ИНВАЛИДНАЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ -1.

Размышления бывшего советского учителя истории и коренного жителя Донецка о причинах войны в Донбассе 2014-2022 - ..., которую я пережил и знаю не понаслышке.

1. КАВЕРЗЫ СОЗНАНИЯ.

В представлениях моих молодых современников, населяющих просторы бывшего СССР, государство – это воровской инструмент, вроде отмычки, который позволяет чиновникам систематически чистить карманы своих подданных и подавлять недовольство бюрократическим деспотизмом. Выросшие и воспитанные в олигархической Украине, они и представить себе не могут, что бывают не только иные — здоровые государственные организмы, но и, что, на самом деле, государство отнюдь не порождение криминальных инстинктов и исполняет чрезвычайно важные — судьбоносные социальные функции. Одна из которых, кстати, противодействие криминалу и коррупции, как формам социального паразитизма.

Такое болезненное и, по-сути, анархическое понимание сущности государства возникло у моих земляков не случайно. Оно сформировано, во-первых, многообразным каждодневным опытом практического взаимодействия с коррумпированными и всевластными чиновниками. А, во-вторых, унаследовано от старшего поколения — родителей и их предков, воспитанных в СССР, где в сознание населения всей мощью государственной пропаганды внедрялись три «марксистские» иллюзии:

1) государство есть «аппарат насилия», которым господствующий класс порабощает и угнетает народные массы;

2) возможность создания «народного» — справедливого и не эксплуататорского государства («новая» историческая форма демократии), открытого и доступного всем членам общества, где профаны — кухарки, дворники, слесари и прочая неграмотная и неопытная в области администрирования «чернь» сможет, по очереди, тасуясь у «руля», управлять своей жизнью;

3) отмирание государства по истечению периода пребывания у власти вышеупомянутых простодушных дилетантов «из народа» и переход общества этих «высокосознательных» господ в режим непосредственного (без чиновников) и ненасильственного самоуправления.

Эта наукообразная ахинея легко проникла в сознание полудикого и нищего населения Руси, опираясь

- на первобытные традиции общинного крестьянского самоуправления,

- на привычку ненавидеть и не доверять всем очкарикам и «благородным», живущим чуть зажиточнее т.н. народа и, упаси Бог, умывающимся с мылом чаще одного раза в месяц, а также

- на иллюзию — сакральности, богоданности институции самодержавия, а с ним и любой власти, как таковой. Ибо сказано: «несть власти аще не от Бога».

2. ИСТОКИ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ.

Сперва — в самом своем исторически достоверном начале, отраженном в письменных источниках — наша государственность формировалась вполне по-европейски. До некоторых пор.

В основу ее основополагающей модели в VIII — IX вв легла т.н. «военная демократия» племенных союзов, хорошо известная по эпохе «великих переселений народов», когда волны агрессивных варваров смяли и растоптали Римскую империю, ослабленную негой и комфортом трехтысячелетней Средиземноморской цивилизации.

С появлением в культуре человечества металлов — бронзы и, тем более, железа существенно выросло количество прибавочного продукта, производимого в хозяйствах древних земледельцев и скотоводов. Излишки труда, которые наши предки не употребляли сразу — непосредственно после их изготовления — накапливались и формировали своеобразную «жировую прослойку» индивидуального и коллективного хозяйства.

Оседая и накапливаясь в хранилищах и складах, они совершили революцию в психике и поведении наших предков, породив бережливость, экономность, обмен, планирование, предвидение, конкуренцию... И зависть, и ответные страхи, и ненависть к завистнику или конкуренту. А с ними — осмысленные желания присвоить чужое — обманом или силой, опирающееся на клепто-инстинкты, прячущиеся в глубочайших дебрях бессознательной архаической психики.

Эти почтенные и естественные поведенческие импульсы были вооружены специальными технологиями — воровства (тайного присвоения чужого) и грабежа (открытого присвоения чужого). С оснащением этих технологий современным оружием их последующая кристаллизация и усовершенствование, в свою очередь, сотворили эпохальный переворот в экономике, общественной структуре и в политической жизни древнего общества. Возникли специальные отрасли хозяйства, предназначенные для обслуживания операций с излишками, а с ними — новые профессии и особые, небывалые прежде — в эпоху тотальной нищеты — отношения между людьми: богатыми и бедными, богатыми и очень богатыми, бедными и нищими... А главное, операции с излишками, в конце концов, породили деньги, как универсальный всеобщий эквивалент и символ количества и качества излишков.

Чем больше накапливалось излишков, тем стабильнее становилось общество, тем увереннее были люди в том, что завтрашний день для них не только наступит, но и будет сытым. Сознание людей все больше освобождалось от страха голодной смерти, наполняясь уверенностью в завтрашнем дне и позитивным мироощущением. Упрочить оптимистическое мироощущение можно было либо, умножая и усовершенствуя производительный труд и рачительность ведения своего хозяйства, либо отбирая — обманом или силой — плоды чужого труда. Почему разные люди выбирали столь разные пути собственного обогащения до сих пор загадка для большинства из нас. Но то, что воровство и разбой наиболее экономны, с точки зрения затраченных на них энергии и «рабочего» времени, сразу и однозначно поняли все. И принялись эксплуатировать это открытие.

Так, с одной стороны, возникают профессиональные воры и разбойники, а с другой — профессиональные сторожа и охранники. И общая для них всех технология и профессия — убивать людей.

Сперва военные раздваивались, ведя и собственное хозяйство, и отражая набеги чужаков. Однако, такая двойственность не позволяла быть готовым к отражению противника в любой момент. И тогда, по соглашению с единоплеменниками, часть наиболее боеспособных мужчин всецело сосредоточилась на войне, вовсе перестав заниматься производительным трудом и перейдя на содержание соседей. Это повысило эффективность защиты: боеготовность, боеспособность, вооруженность... Но и породило опасные соблазны.

Поначалу воины, защищая «своих», убивали и грабили «чужих». При этом имущество «чужих» переходило к убийцам по праву военной добычи. И соотечественники считали это правильным и справедливым: урожаи с ратного «поля», как и с мирного, принадлежат тем, кто его пахал, засевал, поливал — хотя бы и своими костями и кровью. А как иначе?

Но у ратного труда есть одна рискованная, но очень соблазнительная особенность. Здесь можно — в один миг — и жизнь потерять, и сказочно обогатиться. Вообразите: отряд военных числом в 10 человек совершает успешное разбойное нападение на поселок, где проживает 10 семей. В результате победного боя каждый уцелевший в бою агрессор становится, как минимум, вдвое богаче. И все это за пару часов кровавой драки. Имущество побежденных создавалось и накапливалось многими годами и десятилетиями мирного кропотливого труда. И в один миг, вдруг, оно меняет хозяина, становясь собственностью того, кто более умел в обращении с оружием, послушен воинской дисциплине, свиреп и беспощаден.

Соблазнительная сверх-эффективность ратного труда очень скоро сделала его одним из самых популярных в обществе, которое, с тех пор, очень изменилось. Чтобы защититься от военных паразитов, труженики и сами учились владеть оружием, и создавали, и брали на содержание собственные воинские формирования. Чтобы в любой момент — начеку! Чтобы исключить внезапность. И быть готовым отразить агрессора. Так, в свою очередь, неуклонно умножались ряды военных... и паразитов. Поскольку, с экономической точки зрения, любой человек, не производящий полезные продукты или услуги, но присваивающий их, есть паразит.

Так появилась профессия - «родину защищать». Профессия почтенная, но уж больно насыщенная соблазнами ускоренного и неправедного обогащения.

С некоторых пор в жизни и земледельческих, и скотоводческих племен появляется новое разделение труда и профессия — военные. Поначалу они всецело находятся на содержании общества. Но очень скоро выделяются в особую привилегированную прослойку, отличающуюся от обыкновенных соплеменников и экономически — богатством, ускоренно накапливающимся в результате победного ратного труда, и политически — обладая преимуществами, приносимыми совершенством вооружения и техники его использования, а также воинской организацией — дисциплиной, сплоченностью и согласованностью солидарных действий.

Военным доставалась не только вещественная добыча, но и пленные — рабы, которых использовали в собственном хозяйстве. Это еще более ускорило имущественное расслоение земляков. Теперь на военных работали не только их мечи и копья, но и мотыги, молоты и плуги, приводимые в движение рабами.

Накопление излишков позволяло их военным хозяевам давать в долг. А свирепая профессия и профессиональная солидарность гарантировали возврат долгов. С процентами!

И очень скоро в сознании военных, ощутивших себя независимыми от единоплеменников — и экономически, и административно, и политически — возникает мнение о возможности грабежа и насилия не только по отношению к «чужим», но и к «своим», которые с тех пор начинали становиться все более «чужими».

2.2. СОЗРЕВАНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ: СОЮЗЫ ПЛЕМЕН.

Соблазны ускоренного обогащения, приносимого военными походами, мотивировали военных заботиться о повышении коэффициента «победности». Простейшая гарантия победы — численное превосходство над противником. Так возникла идея и практика концентрации войск за счет военного объединения соседних племен и т.н. «союзы племен», объединявшие под общей администрацией выборных вождей огромные территории, населенные союзниками по ратному промыслу.

Период времени возникновения и развития союзов племен называется «эпохой военной демократии». Это все еще «демократия», поскольку власть военных вождей остается выборной и не передается по наследству. Но это «военная» демократия, потому что выбирают вождей исключительно военные. Мирные труженики в таких выборах не участвуют.

Впоследствии преимущества кооперации военного труда в масштабах больших территорий дополнились позитивом от объединения труда мирного. Совместные усилия в строительстве дорог, мостов, крепостей, каналов, дамб... все более сплачивало и объединяло население союзных территорий. А когда сюда приходит общая власть союзной администрации, общие боги и ритуалы, единая система налогообложения и общественных работ (повинностей), единообразные правила общественного поведения (законы), сквозь первобытные формы военной демократии все очевиднее проявляются контуры нового общественного феномена — государственности.

Исторический период, когда формировалась, становилась и выделялась в общественном разделении труда профессия «военный», а также, когда военные занимают привилегированное положение в обществе и начинают в нем доминировать, называется «эпохой разложения родо-племенного строя». В это время, вследствие неравномерности темпов обогащения мирных тружеников и воинов, начинается и усиливается имущественное неравенство. Параллельно власть перетекает от выборных старейшин к удачливым предводителям военных шаек, которых пока что воины демократически выбирают на своих общих собраниях.

2.3. СКАНДИНАВСКАЯ ЗАКВАСКА РУССКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ.

Из недр племенной «военной демократии», опять же совершенно по-европейски, родились рыцарские шайки этнически неоднородных военных бродяг. В них ярко выраженный скандинавский элемент, в силу богатого опыта и, поэтому, высокого военного профессионализма, играл роль организующего и системообразующего ядра. А представители местных племен были статистически преобладающей, но подчиненной массой, признающей авторитет воинственных викингов. Эти ватаги или «дружины» воинственных нищебродов, которым поначалу было нечего терять, кроме своих «шкур» и небогатого арсенала холодного оружия, решительно и свирепо вмешивались в межплеменные распри населения бассейна Днепра и окрестных земель и, пользуясь его политической разобщенностью на фоне собственной военно-корпоративной сплоченности и дисциплины, подчинили его себе, установив систему постоянного, но относительно умеренного грабежа («даней»). Так они стали постепенно оседать на «охраняемых» землях, привязываться к определенным территориям, с которых кормились грабежом местного населения. Потом они убедили своих «подданных» в том, что их грабеж, на самом деле, ничто иное, как добродетельная защита «своих» - «слабых и беззащитных» земледельцев, промысловиков - от посягательства «чужих» бродячих разбойников. И установили на перекрестках торговых путей, пролегающих через теперь уже «их» земли, засеки и замки, откуда вершили таможенный грабеж мимохожих торговцев, дополняя его сезонными набегами в степи и леса на соседние племена за данью. Пользуясь территориальной разобщенностью соседствующих мирных тружеников, их дезорганизованностью и неумением профессионально обращаться с оружием, сотни вооруженных и сплоченных князьями агрессивных трутней постепенно порабощали — одна за другой — соседские территориальные общины мирных земледельцев, скотоводов и промысловиков, возлагая на них все новые и новые поборы и повинности. Так за пару веков сотни тысяч работяг сменили первобытную волю на ошейник раба или статус зависимого работника. Справедливость раннесредневекового паразитизма была надежно обоснована и доказана церковью: «несть власти аще не от Бога» и «господь терпел и нам велел». А недоверчивым, недовольным и нетерпеливым, одним словом — «поганым» (язычникам) — костер, меч и кол в задницу. Чтобы не умничали и хранили в душе «страх Божий» — нерушимую основу отечественной государственности.

2.4. ВЕКТОРЫ РАЗВИТИЯ РУССКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ.

Развитие ремесел и торговли и на Руси породили вполне европейские города, где концентрация трудолюбивого, неглупого и небедного люда сама собой произвела на свет сперва автономную от военных паразитов цеховую, а затем и муниципальную организацию с самоуправлением, опирающимся на собственные финансы, вооруженность, ополчение, законодательную базу и администрацию. Так уже в XII веке на Руси возникли независимые от феодальной княжеской власти городские самоуправляющиеся общины. В их недрах клубились и зачатки первоначального накопления капитала, и гражданского общества (!), впоследствии вычищенного из памяти народа веками крепостного рабства и политического абсолютизма.

Города с самого своего начала были экономически независимы от милитаристов-князей. И очень скоро они составили им политическую конкуренцию. Тогда-то и столкнулись не на жизнь, а на смерть два вектора развития отечественной государственности: европейский — демократический и азиатский — бюрократический.

Любое государство это бюрократия. Не бывает государственности без профессиональных управленцев — администраторов. Но в Европе чиновник контролировался городской общиной, содержался ею и отвечал за свои действия перед горожанами. А в Азии (и с некоторых пор на Руси) он навеки стал деспотом, автократором и произвольным самоуправцем, отвечавшим лишь перед вышестоящим начальником и перед Богом. А, значит, ни перед кем.

К началу ХIII века в городской культуре Древней Руси сформировались два устойчивых полюса государственности — феодальные города, принадлежавшие князьям, и вольные города торгово-ремесленного типа с муниципальным самоуправлением, где наемные князья, нанятые с их дружинами, «на контрактной основе» осуществляли — за плату — функции полиции и организации обороны.

Синтез коммерческо-промыслового могущества с военным профессионализмом наемников, поддержанный территориальным ополчением всех вооруженных свободных граждан, готовых свирепо защищать свое имущество, семьи и дома, в ближайшей перспективе не оставляли надежд государственности княжеской бюрократии. Основанная, главным образом, на внеэкономическом принуждении, экономическая модель княжеского города была обречена в соревновании с муниципальным бургом.

Но перспективы ускоренной раннебуржуазной эволюции Древней Руси, умноженные плодородием земель и сырьевым богатством недр Восточной Европы, рано зародившись, рано же и увяли, растоптанные копытами монгольских кочевников, с которыми вступила в подлый союз княжеская измена.

2.5. ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ ВЫБОР: МИЛИТАРИСТИЧЕСКАЯ ДЕСПОТИЯ.

Одна из последних волн Великого Переселения народов — монголы — докатилась до равнин Восточной Европы в начале ХIII века — в самый разгар «разборок» вольных городов с князьями. Сами по себе новые пришельцы были не сильнее и потому отнюдь не опаснее, чем уже знакомые Руси половцы, печенеги, черные клобуки, хазары... Тысячелетиями выплескивала Дикая Степь орды агрессивных кочевников к подножиям крепостных стен феодальных замков и городов, о которые волны разбойных скотоводов разбивались и откатывались назад — в степи. Чтобы, после еще нескольких губительных для себя набегов, угомониться и начинать учиться жить со своими новыми соседями — мирно, торгово и к взаимной выгоде.

Однако, к моменту появления монголов, Русь уже не была прежним военно-политическим монолитом, олицетворяемым и оформленным Великим Киевским князем с непререкаемым и незыблемым общерусским авторитетом. Древнерусская солидарность уже полторы сотни лет трещала по швам, раздираемая усобицами князей друг с другом и с вольными городами. Появление «на поле» «нового игрока» спровоцировало у одной из «команд» соблазн взять его себе в союзники. Так русские князья задружились с монголами, чтобы совместно разграбить богатейшие города и обуздать опостылевшее и позорное для рыцарей бюргерское самоуправство. С которым, без кочевников, древнерусским феодалам было не управиться.

Свирепая беспощадность, с которой были разорены и обращены в пепел древнерусские города — результат мести князей за перенесенные унижения на службе непокорным бюргерам. Кочевникам, знакомым через их китайских холопствующих советников с конфуцианской имперской культурой, было невыгодно превращать в руины древнерусские города — потенциальные источники жирных и стабильных даней, оброков и ясаков, а также богатый оперативный тыл своих будущих походов на Запад. И не будь союзников — русских князей, монголы, скорее всего, после наказания части горожан за вооруженное сопротивление, сохранили бы города, как источники тылового обеспечения своих армий и, как налоговых агентов. Но русским князьям было экзистенциально необходимо сравнять с землей непокорные города. Так они навсегда избавлялись от конкуренции бюргерской цивилизации европейского типа и закладывали фундамент феодально-чиновной цивилизации, где хозяин — военный паразит — князь, боярин..., а не купец и не ремесленник.

Милитаристическая деспотия бюрократического тоталитаризма просуществовала до наших дней, меняя, время от времени, маски и камуфляж: Московское царство — империя Романовых — Союз Советских Социалистических Республик — «незалежная» Украина — Российская Федерация..., но сохраняя свою паразитическую и агрессивную суть.

2.6. ПОБЕДА ИМПЕРСКОЙ МОДЕЛИ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ НА РУСИ.

Победа древнерусских феодалов в единоборстве с торгово-ремесленными вольными городами на века определила не только характер отечественной государственности, но и тип взаимоотношений с соседями. Воинственность порождает ответную воинственность. Агрессия вызывает агрессию. В средние века война хозяйничала на всем пространстве Европы. Но и тогда воевали либо защищая свое, либо — отбирая чужое. Особо охотно дрались те, у кого «свое» сплошь состояло из награбленного «чужого». Как древнерусские феодалы, чья экономика, даже по тем временам, была предельно проста: напасть — отнять — и разделить — «по справедливости», т.е. по рангу: князю лучшее и много, боярину — похуже и поменьше, челяди — что останется «от щедрот» начальства.

В эпоху тотальных войн преимущества у тех, кто занимает удобное для обороны и выживания в длительной осаде географическое положение. Как островная Англия, чья политическая элита сумела раньше всех в Европе обуздать своих воинственных и гонористых разбойников и заставить их охранять мирный труд фермеров, промышленников и торговцев. Чтобы развязать себе руки для колониальных захватов и порабощения далеких дикарей. Как Франция и Испания, «забившиеся в глухие укромные углы континента», чьи политические элиты раньше всех в Европе осознали выгоды английской «изоляции» от воюющего континента и экономические выгоды «европейского мира» мира перед войной. «Мира», открывающего вкусные перспективы неразрушительных для европейцев войн колониальных.

Обладателям сквозных пространств ради спасения от воинственных соседей приходилось, в ущерб экономическому процветанию, наращивать военную мощь и развивать исключительно те отрасли хозяйства и те экономические отношения, которые оптимально обеспечивали обороноспособность и военщину. С точки зрения военной пригодности лучшая форма политической организации — империя. А наиболее приспособленная к обслуживанию ратного труда форма экономических отношений — рабство. Поэтому русские феодалы, проводившие большую часть времени в седле, не выработали и не воспринимали сложных — рыночных европейских форм экономического мышления. Чем ломать мозги о проблемы повышения хозяйственной эффективности своего хозяйства, искать изощренные методы его оптимизации, куда понятнее, ближе и проще привычно присвоить чужое — крестьянское. Но грабили не до конца, а чтобы было что отбирать и в последующих «хозяйственных» циклах. Так природный милитаризм русского феодала порождал крепостное рабство и вековую экономическую стагнацию.

Поэтому население Российско империи, едва освободившееся от феодального рабства в ходе революции и гражданской войны 1917-1920 гг, уже к кону 20-х годов ХХ века попало в новое рабство — коммунистическое. Для прокормления исторически новой популяции социальных паразитов — корпорации советских чиновников, вознамерившихся покорить весь мир, задурив его бредом чиновного интернационала.

Русь была обречена на имперскую форму государственности, которая формировалась и шлифовалась с XV по XVIII век. И от которой так и не удалось избавиться ни в ХХ веке, ни в ХХI. Иначе ей было не справиться с агрессией воинственных соседей — средневековых Польши и Литвы, Австрийской империи, папского Рима, Швеции, Османской империи, Золотой Орды и ее «осколков» от Волги до Енисея.

К ХVIII веку Российская империя не только подавила агрессию соседей, но и вошла во вкус непрестанных войн, став активным источником международных конфликтов в Европе и Азии. Цена ее побед — предельная концентрация всей полноты власти у монарха в форме абсолютизма, предельная милитаризация всей жизни в стране, рабское закабаление государством всего не занятого войной населения и лишение всяческой автономии древнейшего союзника и опекуна монархии — православной церкви, превратившейся в один из «винтиков» бюрократической машины. Имперский политический климат оказался губителен и для самостоятельной общественной мысли, и для предпринимательства. Он жестко и надолго законсервировал самые отсталые и неэффективные производственные отношения, самые архаичные и дряхлые общественные институты. С тех пор «раб», «лентяй», «холоп» и «холуй» стали главными героями российской истории и литературы, генетическим проклятием Руси. Крепостное рабство с его подлостью, ленью (безынициативностью), лестью, воровством, мошенничеством глубоко проникло в кровь и пропитало душу — и знати, и подданных. Знакомый с детства архетипический образ «Иванушки Дурачка» по праву мог бы заменить на гербе России двуглавого чернобыльского мутанта, если бы авторы государственной символики были бы способны не кривить душой хотя бы перед самими собой.

Историческая попытка постепенно и мягко преодолеть рабство «сверху» - по инициативе просвещенной политической элиты, начатая декабристами и продолженная Александром II, трагически провалилась по вине террористов-народников, убивших единственный в империи холопов реальный источник освобождения страны — умного монарха. Окончательно добил перспективу успешных реформ «сверху» безвольный и недалекий Николай II. Он сперва втянул Россию в дурацкую войну с Японией. Затем — прозевал первую революцию 1905-1907 гг. И, уже после спасительных реформ Столыпина, швырнул страну в пекло бессмысленной для России мировой войны, где миллионы русских мужиков бесполезно гибли за интересы европейских буржуев, спровоцировавшей две подряд революции в 1917 году — февральскую («буржуазную») и октябрьскую («пролетарскую») и гражданскую войну, в огне которой сгорел и он сам со всем своим несчастным семейством, и миллионы соотечественников, и тысячелетняя государственность.

В 1917 году историческую инициативу модернизации Руси перехватил плебс. Вознесшиеся на его плечах к вершинам власти большевики попытались на месте разрушенной дворянской империи построить безгосударственную коммунистическую утопию. Но после 4 лет трагических и нелепых экспериментов — в авральном режиме — были вынуждены реанимировать недобитую ими же империю. Хотя уже в другом формате и камуфляже.

(Продолжение следует)