Осенние дожди Вадима Егорова

   Я вас люблю, мои дожди,

   Мои тяжёлые осенние,

   Чуть-чуть смешно,

   Чуть-чуть рассеянно —

   Я вас люблю, мои дожди.

   А листья ластятся к стволам,

   А тротуары — словно зеркало,

   И я плыву по зеркалам,

   В которых отражаться некому...

  У каждого автора есть «знаковая» песня — своего рода «визитка»; так вот, «Дожди» — городская зарисовка в размытых акварельных тонах, немного странная, словно незавершенная книга, — это его.

  В отличие от звёзд шоу-бизнеса, барды не очень любят распространяться о своём жизненном пути - предпочитают, чтобы слушали их песни. Вот и Вадим Егоров, хоть и считается одним из классиков жанра авторской песни и наряду с Б.Окуджавой, А. Галичем, В. Высоцким, Ю. Визбором, А. Городницким, Ю. Кимом, Ю. Кукиным, А. Дольским, С. Никитиным - такой же. Потому - лишь короткая справка и интервью.

  Вадим Владимирович Егоров родился 7 мая 1947 года в Эберсвальде (ГДР). Отец — Владимир Алексеевич Егоров, мама — Ревекка Иосифовна Гуревич. Окончил музыкальную школу по классу скрипки. Стихи пишет с 1961 года, а с 1963 года начал писать на свои стихи песни. До 1976 г. аккомпанировал себе на фортепиано, позже - на гитаре.  

  В 1969 году окончил Московский государственный педагогический институт имени В.И. Ленина(похоже, побочным продуктом этого института были как раз авторы-исполнители. Можно вспомнить Аду Якушеву, Юрия Визбора, Юлия Кима и Веронику Долину), имеет диплом преподавателя русского языка и литературы. В 1976 году защитил кандидатскую диссертацию по психологии, автор ряда научных работ. С 1977 года работал заведующим сектором в Институте дефектологии Академии педагогических наук СССР. У Вадима Егорова вышли несколько пластинок, компакт-дисков и книг стихов и песен. Живет в Москве. 

  Благодаря удивительным текстам, моментально ложащимся на память, и лёгким мелодиям, многие песни Егорова давно живут совершенно самостоятельной, автономной жизнью, став почти что городским фольклором. Кто из нас в школьно-лагерные времена не переписывал в тетрадку «Облака» — с бесконечными вариациями, восполняющими недостающие куски подлинника?

  Кто в студенческие годы не пытался подобрать «Друзья уходят» — беспроигрышный хит, поворачивающий на лирический лад любую вечеринку? Мы даже не знали, что у этих песен есть автор — ведь они, казалось, были всегда.

— Авторская песня, начавшаяся с «Бригантины», родилась в сложные времена. Её долго «держали и не пущали». Во время перестройки произошел культурный взрыв — жизнь, кипевшая под спудом застоя, вырвалась в свободное пространство, каэспэшные квартирники сменились стадионами... и тут же промчался слух о безвременной кончине жанра, благополучно существовавшего сорок лет...

— Не сорок, а больше! Всё началось намного раньше «Бригантины» — с Вертинского, если уж на то пошло. Что касается смерти КСП, то первым эту мысль высказал, как ни странно, его родоначальник — Окуджава, ещё в начале перестройки заявивший, что авторская песня в том виде, в каком он её зачинал, умерла. Конечно, он был неправ. Я думаю, одна из причин стойкости жанра — в максимальной естественности творческого выдоха. Авторской песне изначально чужда была всякая натужность, привязанность к массовости, к деньгам. Как только начинаешь думать: «а пойдут ли, а заплатят ли?» — конец песне, да и вообще всему конец, любому искусству. 

  И всё же я был невероятно удивлен, когда бардовская песня вновь ожила, после стадионов 80-х и стремительного спада 90-х... Хотя этот спад был совершенно нормальным, закономерным явлением: сперва на народ нахлынула новая волна неизвестного, запретного, он переключился на неё, а потом — приелось. Что-то похожее было во времена оттепели, когда толпы валили в Политехнический или на стадион... чтобы послушать стихи! Если вдуматься — противоестественная вещь, не соответствующая ни месту, ни настрою, ни предназначению поэзии. Авторская песня, как и стихи, лучше всего воспринимается наедине или в очень небольшой аудитории, которую автор обволакивает некоей капсулой своей ауры. А стадион обволакивать — никакой ауры не хватит.

— Авторская песня теснейшим образом связана с русской поэтической традицией. Есть ли у вас любимый поэт, с которым вы чувствуете особое единение?

— Наверно, бесполезно пытаться выделить кого-то одного, а перечислять тех, чьи имена я произношу с придыханием, слишком долго. Знаете, я когда-то сформулировал для себя: неважно, есть ли у тебя собственный гуру; важнее впитать, как губка, всё, что слышишь, видишь, чувствуешь и дать возможность этой квинтэссенции разлиться по всему организму, чтобы она стала неким голосом... почвой, на которой взойдут твои стихи и песни. Однажды, ещё пацаном, я написал такое четверостишие:

А я мужаю, я мужаю,

И рву условностей кайму,

И всем немного подражаю,

Не подражая никому.

— А кому все-таки вы подражали? 

— Больше всего — Вознесенскому. У меня было такое стихотворение, дико популярное, — «Общага», из книжки «Вадим» — я до сих пор его очень люблю, хотя оно насквозь пронизано интонациями поэта.

— Среди ваших песен есть самая любимая?

— Если бы мне сейчас Г-сподь Б-г сказал: «Вадим, ты знаешь, так уж вышло, что должна остаться только одна твоя песня, а остальные пусть исчезнут с лица земли» — я бы оставил не что-то из хитов, не «Дожди», не «Друзья уходят», не «Купанье», а «Не торопи» — южный романс. Вот эту песню я действительно люблю... так, словно она не моя.

Hе торопи. Всему свой срок.

Hе торопи меня ни в чем.

Всему свой счет. Как ни крути —

из девяти не выбить сто.

«Спешите жить» — сказал мудрец.

Я этой мудрости учён.

Я верил ей. Я так спешил.

А толку что?

А толку что?..  

— Концерты, переезды отнимают много времени. Вам нравится такая кочевая жизнь?

— Подобравшись к пятидесяти, я вдруг стал жутким домоседом. А ведь всю жизнь норовил из дома улизнуть. Из хорошего, заметьте, дома: у меня замечательные дети; в жену свою я влюбился в восемнадцать, женился в девятнадцать — и люблю ее до сих пор. Естественно, любовь эта с течением времени приобрела другую окраску: безумие первых лет перешло в спокойное русло. При всем этом от своей семьи я постоянно удирал. К друзьям, к приятелям, в компании — куда угодно. А сейчас мне так комфортно дома — со своими книгами, со своим кабинетом, со своей женой...

— Ваши песни легко поются, они вошли в репертуар многих исполнителей. Что вы чувствуете, когда песня, созданная вами, переходит «в другие руки»?

— Я испытываю двойственное чувство. Многое, конечно, зависит от исполнителя, но даже у замечательной Гали Хомчик, которая поет мои песни, мне далеко не всё импонирует.

— Что, на ваш взгляд, самое главное в авторской песне, в бардовской лирике, чем определяется её удивительная живучесть в нынешнем жёстком мире?

— Самое главное, по-моему, очень глубокая личная направленность. Мы же поём всегда о себе, любимых, а это никогда не надоест.                                      

  Вадим Егоров удивительно тонко чувствовал душу ребёнка - не зря же учили в пединституте. Послушайте "Монолог сына" и "Монолог дочери":

  Конечно же, как для всех послевоенных детей, больная тема для Вадима - малыши, погибшие в той жестокой войне. Об этом - пронзительная песня "Панамки":

  При минимуме выразительных средств так точно и чисто передаёт Вадим Егоров внутреннее напряжение и динамику вальса в песне "Вальс на Чистых прудах":

  И напоследок - для любителей хорошей поэзии, переложенной на музыку - образно-трагическая зарисовка "Я скучаю по тебе".

Я скучаю по тебе, и, собой не докучая,

Не пою теперь - скулю, не живу теперь - скучаю,

Жизнь, как ветошь, расползлась:

День в лоскутья, ночь в лохмотья,

И у Бога на столе, как отрезанный ломоть я...

Впрочем, это всё враньё, ведь, прижав ладонь к виску, я

Не скучаю по тебе, не скучаю, а тоскую

И струна ещё туга, и перо ещё живое,

А тоска, как волк в степи, на снегу сидит и воет...

А на том краю степи - там твоя тоска-волчица,

Мне навстречу по стерне не несётся, а влачится,

Потеряв и стать, и прыть, дышит хрипло, смотрит кротко,

Ей бы, бедной, тоже взвыть, но она сорвала глотку.

Друг до друга доползти среди мрака и разрухи -

Это дохлый номер, но - две тоски ползут на брюхе,

Так ползти им и ползти, от своей тоски иссохнуть,

И осилить полпути, и на полпути издохнуть...

Я скучаю по тебе, и, собой не докучая,

Не пою теперь - скулю, не живу теперь - скучаю,

А струна ещё туга, а перо ещё живое,

А тоска, как волк в степи, на снегу сидит и воет...