрак, узду.

Уж под тобой бодрится черт проклятый,

Готовится на адскую езду.

Лети, старик, сев на плеча Молока,

Толкай его и в зад и под бока,

Лети, спеши в священный град востока,

Но помни то, что не на лошака

Ты возложил свои почтенны ноги.

Держись, держись всегда прямой дороги,

Ведь в мрачный ад дорога широка.