Среди волн, или Ещё одна формула любви (эссе)

С выставки картин Айвазовского я вышла в состоянии легкой прострации и невесомости. Ноги шли сами по себе. Они чувствовали прочную, плотную основу, отталкивались от нее и перемещали тело вперед. То есть, делали свое привычное дело, но вот домА, столбы, деревья… их слегка покачивало. Как будто я оказалась на твердом берегу после длительного мотания по волнам бушующей стихии. Это было для меня неожиданно и странно.

Перед глазами все еще стояла последняя картина экспозиции – «Среди волн». Мне ее раньше никогда не доводилось видеть даже в репродукциях. На полотне метр на полтора нет ничего, кроме волн. Волны вздымаются, гудят, обрушиваются, шипят и пенятся, брызгая алмазной пылью и расплываясь многослойными кружевами. Вот такой захватывающий сюжет – только волны, и больше ничего. Картина чем-то гипнотизирует. Хочется смотреть на нее долго, сколько позволят, а, если позволят смотреть, сколько хочешь, тогда – всегда. Почему так? Не знаю. Может быть, художник использовал какой-то магически мистический волшебный прием? Возможно. На одном из автопортретов Айвазовский выглядит как средневековый алхимик, а не живописец пушкинской эпохи. Дело, скорее всего, в другом. Волны показаны как-то очень близко, с такого расстояния, как если бы смотрящий на них оказался в воде на обломке мачты или доске от шлюпки. Что значит Мастер на вершине своего мастерства!…Он вынес человека за кадр, за раму, а написал только то, что тот видит, находясь среди волн. Поэтому и картина так называется – «Среди волн».

«Вот это уже интересно!» – мелькает у меня в голове, и я медленно смотрю по сторонам. Дело в том, что если сейчас произошло открытие или переоткрытие мира (вслед за Айвазовским), то мир должен как-то отреагировать. Я поглядела вокруг пристальнее, но в глаза ничего особенного не бросалось. Разве что на небе… мощные воздушно-водяные структуры расположились прямо надо мной в своей роскошной кучевой белоснежности. Облака нависали над землей огромными гребнями вздыбившихся волн…и больше ничего. Ничего интересного. Вдруг, откуда ни возьмись — ветер пахнул на меня плотной, влажной волной и наполнил мою душу, как парус. Высокая, сочная трава поклонилась ему в ответ. Как будто из степи, или каких лугов, пришел сладкий запах цветущего донника. Розовые розы, растущие на ближней клумбе, отозвались ему своим нежным густым маслянистым ароматом. Как просто творят свои роскошные запахи цветы и травы! На зависть искусным парфюмерам они создают их не по сложным, вымученным формулам, а всего лишь от радости и восхищения новой жизнью.

Я остановилась. Идти не хотелось. Пропитываясь цветущей благодатью только-только начинающегося лета, я ощутила новую волну медоносного воз-дух-ха. Это снова пришел привет от желтого донника. Розы опять откликнулись на него облаком обнимающей нежности.

Было такое впечатление, что травы о чем-то переговаривались друг с другом с помощью своих запахов. «Может быть, они и мне чего-то хотят сказать?» — подумалось мне. Любопытно!

Цветы особенно сильно пахнут перед дождем. Может, они предупреждают меня, что дождь собирается? Нет!…должно быть, что-то более важное…Из моего сердца пошли кругами пульсации. Это была хорошая примета, говорящая о том, что приближается понимание, понимание не просто чего-то важного, а понимание какой-то абсолютной истины или, по крайней мере, глубинной сути бытия — не меньше.

Итак, что там у нас было вначале? Сначала ветер пахнул одиночной волной. Травы волной ему поклонились. Потом запахи…они тоже шли волнами: донник-розы-донник-розы. Вот!

Жизнь – это то, что идет волнами!

Значит, картина Айвазовского «Среди волн» изображает не просто бушующее море… эта картина изображает жизнь…такой, какая она есть по своей сути – стихия, умеющая быть в покое и движении, бурлящая радостью и вздымающая на гребни событий, обрушивающая на нас свои испытания и опускающая в безопасные долины будней. Стихия. Море Жизни. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Это сказано не просто о реке. Это сказано о реке Жизни…

Теперь понятно, в чем главная магия воды. Она — в постоянной переменчивости, в подвижной устойчивости, во взволнованном спокойствии. Тот же Айвазовский написал 6000 картин – и почти все 6000 – марины, то есть, полотна с морем, рекой, океаном.

Хорошо. Вода – это жизнь!

Но в этом нет ничего нового. Школьные учебники по биологии говорят нам о том же. Да, новое – это хорошо забытое старое. Что там, в учебниках еще про воду пишут? Что главное свойство воды – растворять. Вода – универсальный растворитель. В этом что-то есть! А что вообще означает «растворить»? Растворить – значит, широко раскрыть, изнутри – наружу. Растворившись в воде, вещества лучше соединяются друг с другом. Подумать только! Фраза всплыла из школьного курса химии, а ведь это, пожалуй, формула любви. Разве любовь не делает то же самое, что и вода? Любовь открывает людей друг другу, растворяет их друг перед другом, после чего им становится легче соединиться. Тогда мы имеем право, сделать странный вывод:

«Вода – это любовь?».

Предчувствия меня не обманули. За какие-то полчаса – третье открытие. Я благополучно вынырнула из своих размышлений и не без удивления увидела, что стою на берегу Волги. Ноги, работавшие в согласии с головой, привели меня к Воде, Воде большой и полной, вышедшей далеко из своих берегов, как и положено великой реке во время весеннего разлива. Цвет воды был глубоко синий с темно-зеленым отливом и добавлением небольшого количества свинцового блеска, что придавало движущемуся потоку массивность и внушительность. Поверхность при этом отсвечивала легкомысленным перламутром и тем самым как бы маскировала, отводила взгляд от ее основательных глубин и величавой сути.

Прошел небольшой катерок, волна подкатила к моим ногам и сказала: «ш-ш-шау-ма». Я приняла это как приглашение и оглянулась. На берегу никого не было. Река, наполненная Водой-Любовью, вышедшей из берегов, приглашала меня к себе.

Я разделась, медленно вошла в воду, почувствовала невесомость, нырнула в Большую Любовь с головой и… растворилась в ней.