Как и что читают американцы

Американцы, оказывается, тоже читают книги. И даже пишут. Правда, с литературой у них все немножко иначе. А вот читательские запросы у них мало чем отличаются от наших.

Если взять еженедельные рейтинги продаж, картина у них и у нас, практически, та же. В центре внимания уже год с лишним – молодая американская писательница Стефания Мейер. Ее романы «Рассвет», «Затмение», «Сумерки», «Новолуние» постоянно в золотой десятке самых покупаемых книг.

Сколько она их написала, я уже сбился со счета – то ли пять, то ли шесть. А сколько еще напишет! О чем они? О вампирах. Каждый новый роман Мейер уходит с прилавков — что наших, что американских магазинов — со свистом.

Конечно, это не литература. Это дешевая беллетристика. И, конечно, права известная американистка Мадина Тлостанова, профессор московского Университета дружбы народов, говоря, что такая востребованность «чудовищных бестселлеров Стефании Мейер о сожительстве американских старшеклассниц с вампирами» ничего нам о состоянии книжного мира в США не говорит. Но за читателя все равно обидно. Ведь на самом деле лицо американской литературы делают совсем другие имена и другие книги.

Литературная ситуация в США только с первого взгляда напоминает российскую. Там, например, тоже издается очень много всего чего, но настоящую прозу представляют всего несколько авторов. И не новых, а пишущих уже давно.

Американская литература,— опять же, как и русская,— очень сильно пострадала от постмодернизма. На протяжении двадцати с лишним лет постмодернизм был ее главной составляющей. Но не он один определял лицо американской литературы. Сильно сказалось на ней еще и влияние таких типично американских явлений, как регионализм и мультикультурализм.

Скажем, мы привыкли читать книги на русском языке, а вот в американской литературе художественной нормой становится совершенно непонятная для нас вещь, когда в одном тексте могут сталкиваться разные языки. И вообще дело там идет к непредсказуемым переменам. Литература США начинает делиться уже не по языковому, а по региональному принципу. Она может иметь общую языковую среду и даже одну географическую привязку, но совершенно разную «этнику». Эти различия настолько значительны, что американисты теперь уже поговаривают о закате единой американской литературы и вообще об исчезновении национальных форм в искусстве.

Еще что сегодня поражает в американской литературе – засилие, как это было когда-то в советской прозе, всевозможных идеологических проблем. Читая американскую прозу, ловишь себя на мысли, что это теперь — идеологический роман. В нем много уделяется внимания переосмыслению американских политических устоев, роли национального самосознания в условиях глобализации и американизации окружающего мира, проблемам новой демократии и посягательству на индивидуальную свободу. Кроме того много пишется о несостоятельности «американской мечты» и американского комплекса исключительности, а также о модном сегодня историческом ревизионизме.

Эту тематику поднимают самые модные писатели США. Среди новых книг Мадина Тлостанова в числе лучших называет «Американскую пастораль» Филиппа Рота, «День независимости» Ричарда Форда, «Левиафана» Пола Остера, «Изнанку мира» Дона Де Лилло, «Мейсона и Диксона» Т. Пинчона и книги широко известного нам еще по прошлому веку Джона Апдайка.

Особо выделяет она фигуру Остера, называя его американским Кафкой. Его относят к интеллектуальной прозе. Большой популярностью у американцев пользуются также семейная сага Джонатана Франзена «Поправки», «Все четыре стороны» Пола Теру и «Избранные дни» Майкла Каннингема.

В последние годы в США много пишут о терроризме, ксенофобии и проблемах миграции. Все зачитываются романами Де Лилло «Мао П» и «Падающий». В большом почете также психологические и любовные романы.

Но вот что характерно: литература в США всегда была на важном месте, но не в виде книг. Вообще здесь из книги культа не делают, как это всегда было в советском обществе. С одной стороны, каждый американский писатель обязательно мечтает не о книге, а что его заметят в Голливуде и позовут снимать кинофильм. Или на худой конец купят рукопись. С другой, считается, например, обязательным делом, чтобы каждая уважающая себя газета имела еженедельную литературную страницу, а крупные СМИ – даже специальное литературное приложение. По давней традиции в них, кроме обзоров и рецензий на книжные новинки, обязательно публикуются рассказы и другие художества известных и малоизвестных авторов.

Таким простым способом газеты и особенно журналы формируют читательские вкусы и мнения. Так они, в конце концов, влияют на книжный рынок и более того – на весь литературный процесс в целом. Огромные средства СМИ расходуют на создание литературных репутаций. Премии, конкурсы и презентации новых книг – обычное дело для повседневной жизни газет и журналов. В США принято, что именно СМИ принадлежит главная роль законодателей литературной моды и толкачей литературного процесса.

Казалось бы, все здесь делается, чтобы американцы были самой читающей в мире публикой. Тем более, что культ писательского дела существует почти во всех американских университетах и колледжах: писателей приглашают читать курсы лекций, пожалуй, чаще, чем специалистов-филологов. И нацелен он не столько на книгоиздание, сколько на грамотное чтение. Однако есть во всем этом одно «но» — этот интерес к чтению распространяется только в интеллектуальной среде.

В остальном согласно статистике каждый четвертый американец книгу в руках никогда не держал. Художественной литературой даже читающий американец обычно брезгует. В США больше в ходу биографии знаменитостей, мемуары, исторические или политические книги и удивительно популярны всевозможные путеводители.

С американцами происходит один к одному то же самое, что и с русской публикой. Число читающих в США с каждым годом сокращается. Чем шире ассортимент книг и чем лучше с точки зрения полиграфии они издаются, тем ниже их востребованность. Очень мало интересуется книгами молодежь. Читают в основном те, кому за пятьдесят. В большинстве своем это женщины. Да и то каждая из них прочитывает за год не больше девяти книг. А мужчины чуть ли ни вдвое меньше – не больше пяти.

Гарри Гайлит