В беседе с писателем Феликсом Чуевым бывший глава Совнаркома Вячеслав Молотов рассказывал:
"Мне до сих пор почему-то запомнилось, в голове сидит, даже представляю натурально, как Ленин провозглашает Советскую власть.
Я был позади трибуны...
И мне почему-то помнится, что Ленин, обращаясь к аудитории, к залу стоял, и одна нога у него была приподнята - имел он такую привычку, когда выступал, - и видна была подошва, и я заметил, что она протёрта.
Форма дырки даже отпечаталась в голове..."
Молотов так увлёкся своим рассказом, что стал рисовать на бумаге форму дырки на ленинском ботинке. Потом показал Чуеву получившийся рисунок: "Вот примерно такая штука протёртая. Но есть там вторая стелька. Вторая стелька ещё сохранилась, а нижняя подмётка протёрта.
Даже форму подошвы запомнил..."
Интересно, почему экс-главе правительства СССР, многое за свою жизнь пережившему и повидавшему, спустя добрых полвека с лишним из исторической сцены провозглашения Советской власти запомнился такой вроде бы ничтожный пустяк - форма дырки на ботинке В. И. Ульянова?
Может быть, потому, что это был совсем не пустяк, а... символ?
Ведь не один Владимир Ильич, а все люди, пришедшие к власти в Октябре 1917 года (или, по крайней мере, их основная часть, костяк), очень строго ограничивали себя в личных благах.
И это была для них отнюдь не случайная черта, а коренное, фундаментальное свойство.
Что революционер-подпольщик Владимир Ульянов, пришедший в Смольный в парике и со сбритыми бородой и усами, носил дырявые ботинки - это совсем не удивительно.
Но ведь такой же скромной его обувь оставалась и позднее, когда власть уже давно и прочно была в руках его соратников.
В 1921 году один из слушателей речи Владимира Ильича заметил на правом его ботинке аккуратную заплатку возле мизинца...
Когда Ленину предлагали как-то улучшить его быт, он обычно отвечал риторическим вопросом: "Что сказали бы об этом рабочие?".
Лидия Фотиева вспоминала такой случай после революции: "У него [Ленина] мёрзли ноги в кабинете, и он попросил дать ему войлок под ноги. Войлок достали...
Но позже удалось достать шкуру белого медведя. Большую, роскошную шкуру расстелили под письменным столом и креслом и были рады: и красиво и тепло будет Владимиру Ильичу.
Но, придя в кабинет и увидев эту обновку, Владимир Ильич рассердился.
Он сказал: "В нашей разорённой, полунищей стране такая роскошь недопустима".
Пришлось убрать шкуру и водворить на её место войлок".
Другая похожая история: в декабре 1921 года, после смены истопников, в квартире Ульяновых по ошибке не топили целых девять дней.
Ленин не жаловался, сидел дома, закутавшись шалью жены, и говорил своим домашним:
"В Москве топливный кризис, ничего не поделаешь, не мы одни, а многие переживают этот недостаток".
"Ох уж эти большевики, - шутил Ленин по поводу нехватки дров, - послал их бог на нашу голову".
Ещё раз стоит подчеркнуть: бытовая скромность и самоограничение были не личными качествами одного человека, таково было общее свойство всей революционной "элиты", если выражаться современным языком.
Илья Эренбург в романе "День второй" так рисовал портрет типичного представителя этой социальной группы, большевика Шора:
"Его послали в Лондон: продавать лес.
Он встретился с крупным английским инженером. Англичанин спросил Шора:
"Как вы работаете в столь мизерных условиях? Я читал, что в России редко у кого из специалистов ванна, не говоря уж об автомобиле.
Может быть, вы мне скажете, сколько у вас зарабатывает такой специалист, как вы?"
Шор поглядел на англичанина, и в глазах Шора показалось глубокое веселье. Он ответил:
"Это называется - партмаксимум. Ерунда! Меньше, чем этот швейцар.
Может быть, как дипломат, я должен говорить иначе. Но по-моему, правда куда лучше. У меня, например, нет машины. Иногда я жду трамвая полчаса и, не дождавшись, иду пешком.
Мыться приходится в бане: два часа потеряны. Наша страна ещё очень бедная. Вы меня спрашиваете, сколько я получаю. Я мог бы вам ответить: столько-то - в рублях. Перевести на фунты трудней. Но и не в этом дело.
Я получаю радость. А сколько, по-вашему, стоит настоящая радость - ну, хотя бы в фунтах?.." Англичанин вежливо улыбнулся."
Может быть, главный переворот 25 октября 1917 года в том и заключался, что на место государевых слуг в шитых золотом мундирах, усыпанных драгоценными орденами, пришли люди в бедной одежде и протёртой до дыр обуви?
И, разумеется, с соответствующей психологией, системой ценностей, в которой личные блага и личное богатство занимали не первое, не второе и даже не десятое место.
А ордена, медали, чины, звания и пр. и пр. поначалу вообще никакого места не занимали.
Cоветская "История дипломатии" издания 1945 года описывала такой поучительный эпизод:
посол Испании в конце 1917 года оказал некоторую любезность молодой Советской республике. "Накануне его отъезда из Петрограда в Наркоминдел явился секретарь испанского посольства и намекнул, что за такую услугу... обычно полагается орден.
Сотрудники Наркоминдела подошли к шкафу, вытащили кучу орденов... и высыпали на стол. "Выбирайте любой", - заявили они испанскому дипломату. Поражённый испанец ретировался".
Нынешняя российская "сколенвстающая" элита составляет разительную противоположность революционерам, взявшим власть 100 лет назад. Это люди, для которых личные блага - всё, всё остальное - ничто.
И не случайно современная Россия порадовала (а скорее - повеселила) остальной мир такими позорными "рекордами", как самая большая в мире частная яхта, самый большой в мире частный самолёт и самое большое имущественное расслоение в обществе.
Откуда же взялся тот огромный заряд энергии, который полвека после революции позволял стране выигрывать войны, строить промышленность, развивать науку и запускать космические корабли?
Ведь в 1917 году революционеры, тем более одни большевики, составляли ничтожную горстку среди 150-миллионного российского моря.
Как говорил в 1922 году В. И. Ульянов, "есть маленькая, ничтожная кучка людей, называющая себя партией.
Это ничтожное зёрнышко поставило себе задачей, а именно переделать всё, и оно переделало".
Может быть, такой заряд энергии во многом был создан благодаря тому, что эта горстка людей отказалась от большинства личных благ во имя дела, в которое искренне верила?
Можно сказать по-простому: такая задача - "переделать всё" - требовала огромного исторического усилия, предельного напряжения всех сил.
А откуда было бы взяться этому усилию, если бы вся энергия руководящего слоя общества изначально рассосалась бы на обрастание личными благами?
Вот ведь какой исторический парадокс образуется - дырявые, а позднее заплатанные ботинки главы Советского правительства предвосхищали превращение отсталой России в мировую сверхдержаву.
А драгоценные часы, поблескивающие сейчас на запястьях нынешних "первых лиц" государства, духовных и светских, символизируют ровно обратное - регресс и деградацию, полное превращение страны в колонию или, скорее, раздел её на множество колоний...
Александр Майсурян
Оценили 8 человек
15 кармы