Я отвечу тебе через 24 часа

Когда Гурджиеву было только девять лет, у него умер отец. Отец был беден. Умирая, он подозвал Гурджиева поближе и сказал ему:

— Мне нечего оставить тебе в наследство. Я беден, и мой отец тоже был беден, но он дал мне только одно, и это сделало меня богатейшим человеком в мире, хотя снаружи я остался бедным. Я могу передать тебе то же самое.

Это определенный совет. Может быть, ты слишком молод и не сможешь последо-вать ему прямо сейчас, но запомни его. Когда ты сможешь действовать согласно этому совету, действуй. Совет прост. Я повторю его, и поскольку я умираю, слушай внимательно и повторяй за мной, чтобы я умер удовлетворенным, что передал по-слание, которое, может быть, веками переходило от отца к сыну.

Послание было просто. Отец сказал:

— Если кто-то оскорбляет тебя, раздражает, провоцирует, просто скажи ему: «Я по-нял твое послание, но я пообещал отцу, что буду отвечать только через двадцать че-тыре часа. Я знаю, что ты в гневе, я это понял. Я приду и отвечу тебе через двадцать четыре часа». И так же во всем. Соблюдай промежуток в двадцать четыре часа.

Девятилетний мальчик повторил, что сказал ему отец, и отец умер, но переданное в такой момент послание запечатлелось навсегда. Когда он повторил послание, отец сказал:

— Хорошо. Пусть будут с тобой мои благословения; я могу умереть в мире.

Он закрыл глаза и умер. И Гурджиев, хотя ему было только девять лет, начал это практиковать. Кто-то оскорблял его, и он говорил:

— Я приду через двадцать четыре часа, чтобы тебе ответить, потому что я пообещал это своему умирающему отцу. Прямо сейчас я не могу тебе ответить.

Может быть, кто-то бил его, а он говорил:

— Ты можешь меня бить; прямо сейчас я не могу ответить. Через двадцать четыре часа я приду и отвечу тебе, потому что я дал такое обещание умирающему отцу.

И впоследствии он говорил своим ученикам:

— Это простое послание совершенно меня трансформировало. Этот человек меня бил, но я не собирался реагировать в этот момент, и мне ничего не оставалось, кро-ме как наблюдать. Мне нечего было делать: сейчас этот человек меня бьет, а я дол-жен быть просто зрителем. Двадцать четыре часа делать было нечего.

И наблюдение этого человека создавало во мне нового рода кристаллизацию. Через двадцать четыре часа я мог видеть яснее. Мои глаза были полны гнева. Если бы я ответил прямо в тот момент, я стал бы бороться с этим человеком, я ударил бы это-го человека, и все было бы бессознательной реакцией. Но через двадцать четыре часа я мог думать об этом более спокойно, более тихо. Либо он прав — я сделал что-то неправильное и нуждался в том, заслуживал того, чтобы меня побили, ос-корбили, — либо он был абсолютно неправ. Если он был прав, ничего не остава-лось, кроме как прийти к нему и поблагодарить. Если же он был абсолютно не-прав… тогда не было смысла бороться с человеком, который так глуп и делает со-вершенно неправильные вещи. Это бессмысленно, это просто пустая трата времени. Он не заслуживает никакого ответа.

И через двадцать четыре часа все становилось на свои места, и возникала ясность. И с этой ясностью и наблюдательностью в мгновение Гурджиев превратился в одно из самых уникальных существ этого века. И это было фундаментальной основой всей кристаллизации его существа.

Ты всегда снаружи.

Шри Раджниш Ошо. "Путь мистика"