«И если любовь к Родине хранится у нас в сердцах и будет храниться до тех пор, пока эти сердца бьются, то ненависть к врагам всегда мы носим на кончиках штыков.»
Михаил Шолохов
Наш полк отступил к станции Малин. Южнее Малина, немцы уже заняли город Радомышль на реке Тетерев.
Опьяненные общим успехом на фронтах и быстрым продвижением на восток, зачастую немцы становились беспечными. Видимо, они считали, что в приграничной полосе основные силы Красной Армии уже разгромлены.
БРОСОК НА РАДОМЫШЛЬ
В середине июля 41-го года в нашем 283 стрелковом полку был создан подвижный отряд, который совершил бросок из Малина к Радомышлю. Я был назначен офицером связи и находился в ячейке управления. Тихая ночь, безоблачное небо, луна почти в зените. Светло – хоть собирай иголки.
Через плантации хмеля, мы подошли к самому городу. Наш отряд, одним подразделением – обошел город с запада, другим блокировал с востока. Два противотанковых орудия и станковые пулеметы установили сверху против главной улицы, которая хорошо просматривалась до самого моста через реку. Бойцы прошли по огородам и скрылись за хозяйственными постройками, в готовности к ведению огня по выскакивающим из домов немцам.
Немцы безмятежно расположились в жилых домах. Лишь в некоторых местах, иногда перекликаясь между собой, прохаживались часовые. Внешне, наши бойцы были весьма спокойны. Свои переживания каждый старался держать в себе. Время. Все готовы и замели в ожидании!
В небо взвилась ракета. Со всех сторон раздался шквальный огонь по домам. Немцы полураздетые, а некоторые в одном нательном белье, выскакивали из домов и бросались в панике бежать. Одни бежали в огороды, где их уже поджидали наши бойцы. Другие выскакивали на улицы и попадали под шквальный огонь пулеметов и разрывы осколочных снарядов. Крики, шум, стрельба длились не более получаса. Все затихло.
По команде, подразделения с востока и запада цепью сошлись к центру, уже без выстрелов, добивая живых штыками. Я вышел на центральную улицу. Трупами немецких солдат и офицеров в нательном белье была завалена вся улица, труппу валялись во всех дворах. Они хорошо отсвечивали при лунном свете. Их было настолько много, что невозможно было сосчитать.
Такое побоище мне пришлось увидеть в июле 41-го. Столько убитых из стрелкового оружия, за всю войну я больше не видел. Наш рейд на Радомышль закончился большим успехом.
Оказалось – немцы не боги; их тоже можно уничтожать. Этот урок беспечности стал наукой не только для немцев, но и для нас. Мы поняли, что внезапность и стремительность – залог победы.
ШТЫКОВАЯ АТАКА
Вечером батальон остановился на привал. Организовав охранение, дали отдохнуть личному составу. Ночью личный состав роты отдыхал – возможно, это был единственный отдых за все время нашего длительного отхода из Малина. В предрассветную пору густой туман заполнил лесную чащу. Гимнастерки стали влажными. От обжигавшей тело прохлады воины начали просыпаться. Что бы хоть немного продлить сон, бойцы стали плотнее прижиматься друг к другу. Проснулся и я. Открыв глаза, увидел стоящую поодаль фигуру комбата. "Комбат не спит. О чем он сейчас думает? Что его волнует?" – подумал я, не спеша подниматься.
Капитан потягивал "самокрутку". И вот он сделал последнюю глубокую затяжку. Резко бросил окурок, растоптав его, резко повернулся в мою сторону и произнес:
– Лейтенант, ко мне!
Попробовал резко вскочить, но не смог. Фурункулы на левой ноге за ночь присохшие к кальсонам, отрываясь причинили мне резкую боль. Да и мои хромовые сапоги, долгое время не видевшие никакой смазки, ссохлись, потрескались, а на правом – отвалилась подошва. Все это снизило мою прыткость, как смог я подошел и доложил о своем прибытии.
Комбат посмотрел на меня с сожалением, но ни чего на этот счет не сказал. Да и что он мог сказать?..
– Вот что, лейтенант, пусть твой старшина кормит бойцов, а сам слушай задачу. Он указал на карте район обороны: – Под покровом тумана по этой просеке рота должна выйти на западную опушку этого леса. Скрытно занять там оборону с целью - не допустить проникновения противника в лес со стороны запада. Комбат, еще раз уточнил по карте, посмотрел на часы и сказал: – На все у вас один час, когда займете оборону, пришлете связного. Задачу понял? С Богом!
Я отошел, а сам подумал: "А где противник? Сколько его? Видимо ему самому ничего не известно… Хорошо, а где соседи? Где остальные подразделения батальона? Я их с вечера не видел и не слышал"…
Откуда-то "прибыл" завтрак. Воины, услышав запах съестного, быстро зашевелились. Мгновенно опустошили термосы. Писарь роты принес мне "полкотелка" гречневой каши с тушенкой и флягу с чаем. Рота уже заканчивала завтрак и теперь у бойцов была своя забота, где найти закурить? Табачок давно уже у всех закончился.
Время шло к восходу солнца. Густой туман тонким слоем стелился по земле. Прохлада заползала под рубаху и "мурашками" расползалась по телу. Воины, закончив завтрак, прикрепляли котелки к поясу, фляги заполняли чаем. Сборы были недолгими. Выслав вперед дозор, рота двинулась вперед. Выйдя к опушке, мы остановились. Косые лучи восходящего солнца светлыми полосками стали пробиваться межу ветками деревьев.
– Командиры взводов: ЗА МНОЙ. Роте – перекур, не выходя из леса. Наблюдатели – ВПЕРЕД! Занять место на скате, обо всем замеченном докладывать мне немедленно.
За опушкой леса находился крутой песчаный спуск, засаженный молодыми соснами. Далее, от подошвы спуска простиралась обширная лощина с отдельными сосновыми деревьями. Я определил "тактический" гребень – перелом песчаного ската, указал командирам взводов позиции.
Прикрываясь дымкой тумана, бойцы выдвинулись на указанный рубеж и приступили к оборудованию окопов. Сначала для стрельбы лежа, затем – с колена, до "полного профиля" дело не дошло. Копать было сложно – грунт сыпучий и стенки окопов, то и дело, осыпались. Вот уже и солнышко своим верхним краем показалось над лесом, длинная тень которого почти достигала наших позиций.
Небо было чистым и утро предвещало прекрасный ясный день. Туман стал рассеиваться, постепенно спускаясь в лощину. Обстановка на нашем участке складывалась тихая, спокойная. Но из предыдущего опыта воины знали, что тишина на фронте является предвестником больших событий.
Бойцы были молчаливы и сосредоточенны. Предусмотрительно дозарядили и поставили на предохранитель оружие. Надев на гранаты оборонительные чехлы, подготовились к ведению оборонительного боя. Оружие и гранаты положили вправо от себя на вытянутую руку, а сами делали все, чтобы укрепить окопы и окопаться как можно глубже. Сохраняя маскировку, я с командирами взводов, перемещался от одного воина к другому, уточняя задачу каждому.
И вот из лощины послышалась немецкая речь. Через некоторое время мы увидели бодро шагающую цепь немецких солдат. Красноармейцы сначала замерли, потом стали потихоньку перешептываться между собой. По цепи пошла команда: "Оружие привести к бою. Без команды не стрелять. Гранаты приготовить – к бою! После броска гранат – атаковать резким броском с криком "Ура" По цепочке, вернулось: "Команда – "Атаковать", принята!".
С приближением немецкой цепи нервное напряжение дошло до предела: челюсти сжимались до скрежета зубов, волосы на голове поднимались "дыбом", спину "пробило потом", мурашки пробежались дрожью – все тело сжалось "пружиной".
Немцы подходили все ближе и ближе. Они шли беспечно, подшучивая друг над другом. Нам было хорошо видно, как сходясь, подталкивали друг друга в бок, смеялись, потом опять расходились. По их поведению мы видели, что они не ожидают опасности. На подъеме нашего склона их движение замедлилось. Некоторые из них преодолевали подъем с большим трудом. Расстояние до цепи сокращалось: 100, 70, 50 метров.
Скомандовал: "Гранатами – ОГОНЬ!". Одновременно полетели десятки гранат, раздались взрывы. Осколки со свистом поражали цель. Немцы опешили, остановились, не зная, что делать? Грянуло наше Русское "УРА!" Рота ринулись в атаку. То ли от неожиданности и страха, то ли от вонзившихся осколков – у немцев подкашивались ноги. Они пытались броситься бежать, но ноги их не слушали.
Воины ровной цепью настигли развалившийся боевой порядок немцев. С криком "Ура!" и отборным матом в ход пошли штыки. Сержант Дорожко бежал немного впереди всех, и мастерски орудуя штыком – раскидывал убегающих немцев. Почти у самого подножья холма, уже не имея сил догнать немецкого верзилу, он резко бросил винтовку вперед. Штык, как копье, вонзился в спину. Немец взмахнул руками, автомат выпал из рук, а падая назад, он напоролся на штык так, что его конец вышел из груди. Еще живой, немец завалился на бок. Сержант подошел к немцу, взявшись за приклад винтовки, развернул его вниз лицом. Наступив на спину ногой, вытащил штык и повторным ударом "довершив" его, крикнул бойцам:
– И щоб, мене, без подранков! – снял пилотку, вытер сначала лоб, а потом затылок, яерез гимнастерку было видно как подрагивают его мышцы: – Седьмой! Вот это да! Да, надолго запомнится этот денек!
Большинство немцев удалось уничтожить в штыковом бою. Некоторым удалось уйти от штыкового боя. По песку, они бежали вверх по склону холма. Убегая, пытались отстреливаться, не целясь, "через плечо" или "из-под руки", но от этого неприцельного огня мы не имели потерь. Наши воины, встав на колено, с небольшого расстояния метко стреляли по убегавшим фрицам. Все место боя и склон были усеяны немецкими трупами.
В это время, где-то за рощей, "залаяли" минометы. Я подал команду:
– Рота! ЛОЖИСЬ!
К нашему счастью мины разорвались с недолетом впереди нас, а часть мин "легла" левее нашего боевого порядка. В голове промелькнуло: "Надо роту срочно выводить из-под обстрела":
– Рота, отойти на свои позиции. Бегом – МАРШ! – и только мы ринулись назад, как на месте боя стали рваться мины.
Возвращаясь, я заметил лежащего под сосной, с пробитой осколком окровавленной головой, немецкого офицера. У офицера была аккуратно подстриженная бородка, а на груди было много наград. Я подумал: "Всю Европу покорил, а здесь, в Бородянском лесу, нашел свою смерть".
Не успели мы вернуться в свои окопы, как навстречу прибежал связной, и еле переведя дух, сообщил:
– Товарищ лейтенант, срочно отойти с ротой на наблюдательный пункт батальона.
Мы, так и не успели подсчитать: сколько воины роты уничтожили немецких солдат в рукопашном бою. Я думаю на много больше тридцати. У нас же, только два бойца получили мелкие ранения от осколков собственных же гранат.
Войдя в лес, мы привели себя в порядок. Потерь нет. Легкораненым оказали посильную помощь. Я был рад, что удалось своевременно вывести личный состав из под минометного обстрела. Напряжение у всех сменилось на чувство радости и ликования:
– Вот, мы дали "немчуре просраться!"
Каждому хотелось высказаться, как он опробовал в бою прочность русского штыка:
– Не выдержали нашего напора: драпу дали...
– А как ловко действовал наш сержант! Как лихо он расправлялся с убегающими фрицами!
– Недаром он нас до войны тренировал? Гонял "до седьмого пота". Ведь пригодилось же!
Все были в восторге от его техники штыкового боя:
– Ничего не скажешь? Молодец! Да, он расправлялся с ними легко, как повар с картошкой.
– В бой мы вошли по всем правилам: молниеносно и ровно, развалив их строй гранатами… Вот, где залог успеха! Нет боевого порядка – нет и обороны. Добивай сколько угодно… – скромно ответил сержант.
Однако, нам не пришлось долго радоваться. На том месте, где располагался батальон, никого не оказалось. Остановились, я принялся решать – в каком направлении нам двигаться дальше, и решил отойти за ближайшие кусты, чтобы "оправиться"..."Боже! Что это? Откуда они здесь взялись? Всего в тридцати метрах лежал немецкий расчет с пулеметом "MG-34"!... Я дал "задний ход", но все же успел заметить, что дальше, за деревьями, еще виднелись головы немецких солдат.
– Гвоздев! – обратился я к связному, – Граната есть!
– Есть!
– Дай быстрее!
Сняв предохранитель, я метнул ее в сторону пулеметного расчета… Взрыв. В ответ, по нашему расположению посыпались мелкие мины, осколки некоторых ранили несколько человек, в том числе и меня. Один осколок попал в левую скулу, благо "плашмя", второй впился в левую кисть, а третий, более крупный, располосовал штанину от левого кармана до ширинки. Время терять нельзя и я дал команду:
– Рота, встать! За мной бегом – МАРШ!
В это время, за поворотом налево, на просеке, раздался сильный взрыв. Выскочив на просеку, мы увидели наш бронеавтомобиль, подорвавшийся на мине, установленной при отходе нашими же саперами. Два окровавленных красноармейца бежали впереди нас. Правое переднее колесо отлетело, корпус разворочен, остальные члены экипажа погибли.
На бегу я выдавил "свои" осколки. Благо, засели они неглубоко. Отбежав на безопасное расстояние, остановились передохнуть. Я вытащил из пилотки "английскую булавку" и пристегнул отвалившуюся разорванную осколком штанину.
К концу дня мы нашли свой батальон, свои походные кухни и своих санинструкторов, которые тут же принялись оказывать помощь нашим раненым. Комбат встретил меня, посмотрел на мое окровавленное лицо и спросил:
– Живой?
– Как видите, живой!
– А людей много потерял?
– Потерь убитыми нет! Раненые есть! Сколько? Честно, не знаю! Многие не жалуются на раны, никто не хочет покидать роту.
– Ладно! Кормите людей и пополняйте боеприпасы. Личному составу дайте отдых, да и сами постарайтесь отдохнуть.
Прежде чем отдыхать, я отдал все распоряжения, а сам снял брюки и принялся ремонтировать штанину. Подошел фельдшер, обработал мне ранки, чем-то смазал мои фурункулы, и только после этого я улегся и предался сну. Так закончился день – 20 июля.
АТАКА НЕМЕЦКОЙ КОЛОНЫ
Утро. Солнце своими яркими лучами озарило небосклон. Мы вошли в густой сосновый лес. Батальон остановился на какой-то широкой просеке, идущей с севера на юг. Комбат решил пятой и шестой ротами занять оборону. Мы же, командиры рот, указав место окопа каждому бойцу, показали сектора обстрела и направления дополнительного огня. На стыке флангов наших подразделений мы встретились и познакомились – два молодых ротных командира. Оба только закончили военные училища. Оба - Николаи.
Воины уже заканчивали рыть ячейки для стрельбы лежа, как прибежал взмыленный связной от комбата и с ходу крикнул:
– Товарищи лейтенанты, вас с ротами срочно вызывает к себе комбат... там где-то немцы...
– Рота, ПОДЪЕМ! Взять все и за мной в колонну по одному бегом – МАРШ! Замполит Среда, осмотреть окопы, чтобы ничего не забыли.
Тоже, проделала и пятая рота. Нас встретил комбат, и без всяких объяснений подал команду:
– Пятая – вправо, шестая – влево. По направлению движения – к БОЮ! ВПЕРЕД! Одно мгновение и воины обеих рот ускоренным шагом, лавиной двигались на широком фронте, не зная, что их ждет впереди. Закончился кустарник.
Перед нами, в нескольких десятках метров, по лесной дороге беззаботно двигалась колонна немецких повозок, в хвосте которой четыре битюга тащили старую немецкую пушку на тяжелом чугунном ходу. Увидев перед собой немцев, цепь, без всякой команды, с криками "Ура!" ринулась в атаку.
Немцы от неожиданности растерялись. Отдельные из них, став на колено, пытались отстреливаться, другие соскочив с повозок давали драпу, стараясь скрыться в кустарнике с противоположной стороны дороги. Убежать удалось не всем. Те, которые пытались обороняться, сразу стали жертвой шквального огня наших бойцов. Да и в противоположном кустарнике, мало кому удалось спастись.
Мы с Николаем увидели одного немца с ранцем за спиной и автоматом в руке, бросившегося по просеке наутек. Решили взять живьем. Погнались за ним. Казалось, вот-вот и мы его настигаем. Немец бросает свой автомат в сторону. На ходу с него слетает один сапог вперед, другой назад. Из под руки, он бросил нам под ноги шипящую гранату. Меня как ветром снесло за ствол сосны. Раздался взрыв, Коля среагировать не успел – свалился на землю. Я погнался дальше. На ходу, с немца слетает сначала ранец, затем мундир. Он босой, уже в нательной рубахе, так и дал стрекача... Видя, что он стал удаляться. Я выхватил парабеллум, несколько раз выстрелил, но пули ложились, не достигая цели.
Бросился назад к другу. Он лежал лицом в землю, мертвый. Я перевернул его на спину и стал осматривать, не находя на нем следов ранения, нигде не было ни капли крови. Наконец, я заметил черное пятнышко на левом виске, величиною с горошину, и этого было достаточно, чтобы его сердце остановилось. "Эх, Коля, и зачем нам был нужен этот немец? Жаль! И немца не поймали, и друга потерял". Мои глаза заполнились слезами и, понурив голову, я пошел докладывать комбату:
– Потерял боевого друга, а мать своего единственного сына – кормильца и защитника Родины.
Возвращаясь к роте, я заметил лежавшего на опушке леса тяжелораненого немолодого немца. Мне было не до него.
Подойдя к комбату, доложил все, что случилось. Его лицо помрачнело, но он не стал меня журить и только своим хрипловатым голосом сказал:
– Веди!.. Веди меня к нему. – Мы шли молча.
И вот он, дорогой мой друг Коля, лежит лицом вверх, навечно с закрытыми глазами, не ощущая на своем лице солнечных зайчиков от мирно качающихся сосновых веток. Мы сняли головные уборы. Комбат произнес традиционные слова:
– Вечная слава тебе, герой. Ты отдал свою жизнь, защищая свою родную страну! Пусть земля тебе будет пухом. Старшину пятой роты ко мне! Похоронить своего командира достойно.
Обращаясь ко мне, он сказал:
– Какого…, вы молодежь, под пули лезете!? Навоюетесь еще, горячие ваши головы.., что мне с вами делать?
Прогремели выстрелы над могилой друга. Батальон был готов к выполнению очередной задачи. Я подошел к комбату и сказал, что здесь недалеко, совсем рядом лежит тяжелораненый немец.
– Где? А ну, пойдем к нему?!
Мы подошли, немец был уже мертв. Пульс еще продолжал биться, но глаза уже безжизненно закатились. Возле его правой руки лежал полураскрытый бумажник, из которого вывалилось несколько небольших фотографий. На одной из них был он в кругу своей семьи на фоне добротного дома с забором. Рядом с ним жена, отец, мать и два ребенка: девочка и мальчик.
Итак, в один день, в один час, в одном и том же бою погибли: один – пришедший завоевать жизненное пространство, другой – защищая свою Родину, свой дом, но ни того, ни другого уже нет на белом свете, и их родители, возможно, никогда не узнают, где похоронены их сыновья. Над их могилами шумит высокий Бородянский лес.
Закончив с похоронами Николая, мы осмотрели повозки. В них были сложенные минометы без мин, несколько знамен немецких войсковых частей и личные вещи обслуги. Командир батальона распорядился отправить подводы на командный пункт полка.
ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ – 22 ИЮЛЯ
Наши войска всеми силами пытались остановить немецкое наступление вглубь страны. Под натиском превосходящих сил противника, мы отступали. Я продолжал временно командовать 6-й ротой 2-го батальона 283 краснознаменного стрелкового полка. В роте оставалось немногим более половины штатного состава, и состояла она из двух взводов. Первым взводом командовал заместитель политрука – коммунист Середа, вторым – лейтенант, Николай Ляшенко.
После изнурительного суточного отхода, рота получила приказ – выйти в район села Крымок и занять оборону на левом фланге батальона, по урезу рукава реки Тетерев. Далее, влево, до самого города Радомышль никаких наших подразделений не было. Справа была позиция пятой роты нашего батальона.
Берег, на котором, пришлось занимать оборону, на полтора – два метра возвышался над уровнем проточного рукава реки. Хотя ручей имел глубину около метра и ширину два-три метра, тем не менее, он был определенной преградой для наступающих немцев. От немцев нас скрывали кусты ольшаника и плакучие ивы. Между рукавом и основным руслом реки пролегал заболоченный остров, заросший высоким, густым камышом и кустарниками лозы, что затрудняло наблюдение и обстрел довольно широкого участка местности, примыкающего к противоположному берегу реки Тетерев.
Солнце неумолимо катилось к закату. Стояла жара и со стороны реки тянуло прохладой. Бойцы, вдохнув свежего воздуха, получив облегчение, старались до захода солнца закончить оборудование окопов для стрельбы стоя. Одни уже приступили к маскировке, другие же опускали под откос лишнюю землю. Командиры отделений ходили вдоль окопов и показывали каждому стрелку и пулеметчику основной сектор обстрела и дополнительное направление ведения огня. Небосклон уже окрасился в ярко-красные тона.
С запада послышался гул, приближающихся машин. Это встревожило воинов. Бойцы, почувствовав угрозу, спешно укрывались в окопах. Я тоже посмотрел в сторону доносящегося звука и в лучах заходящего солнца, пока еще в отдалении, увидел колонну темно-серых машин.
Сумерки сгущались. На фоне вечерней зари одна за другой стали взлетать вверх разноцветные сигнальные ракеты. Послышались пулеметные, а затем и автоматные очереди, "залаяли" минометы. Длинные хвосты трассирующих и бронебойно зажигательных пуль рассекали воздух. Поднялось несколько шлейфов густого черного дыма. Показался огонь, а затем высоко вверх поднялись языки пламени. Вокруг стало, светло – это горели стога хлеба в поле и хаты в ближайшем селе.
– Вот гады... не свое – все палят, – возмущенно, вслух процедил я.
– Видимо, трусят, – заметил заместитель политрука.
Несколько часов спустя, эхо разнесло по реке стук лодок, а затем и всплеск весел по воде. Все насторожились – дремота прошла. "Что же они задумали?" – стараясь понять, подумал я. Ночь была тревожная – никто не спал. Около полуночи я подошел к командиру первого взвода замполиту Середа и спросил его – "Вы сможете сейчас уснуть?"
– Да! – не задумываясь, ответил он.
– Тогда вы и весь наблюдательный пост, ложитесь, с рассветом я вас подниму, а роту уложу спать.
Я дежурил, от окопа к окопу обходил всю роту. Воины притихли, прислушиваясь к малейшему шелесту листьев. Луна своим серпом медленно сползала по небосклону к закату, тускло пробиваясь сквозь серебристые облака. К утру потянуло сырой прохладой, поднимался туман. Немцы несколько угомонились. Петухи в селе завершили свою третью перекличку и вот уже первые лучи солнца брызнули сквозь белизну поднимающегося тумана. Уставших и выбившихся из сил воинов тянуло ко сну. Видя это, я подошел к замполиту Середа, поднял его и приказал:
– Просыпайтесь, будите своих наблюдателей. Будьте внимательны, особенно, когда рассеется туман. Если что, подавайте команду "Рота, к БОЮ!" Я буду под крышей сарая. Приступайте к дежурству!
Мне казалось, что я только сомкнул глаза и вдруг слышу тревожный голос наблюдателя:
– Товарищ лейтенант, поднимайтесь... Да подымайтесь же...
– Что случилось? Немцы? ..Где?..
– Нет! Хуже!... Командир полка со свитой ... А мы тоже уснули.
– То есть, как уснули? – уже по инерции спросил я, а сам на ходу сбросил плащ, одной рукой потрогал ремень, другой схватил СВТ и как пуля выскочил из сарая. Командир полка со своей свитой были уже совсем рядом. Я по всем правилам начал было докладывать, но командир полка не дал мне сказать даже одной фразы:
– Предатели!... Изменники!... Спите! На судьбу Родины вам наплевать, возмущался он, – вы, командир, почему не организовали наблюдение? Почему и рота, и вы спите? В плен захотели? Предатель! – звук "оплеухи" громким эхом разнесся по реке.
Все оторопели. Я качнулся, но устоял... В голове зазвенели колокола.
– Я Вас снимаю с должности. Снять ремень!... Арестовать! – продолжал неистовствовать командир полка. Он еще что-то кричал, но я его уже не слышал, чувствуя жуткий шум в голове, а лицо горело огнем от прилива крови.
Машинально снял ремень с пустой кобурой и бросил его под ноги командиру. Но когда он закричал "Отдать оружие!", меня, как пружиной отбросило на несколько шагов назад, обдало холодным потом, а волосы на голове к верху поднялись дыбом. Я сначала схватил винтовку к бою, затем руками хватил гимнастерку за ворот, и рванул ее с такой силой, что и гимнастерка и нательная рубаха превратились в распашонку, грудь обнажилась, и я неистово заорал:
– Я предатель?... Стреляйте! Но оружия я не отдам. Мне Родина его вручила, с оружием в руках я и умру!
Командир полка оторопел. Видимо, он не ожидал такой реакции. Вся "свита" замерла и, затаив дыхание, ждала – что же будет дальше? Тишину нарушил комиссар полка. Обращаясь к командиру, он сказал:
– Товарищ полковник, да оставьте вы его...
– Отдайте ему ремень! Оставайтесь здесь и наведите порядок, – в более сдержанном тоне сказал командир полка.
Свита ушла. На сон меня больше не тянуло. Я еще долго стоял на месте и никак не мог прийти в себя, пытаясь осознать, что произошло. Мои мысли путались, быстро сменяясь одна другой: "Обстановка трудная – Родина в опасности, а мы?... Мы спим...". Все это происходило на виду у виновников. Они это видели и все осознали. Все видели, как тяжело я переживал и молчал. Возможно, если бы сейчас я сделал им "разгон", им было бы легче пережить свою вину. А у меня в голове искрой промелькнуло: "Нет! Нет... Зачем? Ведь они сами все видели, и это стало уроком для всех". Я закрыл одну полу распашонки другой, взял ремень надел его, и как ни в чем не бывало, заправившись, пошел вдоль окопов, проверяя надежность и удобство для ведения огня.
Солнце, тем временем, поднялось уже высоко. Туман давно рассеялся. На горизонте за рекой то и дело сновали немецкие машины. На берегу было тихо. Бойцы роты отдыхали по очереди. Дежурившие молча жевали сухари. К полудню появились бойцы с обедом.
– Однако! Уже и обед прибыл. Вот это здорово! – с чувством радости воскликнул я, увидев термоса и мешок с сухарями.
– Товарищ лейтенант, – обратился ко мне один из бойцов, принесших обед: – Я получил приказ сообщить, что вас вызывают к командиру батальона.
Путь к командиру батальона лежал по тропинке через ржаное поле. Рожь налилась золотыми зернами - давно созрела и ждала хозяйских рук. За полем виднелся могучий сосновый лес. На опушке в кустарниках стоял разведывательный бронеавтомобиль. Под редкими соснами у опушки леса на привал расположились более двухсот бойцов, вооруженных винтовками и большими саперными лопатами – видимо саперные подразделения, но тогда меня ни то, ни другое не интересовало. Мои мысли были заняты одним: "Какая кара меня ждет?"
Вот уже и командный пункт батальона. Комбат, прохаживаясь из стороны в сторону, заложив руки за спину, что-то диктовал адъютанту старшему батальона. Рядом с адъютантом, опустив ноги в проход блиндажа, на земле сидел доселе незнакомый мне старший лейтенант. Он выглядел уже не очень молодым, лет тридцати – тридцати двух. Таких мы называли "стариками". Увидев меня, комбат подошел навстречу. Не став заслушивать мой доклад, взял меня под руку и как-то по-отцовски спросил:
– Ну, рассказывай, что там произошло?
– Что рассказывать? Ночью рота не спала – немцы держали нас в напряжении. Наблюдательный пост уснул тогда, когда я разрешил личному составу роты отдыхать. – Как-бы в оправдание: – Ведь, до этого я дал им время на отдых? – потом подумал и добавил: – Да и сам задремал…
Выслушав внимательно, капитан сказал:
– Ну, на командира полка ты не обижайся – обстановка! Время такое, все в напряжении... Видимо, он погорячился, не разобравшись.
Он посмотрел в сторону блиндажа, и подозвал старшего лейтенанта.
– Товарищ капитан, старший лейтенант Давыденко прибыл по вашему приказанию. – Доложил тот хрипловатым голосом.
– Знакомьтесь, ваш командир роты. Прошу любить и жаловать, – произнес стандартные слова комбат. – Ознакомьте его с ротой и пока оставайтесь у него заместителем.
– Есть! – ответили мы, едва ли не хором, – у меня на душе сразу же отлегло. Ведь, в этой обстановке, для меня все могло закончиться гораздо печальнее.
Мы шли в расположение роты уже знакомой мне дорожкой через ржаное, не тронутое косой поле. На солнце колосья так красиво переливались золотистым отливом, что глаз радовался. Я шел впереди, Давыденко за мной следом. Он поведал мне, что пехотой никогда не командовал – его дело минометы, но мин уже давно нет. Минометы, как лишний груз, сложили в повозки, а минометчиков направили в пехоту. Теперь, ему приказали принять стрелковую роту.
Я рассказал, что тоже обучался не как стрелок, а станковый пулеметчик, но уже месяц как командую стрелковой ротой. В общем, шли мы мирно беседуя. И вдруг, в расположении роты раздались пулеметные очереди, застрекотали автоматы, где-то на противоположном берегу "залаяли" немецкие минометы, ввысь взлетели одна за другой сигнальные ракеты. С нашей стороны отвечали редкие ружейные выстрелы.
- "Тревожно!" – подумал я и тут же обратился к Давыденко:
– Это у нас в расположении. Вы идете этой дорожкой до крайней хаты, а я бегом, – и, сколько было силы, рванул с места.
Выбежав с ржаного поля, я опять услышал залп минометной батареи немцев. "Это уже по мне". – Искрой промелькнуло в голове: "Ложись! Где?" Вокруг все, как на ладони и только рядом оказалась маленькая промоина от дождевого ручья. Я с ходу плюхнулся в нее, зажав голову руками. Взрывы, как сильный грозовой разряд, оглушили меня и тут тупой удар в левое плечо, теплая струйка крови потекла у меня по спине. Густые клубы пыли и зловонного дыма заволокли меня, тошнотворный запах тротилового газа сдавил мне горло. Я стал задыхаться.
– Вас ранило? – потревожил меня чей-то незнакомый женский голос. Я поднял голову и, словно сквозь пелену пыли, увидел склонившиеся надо мной два силуэта. Они, увидев кровавое пятно на гимнастерке, не ожидая моего ответа, схватили меня под руки и бегом потащили в находившийся рядом блиндаж. Блиндаж был набит, в страхе прижавшимися друг к другу женщинами и детьми. Едва втиснувшись в проем прохода, я снял ремень и разорванную гимнастерку – "распашонку". Нижнюю рубаху превратили в широкий бинт и затянули мне рану. Мне стало немного легче. Делали они все быстро, сноровисто, как медики профессионалы, при этом приговаривая: "У нас на селе в работе на лесозаготовке и не такое бывает. Мы тут сами себе врачи"… Тем не менее, мне этот процесс показался целой вечностью: "Что же там?" Мешкать было некогда, поблагодарив их, схватив в руки гимнастерку, ремень, я снова побежал к роте. Не успев выбежать за первый, стоящий на берегу, дом. Увидел своих убегавших бойцов… Мне стало не по себе. Они бежали вдоль камышовых зарослей в направлении Радомышля. Я понял, что медлить нельзя – надо остановить, но как? Еще немного... и они скроются из вида. А я не могу даже крикнуть, слова застряли – горло пересохло. Преодолевая боль, прохрипел:
– Стойте! Да стойте же!
Боец, бежавший последним, оглянувшись, увидел меня и неистово закричал:
– Командир ранен! Стойте! – услышав крик товарища, рота с такой же силой, с какой она в страхе убегала от противника, неслась обратно на помощь своему командиру.
– Вы куда? – со злостью в голосе прохрипел я.
– Так там же немцы ... таки здорови, та ще з орлами на груди, – ответил один из убегавших.
– За мной! – скомандовал я и рванул в сторону наших позиций.
Все развернулись в цепь и бегом ринулись за мной. Какое же было наше удивление, когда пробежав половину пути, немцев мы так и не обнаружили.
– Эх вы, струсили! – укорял я своих бойцов, – где же ваши немцы? – кричал я.
Чувствуя свою вину, бойцы стояли, потупив глаза. Я начал было проверять наличие личного состава роты.
– Так, вон же они! – радостно воскликнул сержант Дорожко.
Оглянулся назад и увидел, как те самые верзилы зелено-мышиного цвета, о которых только что говорили бойцы, бежали путаясь во ржи. Они бежали в нашу сторону, но немного правее, подставляя нам правый фланг.
Впервые я увидел, как серая масса лавиной движется на тебя. Ощущение испытываешь не самое приятное.
– Примкнуть штыки! За мной, в цепь, в атаку – Вперед! – не раздумывая, скомандовал я. Кинув на землю рваную гимнастерку, дослал патрон в патронник своего парабеллума, выкинул обойму и вставил полную. У идущего рядом бойца, я отстегнул лопатку, взял в левую руку и описал круг в воздухе. Боли не почувствовал, но повязка сковывала движение. Крутанул руку с лопаткой еще раз, повязка ослабла, по спине потекла струйка крови.
Я бежал, не чувствуя ног. За мной, разбегаясь в цепь, побежали все остальные. Раздались выстрелы. В тылу немецкой цепи, с позиций нашей роты, послышалось "Ура" и выстрелы. Немцы пришли в смятение: одни продолжали бежать на нас, кто-то бросился назад. Подбегая к противнику, я успел несколько раз выстрелить. Добежав до первого, принявшего бой, на бегу прыжком ушел от удара штыком влево и с разворота рубанул лопаткой по шее. Подоспели воины, завязался штыковой бой.
Слева от меня, вырвался вперед и ловко откидывал немцев сержант Дорожко. Умело работая штыком и прикладом, но использовал нехитрые, но отработанные до автоматизма приемы. Строй роты стал смыкаться, охватывая немецкую цепь по фронту и сминая ее в правый фланг. Немцы падали, ногами путаясь во ржи. Поднимались и снова падали. Их настигали штыковые удары и меткие выстрелы.
Бой был коротким, всего несколько минут. Навстречу нам подоспели бойцы роты, оставшиеся в окопах и разбежавшиеся в стороны, при прорыве немцев через наши позиции. Фактически мы взяли их в кольцо. Пленных не было, и уйти обратно ни одному из них не удалось. Когда прозвучали последние выстрелы, на лицах бойцов появилась улыбка. "Ура!" – охрипшим голосом, закричал сержант Дорожко. "Ура" – подхватила вся рота. Улыбался и я, получив полное душевное удовлетворение.
"Здорово получилось!" – подумал я, а затем вслух произнес: – Ну и денек!?
Я стоял, шатаясь. Еще не совсем отдавая себе отчет в том, что произошло.Раненое плечо снова невыносимо болело, по спине текла кровь. Через какое-то время меня пробил нервный озноб. Чувствовалось, как от нервного перенапряжения подрагивала каждая жилка. Тем, кто бывал в рукопашных схватках, знакомо состояние, когда остываешь после боя.
– Куды ж вы… так ломанулись? А кабы мы не поспели..? – спросил подошедший Дорожко.
– Спасибо, что не отстал, а в остальном я и не сомневался…
– Когда-ж "в штыки", то главное – строй и взаимовыручка. На ваше счастье, немцы этого не поняли. Да, и пока я добежал, у вас пистолет уже почти пустой был. А, вон от того «бугая» вы ловко увернулись и уделали… – сказал он, забирая у меня из руки окровавленную лопатку.
Парабеллум, он действительно был полностью разряжен. Подошедший боец протянул, брошенные мной перед боем ремень и гимнастерку.
Я проверил наличие личного состава. Тем временем командир первого взвода Середа сосчитал немцев, убитых на нашем участке, и громко крикнул с ржаного поля:
– Товарищ лейтенант! Пятьдесят шесть!
– Молодцы! Хорошо поработали! – крикнул я, – слышали? – спросил я у подошедшего ко мне старшего лейтенанта Давыденко.
– А вас, лейтенант, уже и ранить успели?
– Ничего! Заживет! Пойдем, роту принимать будете, – и только теперь я обратил внимание, что до сих пор ношу гимнастерку, зажатую в руке. Надел ее, запахнулся и затянул ремнем, левого рукава не было. Его второпях отмахнули при перевязке.
Построил роту, проверил – раненых в строю не было. Поблагодарил за успешные действия всех участников боя и представил нового командира роты. И тут я спросил:
– А где же командир второго взвода, лейтенант Ляшенко?
– Его, наверное, убило сразу, когда немцы проскочили через наши окопы, – ответил кто-то из строя, – мы его не видали ни в начале боя, ни после...!
Мы подошли к его окопу и увидели осунувшееся на дно тело лейтенанта, прикрывавшееся дважды прострелянной каской. Было понятно – немец, пробегавший над окопом, остановился и дважды выстрелил ему в голову…
– Вот как ему угодило. Надо его похоронить с почестями, где-то под теми плакучими ивами, – обратился я к комвзвода Середе.
– Нет... Нет – я жив... вдруг придя в себя, еле слышно проговорил Николай. Мы наклонились над ним.
– Коля! Жив!? Ну, брат, ты в рубашке родился! – с радостью воскликнул я.
– Да помогите же ему выбраться... – торопливо распорядился подошедший старший лейтенант.
Лейтенант Ляшенко с помощью воинов вылез из окопа, снял с головы каску с двумя сияющими дырами, и мы увидели на его макушке две красные царапины с вырванными клочьями волос. Он еще долго не мог прийти в себя: ходил, держась за голову обеими руками, его качало из стороны в сторону, в голове гудело, тошнило и рвало.
После удачного боя в селе Крымок, я прибыл на командно-наблюдательный пункт батальона в приподнятом настроении. Еще бы! Со своей ротой в сорок человек, нам удалось отрезать отход и уничтожить пятьдесят шесть немцев. Командир батальона, посмотрев на мой вид, не стал выслушивать официальный доклад. Посадил меня рядом с собой и попросил рассказать все по порядку. Выслушал меня внимательно и сказал:
– Похвально! Благодарю тебя за службу! Буду ходатайствовать о поощрении всего личного состава роты. Молодцы, уже который штыковой бой прошли! Оставайся на командном пункте батальона, будешь офицером связи со штабом полка. Сейчас я напишу донесение, и со связным доставите его командиру полка. Там тебе обработают рану и сделают квалифицированную перевязку.
Положив донесение в планшет, комбат пожал мне руку, и сказал:
– С богом! Я думаю, что с вами, лейтенант, мы еще встретимся.
Штаб полка походил на цыганский табор. Он располагался под кронами высоких стройных сосен. Под одной из них, полулежа на бурке, принял мой доклад командир полка полковник Порошенко. Он бегло прочитал донесение, спросил у меня обстановку на переднем крае. Еще раз окинул взглядом мой внешний вид и спросил:
– Вас ранило в этом бою?
– Нет. Это старое ранение…, точнее сказать, еще до боя минометы накрыли… – ответил я под его тяжелым взглядом.
– Прав Морозов, лезете везде, как пацан! А пушки, повозки с минометами и знаменами немецких частей вы отбили?
Я посмотрел в сторону и увидел ту пушку и повозки, стоявшие поодаль от штаба, но уже без лошадей.
– Да! Совместно с пятой ротой...
– Помощника начальника штаба по учету ко мне... Оформить на этого лейтенанта представление к награждению орденом "Красной Звезды". После того, как вас обработают наши медики, подойдете ко мне.
Узнав об этом, ко мне подошли корреспонденты с расспросами:
– За что вас представляют к награде?
– Не знаю. Может, за то, что восстановил позицию роты и тем самым отрезал отход прорвавшимся немцам, при этом ни одного из них не выпустили живым?...
Они меня еще что-то спрашивали, но подробности стерлись из памяти.
Раненых на медицинском пункте не было, и медики сразу взялись за меня. Им пришлось немного повозиться с моей раной. Они быстро определили месторасположение осколка, который необходимо было удалять, но на это никто из них не решился. А когда я разделся, и они увидели "созвездие" фурункулов, усеявших все мое тело, вот, с этим им пришлось повозиться подольше.
После я возвратился к командиру полка.
– А пришел? Ну, как обработали, полегчало? Так вот, я принял решение: пока обстановка остается неясной, и я не знаю куда вас можно отправить на излечение, оставайтесь при штабе полка до полного выздоровления. Так как вы раненный ходячий, то будете временно исполнять обязанности офицера связи между штабом полка и вторым батальоном. Подлечитесь, заодно и остепенитесь.
Полковник Порошенко окинул меня своим пытливым взглядом и промолвил:
– Да, в таком оборванном виде Вас оставлять негоже. Начальник вещевой службы ко мне! – тот вынырнул, как "из-под воды", и встал перед командиром полка навытяжку.– Я помню, каким щеголем он выглядел еще месяц назад – представлялся, весь с иголочки. Знаю, что этого делать нельзя, но свое обмундирование он изорвал, защищая Родину. Война "все спишет", лейтенанта – одеть-обуть во все новое, и мне доложить. Выполняйте!
Через час я был одет и обут. На мне новая хорошо подогнанная летняя форма и новые хромовые сапоги. Только ремень, планшет и пилотка остались полученные чуть больше месяца назад, при выпуске из училища.
Так закончился первый месяц войны.
Оценили 23 человека
36 кармы