"АУТИЗМ" (?) или КАК НАМ НЕ НУЖНЫ НАШИ ДЕТИ - 1.

Более 20 лет я проработал в Советской школе. До меня там работали лет по 40 с "хвостиком" мои папа и мама. И никому из нас не приходилось сталкиваться с чем-то подобным тому, что сегодня называют мутным и дурацким термином "аутизм". Неужели эта беда пришла к нам вместе с капитализмом? Но ведь был у нас уже когда-то капитализм. А аутизма в нем не было. Так откуда же он взялся? И что это на самом деле такое?

Попробуем осмыслить феномен "аутизма" в ходе его исторического возникновения.

1. НА ИЗЛОМЕ ВРЕМЕН. ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ АУТИЗМА.

Человечество переживает эпоху становления Городской Цивилизации. Ее зародыши возникли в Европе с началом массового рыночного мануфактурного производства. Великие географические открытия умножили их число. Первые, еще статистически уникальные, но уже полноценные ее феномены относятся ко временам Промышленного Переворота. Кровавые безумия ХХ века ознаменовали тотальную и безвозвратную победу Города над Селом. Ментальность аграриев, лишенная привычной культурной среды, очутившись в городских «каменных джунглях», терзаемая бездушными бюрократами и корыстожадными финансовыми хищниками, сбросила тонкую пелену общинной традиционной культуры и ответила диким взрывом мстительной инстинктивной агрессии, залившей кровью мировых войн, бунтов и революций всю, опутанную сетями меркантильной коммерции, планету.

70 лет «остывает» человечество после мирового побоища, привыкая жить без войны. Убедившись на собственном трагическом опыте, что в современной войне нет и не может быть победителей, люди учатся договариваться. Ведь даже очень плохой мир лучше самой хорошей войны. Международные войны ХIX-XX веков стали своеобразной «школой», где люди учились согласовывать свои государственные и экономические интересы. Многие научились. Хотя далеко не все. Поэтому то тут, то там еще гремят выстрелы и гибнут люди. Значит, учебный процесс продолжается. И, значит, еще не все поняли, что в современных войнах нет и не может быть победителей и, что воюют сегодня исключительно и только те, кому нечего терять. Абсолютно нечего! Даже своей головы, которая, хотя формально и присутствует на плечах, но ее содержание не имеет никакой ценности и стоимости. Даже для ее обладателя.

Но жители современных городов осваивают искусство новой жизни не только в области хозяйства, экономики и международной политики. Искусство семейной жизни — модели поведения супругов, правила отношений со стариками, наука воспитания детей... — в современном городе тоже нуждается в коренной модернизации. Потому что традиционные рецепты семейного счастья, успешно работавшие в мире крестьянской семьи, в городской семье бесполезны. И сколько бы не ставили в пример своим детям отцы и матери семейный опыт дедушек и бабушек, подобные назидания не имеют и не могут иметь практического успеха. Не те теперь времена. Не те семьи. Не те люди. Стало быть и рецепты нужно менять. Какими бы привычными и правильными не казались прежние — испытанные и знакомые. И это при том, что никто на самом деле не знает, как нужно по-новому строить семью и вести себя в ней в условиях нормированного рабочего дня, когда все трудоспособные взрослые, обособленно от других родных и близких, на протяжении неестественно укороченного трудового цикла, зарабатывают копейку-другую на кусок хлеба с маслом, трудясь даже не на себя, а на совсем чужого «дядю». Когда время, проводимое с детьми, сократилось до нескольких десятков минут в сутки. Когда общение с ними стало мучительно и принужденно воспитательным, а суждение об успешности взросления своих наследников выводится не из собственного эмпирического опыта совместного бок-о-бок труда, а из записей в дневнике или жалоб учителей — чужих людей, для которых твои дети, во-первых, чужие, а, во-вторых, не более, чем мотивация получения регулярной заработной платы. И какими, кем и как они вырастут, таким воспитателям нет совершенно никакого дела. Ведь платят не за результаты труда, а за потраченное время.

2. АГРАРНАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ

За примерно 10 000 лет существования на нашей планете аграрной цивилизации постепенно сложились и упрочились свойственные ей общественные отношения. И окаменели в ритуалах разнообразных этнических традиций и мифов. Циклическое время аграриев воспроизводило цикличность смены Времен Года и диктовало логику, пластику, ритмику и музыку всех социальных процессов, жестко привязанных к «капризам» Природы. Воцарившаяся на планете гармония Человеческой Воли и Природного Произвола зиждилась на «простодушии» эмпирического здравого смысла, где человеческий Разум скользил по поверхности сенсорно достоверных и доступных ему феноменов, не утопая ни в спекулятивных глубинах болезненного воображения, ни в сумрачных тайнах Материи, недоступных безоружному перед ней Прагматическому Уму.

Автором и носителем Вселенского Порядка и Гармонии у аграриев была Большая Крестьянская Семья. Или Род, отличный и отделенный от прочих родов территориальной соседской общины наличием автономной удельной Семейной Собственности, имевшей исключительно трудовое (не спекулятивное, не грабительское) происхождение и включавшей возделанную руками Семьи — пашню, сады и огороды, угодья, скот, инвентарь, жилища и хозяйственные постройки.

Такая Семья была непоколебимо жизнеспособной и незыблемой (в рамках своей эпохи) социальной молекулой, способной к бесконечным и разнообразным трансформациям и выживаемости. Уникальность Крестьянской Семьи заключалась в ее бесконечной хозяйственной универсальности, экономической комплиментарности и кооперации труда, а также, с одной стороны — в жесткой патриархальной дисциплине, а с другой — в альтруизме взаимоотношений. Любые формы социопатии и паразитизма были в ней невозможны и органически несовместимы с ее природой.

Мир Крестьянской Семьи это мир Натурального Хозяйства, где все производимое предназначалось для себя и для своих, а, значит, просто не могло не стать шедевром с неповторимыми свойствами и высочайшим качеством. Все артефакты, созданные в такой Семье, творились на пределе персональных человеческих возможностей. Они могли не выдержать сравнения с продуктами, изготовленными в какой-то другой Семье, но в данном семейном микрокосме, данный человек не смог бы сделать нечто лучше, чем это было уже однажды было им сделано.

Крестьянская же Семья обеспечивала и собственное воспроизводство — в генетическом и педагогическом смысле слова. Зачатие ребенка, роды, выкармливание и воспитание — до самого совершеннолетия — совершалось исключительно в Семье и обладало столь же высоким качеством и добросовестностью «изделия», как и прочая семейная продукция. Классическими функциями Крестьянско - Семейной системы просвещения («ясли» - «детский сад» - «школа» - «университет» - «академия») были «прошиты» разнообразные технологии хозяйственной и общественной деятельности, а также праздничные ритуалы, в которые постепенно — с рождения и по мере взросления — включался ребенок. В них формировался его характер, складывались картина мира, мировоззрение — параллельно с утилитарными навыками прагматического удовлетворения личных и коллективных потребностей.

Исследователь крестьянской культуры П.Я.Мирошниченко в книге «Культура русского и украинского крестьянства конца эпохи феодализма (1760-1861 гг). (Донецк 1999, издательство ДонГИИИ) так описал жизнь крестьянской семьи и ее педагогику:

«Семья была краеугольным камнем традиционного крестьянского быта, всего жизненного уклада. Главными ее функциями были воспроизводство потомства (рождение и воспитание детей) и создание материальных условий для жизни...

… Весь смысл жизни был подчинен рождениям и смертям. От того, как родит нива, каков приплод скота, птицы, как дети рождаются, зависела судьба крестьянина и его семьи. Скотину нужно было, прежде всего, хорошо кормить, а вот детей - и хорошо воспитывать... Педагогические функции семьи относились к числу важнейших, органически сплетаясь со всем укладом крестьянской жизни.

Взаимоотношения внутри семьи были не по правде-справедливости (как в «миру» — за пределами крестьянской семьи — в рамках территориальной соседской общины — Н.П.М.), а родственные. Здесь иная основа человеческих взаимоотношений: "Любовь да совет, так и горя нет", во всяком случае - "Свои люди - сочтемся". Отношения родственные, а не по правде-справедливости, всегда подвергались испытаниям, когда в семье появлялись чужаки, которых необходимо было включать в самые близкие родственные связи - невестка, зять … Современное цивилизованное общество еще не так далеко ушло от своих предков, чтобы не понять этих особых, родственных, а не на справедливости основанных, связей. И современная мать кормит своего ребенка не из справедливости, а потому, что это ее ребенок, а, значит, это она сама, даже больше - ее бессмертие. Любовь объединяет и чужих людей. Героиня Джека Лондона в безмолвии ледяной пустыни изо дня в день морит себя голодом, чтобы спасти жизнь любимого человека. Справедливость здесь ни при чем.

Объединенные родством и общим хозяйством, все члены патриархальной семьи осознавали свое хозяйственное и духовное единство, которое представлял и олицетворял Отец — "большак"... - источник и кровно-родственных, и хозяйственных сил-связей. Он был и первым работником, и главным организатором труда всей семьи. Авторитет его тем выше, чем лучшим работником и хозяином он был. "Большак" представлял семью и в общине, и перед государством. Его не избирали голосованием, власть его была естественной, природной - "От Бога". "Бог до людей, а отец до детей" - поэтому власть отца могла становиться неограниченной, самодержавной...

Наиболее уважаемые главы семейств составляли неформальные группы "лутших людей", "лутших стариков", которые задавали тон на мирских сходках, вершили сельский суд и поддерживали, в частности, патриархальную власть "большаков". Однако, если сам "большак" нарушал обычаи, разорял семью, мир мог сместить его, назначить главой семьи сына или даже жену. В больших (из нескольких брачных пар), неразделенных семьях главой могли «избрать» не самого старшего, а наиболее умелого и авторитетного.

Второе лицо в семье - "большуха", жена "большака", мать детей, первая работница и хозяйка в доме. "Без хазяїна - двір, без хазяйки хата плаче", "У кого жена не умирала, у того беды не бывало", "Хозяйкой все стоит". Традиция высоко ценила хорошую жену: "Добра жінка мужові свому вінець, а зла - кінець", но и хорошая должна быть подвластна мужу: "Муж жене отец, жена мужу венец", "Добра спілка чоловік та жінка". И даже: "Муж - голова, жена - душа". В таком случае "На что и клад, коли в семье лад?", "Любовь да совет, так и горя нет".

В крестьянском дворе существовало разделение труда по половозрастному признаку - были женские, мужские, детские виды работ. Такое разделение труда и давало хозяйственные преимущества большим семьям. Однако нередко многие мужские работы приходилось «тянуть» женщинам...

… Важность жены-работницы хорошо понимали, поэтому и спешили поскорее женить сыновей. Однако по крестьянским понятиям, только мужчина был настоящим "наживщиком", только его труд создавал основу благополучия семьи. Безмужней женщине жить было просто невозможно, ей было некуда деваться. Важно и то, что с точки зрения кровнородственных отношений женщина в семье всегда была отчасти "чужачкой". Дочь была временной гостьей, ее нередко даже баловали, но знали, что она уйдет, видели в ней "пустокорм". Отсюда девическая "мечта" о замужестве: "Хоч за вола, аби дома не була". В Белоруссии во время свадьбы отец, отдавая свою дочь жениху, советовал бить ее гужем, "чтобы почитала мужа". Подобными были обычаи и русских, и украинских крестьян.

Если учесть, что во многих местностях не только помещики, но и родители выдавали замуж и женили молодых, не считаясь с их взаимными чувствами и, главное, что жизнь крестьянина была необычайно тяжела, то станет понятным множество конфликтов, возникавших в семье. В этих конфликтах и по государственным законам, и по традиции сильнейшей стороной был муж. Традиция категорически отрицала первенство жены в семье: "Горе дворові, де корова розказує волові", "Муж жене закон"... Жена была обязана повиноваться мужу, даже при его жестокости, он же был обязан содержать ее и жить с ней. Даже после 1861 г., несмотря на противодействие государственного права, общественное мнение села осуждало жалобу жены на мужа, а волостные суды таких жалоб иногда даже не принимали. Разводов у крестьян почти не бывало. В местностях, где крестьянство было свободнее, как, например, в Сибири или некоторых районах Украины, где браки заключались по любви, семьи жили дружнее, в атмосфере взаимного уважения ...

… Патриархальная семья была главной... школой обучения и воспитания детей. Согласно традиции, за это были ответственны перед людьми (общиной) родители. "Умел дитя народить, умей и научить".

Главные задачи крестьянской педагогики - воспитание трудолюбия, послушности отцу и матери и верности традициям мира. Исследовательница истории сибирского крестьянства отмечает исключительную роль отца в этом. Так было во всей России, Украине и в Белоруссии. И это естественно, поскольку воспитание было органической частью трудового процесса и всей жизни семьи, возглавлявшейся отцом. Он был педагогическим центром воспитательного процесса. "Ледача дитина, котрої батько не вчив". На Украине у дурно поступающего спрашивали: "Чи був у тебе батько, чи ні?", "Хто не слухає тата, послухає ката". Повиновение родителям всячески поддерживалось традицией.

Выделяя сыновей, отец наделял их как кого захочет, согласно послушности. За дурную жизнь «мир» мог устранить "большака" от управления семьей и хозяйством, но жалобы детей на отца не принимались...

Трудовое и нравственное воспитание начиналось рано. Дети с 4-5 лет втягивались в посильный, а иногда и непосильный труд. Вся семья и весь мир работали, часто на глазах у всех. Нередко этот труд порождал соревнование, но также и "помочи" соседей, а иногда и всего села в строительстве новой избы, в уборке урожая, вывозе навоза на поля. Выезд села на весенние пахотные работы и особенно дожинки - завершение сбора урожая -были большими радостными праздниками труда...

Вся общинная жизнь с ее сходами, судами, переделами полей, выборами старост, протекала всегда на глазах у вездесущих детишек, оказывала огромное воспитательное воздействие. И вся богатейшая праздничная культура в ее годичных циклах (об этом речь впереди) была могучим воспитательным фактором.

Можно сказать, что вся жизнь мира ... воспитывала качества личности патриархального крестьянина, адекватные требованиям общинного образа жизни. И все это достигалось безо всяких педагогических претензий. Так сказать, походя. Единственным специфически педагогическим средством воспитания была... порка детишек. Отношение народа к этому чуть ли не единственному специфически-педагогическому средству выражено в многочисленных поучениях и точно, и образно: "Детей не бить - добра не видать" "Не учили, как поперек лавки ложился, а во всю вытянулся - не научишь". Хотя и при битье рекомендовалась тактичность: "Бей жену до детей, бей детей до людей"... Маловероятно, чтобы наши предки меньше любили детей, чем мы. Украинский крестьянин приговаривал: "Дитину серцем люби, а руками гніти"...

… Весь жизненный уклад и образ жизни села был основан на традиции. И семья, и община, и вся праздничная культура, все люди - от общинной элиты, отца и матери до старших братьев и сестер, естественно, - воспитывали традиционность. Главная помеха решению этой важнейшей задачи народной педагогики таилась в самой натуре всякого ребенка - его естественном стремлении к свободе. Со свободы начинались лозунги Великой французской революции, начиналась новая эпоха истории человечества. Крестьянин, конечно, не мыслил подобными масштабами и категориями. Но он хорошо улавливал из жизненной практики недопустимость своеволия, самодурства: "Вовк на волі, та й виє доволі". Своеволие было главной опасностью для традиционализма. Как это ни тяжело, следует все же признать, что порка была главным народным средством спасения от свободы личности всего жизненного уклада и, как увидим далее, всей справедливости крестьянского мира. Поэтому пороли детишек и в семье, и на миру. К важнейшим событиям в жизни общины относились периодические переделы полей. Это касалось всех. Собирались все мужики. Галдеж был необычайный, но, в конце концов, все решалось по правде-справедливости. И чтобы закрепить ее, родимую, кондовую, тут же на межах секли детишек. Впрок. Переор межи - одно из самых гнусных преступлений. Чтобы на всю жизнь запомнили решение мира. И здесь не было дискредитации ребенка. Секли и взрослых. Например, соседи вызывали мужика на уличный суд, чтобы потребовать от него - приведи в порядок изгородь, твоя скотина заходит в соседские огороды, почини трубу дымоходную на избе, из твоей искры летят - пожар может вспыхнуть и у соседей. Но лентяй даже на соседский суд не пришел. Тогда мирской суд приговорил мужика к высшей мере сельского наказания - двадцати розгам. Решение унизительное для достоинства личности. Но разумное. Если положить денежный штраф, расплачиваться придется всей семье, в том числе и детишкам. А так - поделом наказан был только виновный. А разве Господь не наказывал грешных еще сильнее? …

… Крестьянские семьи часто бывали многодетными, старшие дети нянчили и воспитывали младших. И сами таким образом воспитывались. Отсюда основанные на дружном труде взаимные привязанности, отраженные и в народных песнях, в юридических обычаях: "Братская любовь пуще каменных стен", "живут, как брат с сестрой"...»

3. КРАТКИЙ ОЧЕРК КРЕСТЬЯНСКОЙ ПЕДАГОГИКИ

Педагогический процесс в крестьянской семье протекал непринужденно, невыраженно, незаметно и рассеянно — растворенно в прочих направлениях и отраслях семейной деятельности — хозяйственной и общественной. Едва ребенок начинал самостоятельно ходить, он включался в хозяйственно-экономический цикл семейного бытия, как его автономный и ответственный субъект. С этого момента прекращалась стадия его пассивной беспомощности и из объекта заботы, опеки, любви и ласки он становился тружеником — активным субъектом коллективного быта и бытия. В дальнейшем его активность росла по мере взросления и роста профессиональной компетенции. Сперва беспомощный малыш овладевал навыками примитивного помощника по типу «подай-принеси». Так им осваивалась предметно-инструментальная сторона семейного образа жизни, когда, в первом приближении, он узнавал внешний облик окружающих его предметов, инструментов и орудий труда, запоминал их имена и виртуально усваивал сенсорные образы технологических операций с ними: держать здесь — водить отсюда туда — нажимать там... Затем ребенок овладевал операциями, доступными по степени затрат физических усилий: кормить птицу, мести двор, пасти кур-уток-гусей, носить воду, пропалывать сорняки... Позже доверяли уход за крупной домашней скотиной: выпас, чистка яслей, дойка, стрижка. Еще позже — прополка, вскапывание сада-огорода, посадка-пересадка растений, привой-подвой и прочая селекция... Затем усваивали навыки ремесленничества: шитье одежды, плетение сетей, корзин, изгородей, изготовление посуды из дерева и глины... И, в конце концов, пахота, покос, принятие родов у животных...

С позиций современного академизма можно было бы, сквозь брезгливо выкаченную «дипломированную» или даже «остепененную» формальной ученостью «губу» и высокомерно заочкаренный взгляд лицензированного эксперта, презрительно попенять крестьянской педагогике и дилетантизмом и даже профанацией. В самом деле, воспитывали своих детей те еще «специалисты» — не только не дипломированные, но и вовсе не умеющие ни читать, ни писать. Да к тому же рукоприкладствующие — фи! И действительно в те поросшие мхом времена, когда складывался оригинальный стиль крестьянской педагогики, ни письменности, ни алфавита в природе еще не существовало. Однако эффективности и масштабам успеха тогдашнего педагогического творчества могли бы позавидовать в нынешних министерствах просвещения. А иначе и быть не могло. Педагогика — это технология трансляции культуры во времени. Массовые огрехи в передаче накопленных поколениями знаний и практического опыта обрекали общность с неразвитой или неэффективной педагогикой на вымирание и вырождение. Такую роскошь наши предки позволить себе не могли.

Небывалая в последующей истории эффективность крестьянской педагогики объясняется разными причинами.

1) Это и то, что воспитывали и учили тогда те педагоги только СВОИХ детей.

2) И отсутствие нынешней пропасти между теорией и практикой — как в самой педагогической отрасли, так и во всех прочих смежных областях жизненного уклада. Головы учеников не «грузили» бесполезными с практической точки зрения иллюзиями. И учились не чтобы запомнить, сдать и забыть, а чтобы тут же применить и, если нужно, модернизировать. А такое потом уже не забывается.

3) Да и система оценивания качества обучения мотивировала безукоризненно. Источником оценки был не только педагог, но, в первую очередь, сама учебная ситуация, где учащийся был полноправным соавтором экспертизы качества обученности. Эту экспертизу всегда можно было оспорить, причем сенсорно достоверно и архиубедительно:

- «отлично» — сыт, одет, здоров и спасен,

- «хорошо» — все то же, но с некоторыми изъянами и недостатками,

- «удовлетворительно» — с голоду не помер, замерз, изранен, болен, но пока жив,

- «плохо» — нет больше нерадивого ученика, а по какой конкретно причине уже неважно. Какие в такой системе могут быть сомнения и претензии, а, главное, к кому?

4) Педагогами выступали носители безукоризненного и тотального авторитета — родители, дедушки, бабушки, старшие братья и сестры.

5) Учили не чему-то абстрактному, а предельно конкретно — как жить и выживать. Кто же откажется от такой науки?

6) Учителя безукоризненно знали собственный предмет, т.е. они сами знали и умели то, чему они учили своих учеников. Ситуация профессиональной некомпетентности, распространенная в индустриальной и постиндустриальной цивилизациях, когда педагог знает не то, чему он учит, а то, что об этом написано в учебнике, была исключена напрочь.

7) Учебный процесс не был обособлен от самой Жизни и являлся ее органическим внутренним потоком. Учили и учились для того, чтобы тут же непосредственно и практически использовать вживую полученный опыт, знания и умения, а не формировать из них автономную и, по-сути, психиатрическую область виртуальной действительности, где усилиями всех участников информация превращается в самодостаточный замкнутый самовоспроизводящийся кластер, все менее и менее связанный с обыденной реальностью бытия и Быта.

8) И учили не на словах и схемах, не листая страницы учебников, не поучая и нравоучительствуя, а личным примером — по принципу: «смотри и делай, как Я». Та педагогика не знала лабораторных опытов и назидательных демонстраций. И очень часто обходилась без повторений. Потому что тем, кто не усваивал с первого раза уже не нужно было повторять, потому что некому и потому, что «лабораторией» и учебной «аудиторией» была сама Жизнь со всей ее непредсказуемостью и рисками.

9) Поэтому «на выходе» из системы обучения и воспитания получались универсально подготовленные полноценные и эффективные работники и работницы, знавшие все законы и правила жизни и выживания — в Природе и в Обществе — и умевшие их безошибочно применять.

И, самое главное, с точки зрения затронутой проблемы т.н. «аутизма»: ни один ребенок в этой системе воспитания и образования не мог ощутить себя ЛИШНИМ, НИКОМУ НЕ НУЖНЫМ, ОДИНОКИМ, ЗАБРОШЕННЫМ, ОСТАВШИМСЯ НАЕДИНЕ СО СВОИМИ ПРОБЛЕМАМИ... Он не просто всю свою жизни — с зари и до зари — был органически вплетен в общественную жизнь своей семьи, а через нее — в жизнь всей соседской общины. Он непосредственно ощущал свою нужность и важность. Он был убежден, что для всех своих он — СВОЙ, как все были, в свою очередь, СВОИМИ для него. И замкнуться в себе в такой коммунальной атмосфере, утонуть в своем внутреннем мире, уйти в себя и не вернуться, а, тем более, порвать связи с миром СВОИХ было не только невозможно, но смерти подобно. Такого вообразить себе члены крестьянской семьи не смогли бы даже в страшном сне. И хотя с точки зрения высоких идеалов гуманизма ПОБОИ, как метод воспитания, не украшают репутации крестьянской семейной педагогики в глазах современного человека, но они не должны мешать нам разглядеть ИСКРЕННЮЮ И ЧИСТУЮ ЛЮБОВЬ К РЕБЕНКУ, КАК К НАДЕЖДЕ И ВОПЛОЩЕННОМУ БУДУЩЕМ СЕМЬИ И РОДА, пронизывающую всю систему личных и общественных отношений крестьянской семьи. Да, детей били, иногда крепко, больно, но били, любя. Били, чтобы запомнил и выучился. Били, потому что виноват и потому что не знали как иначе помочь запомнить правила общежития или правила технологии производительного труда на всю оставшуюся жизнь. Потому, что если не усвоить уроки, закрепляемые тумаком или хворостиной, следующий «удар», нанесенный безжалостной рукой постороннего агента неумолимо безжалостной Жизни могут стать последним событием в жизни воспитуемого. И еще: такие воспитательные побои порождали страх, обиду..., но только не ощущение безразличия и заброшенности ребенка в чуждом и непонятном мире взрослых. Автор в наши дни неоднократно становился свидетелем, как современные дети сами провоцировали побои, напрашиваясь грубость со стороны своих родителей, чтобы хотя бы в такой извращенной форме вызвать их интерес к себе и напомнить «предкам» о своем существовании. В Крестьянской Семье подобное уродство было в принципе невозможным.

Зато это стало возможным в современной семье в постиндустриальную эпоху так называемого «постмодернизма». Никогда не понимал ни смысла, ни этимологии этого дурацкого термина, обозначающего не столько суть и характер нашего времени, сколько тупо-самодовольную нарциссическую гордыню анонимного сноба, выдумавшего эту терминологическую галиматью. И, чтобы не пугать просвещенное человечество революцией имен в обозначении нашей эпохи, я сохраняю корневую основу высоколобого и звучно провокативного термина, освежив ее новой приставкой: «поцмодернизм».

Итак, в каких семьях и где еще — в каких социальных институтах помимо семьи и, главное, как осуществляется педагогический процесс в эпоху поцмодернизма? Что мы теперь, в отличие от наших предков, творим с нашими детишками такого, что они реагируют на это все так называемым «аутизмом»?