Поэзия Валентина Катаева

  А вы знаете, что замечательный, уникальный писатель Валентин Катаев начинал и стал впервые известен именно как поэт? Валентин родился 16 января (28 по н. с.) 1897 г. в Одессе в семье учителя. Учился в Одесской гимназии. Язык жителей Одессы в значительной степени стал литературным языком Катаева, а сама Одесса - не просто фоном для многих произведений Валентина Катаева, но их полноправным героем.

  С девяти лет начал писать стихи, некоторые из них были напечатаны в одесских газетах, а в 1914 впервые стихи Катаева опубликовали в Петербурге в журнале "Весь мир". Вот некоторые из них:

  Июль

Над морем облака встают, как глыбы мела,
А гребни волн – в мигающем огне.
Люблю скользить стремительно и смело
Наперерез сверкающей волне.

Прохладная струя охватывает тело,
Щекочет грудь и хлещет по спине,
И солнце шею жжёт, но любо мне,
Что кожа на плечах, как бронза, загорела.

А дома – крепкий чай, раскрытая тетрадь,
Где вяло начата небрежная страница.
Когда же первая в окне мелькнёт зарница,
А в небе месяца сургучная печать,
Я вновь пойду к обрывам помечтать
И посмотреть, как море фосфорится.

          *             *             *

В хрустальных нитях гололедицы
Садов мерцающий наряд.
Семь ярких звёзд Большой Медведицы
На чёрном бархате горят.

Тиха, безлунна ночь морозная,
Но так торжественно ясна,
Как будто эта бездна звёздная
Лучами звёзд напоена.

На крышах снег, как фосфор, светится,
А на деревьях хрустали
Зажгла полночная Медведица,
И свет струится от земли.

Лицо, как жар, горит от холода,
Просторно, радостно в груди,
Что всё вокруг светло и молодо.
Что столько счастья впереди!

В хрустальных нитях гололедицы
Средь оснежённых ив и верб,
Семь ярких звёзд Большой Медведицы –
На чёрном бархате, как герб.

             *          *           *

В степном саду, слегка от зноя пьян,
Я шёл тропинкою, поросшей повиликой.
Отец полол под вишнями бурьян
И с корнем вырывал пучки ромашки дикой.

Миндально пахла жаркая сирень,
На солнце лоснилась трава перед покосом,
Свистел скворец, и от деревьев тень
Ложилась пятнами на кадку с купоросом.

Блестящий шмель в траве круги чертил,
И воздух пел нестянутой струною,
И светлый зной прозрачный пар струил
Над раскалённою землею.

             *          *           *

Зацепивши листьев ворох
Лёгкой тростью на ходу,
Стал. И слышу нежный шорох
В умирающем саду.

Сквозь иголки тёмных сосен,
Сквозь багровый виноград
Золотит на солнце осень
Опустевший, тихий сад.

Воздух чист перед закатом,
Почернела клумба роз.
И в тумане синеватом
Первый слышится мороз,

А на вымокшей дорожке,
Где ледок светлей слюды,
Чьи-то маленькие ножки
Отпечатали следы.

Крейсер

Цвела над морем даль сиреневая,
А за морем таился мрак,
Стальным винтом пучину вспенивая,
Он тяжко обогнул маяк.

Чернея контурами башенными,
Проплыл, как призрак, над водой,
С бортами, насеро закрашенными.
Стальной. Спокойный. Боевой.

И были сумерки мистическими,
Когда прожектор в темноте
Кругами шарил электрическими
По чёрно-стеклянной воде.

И длилась ночь, пальбой встревоженная,
Заворожённая тоской,
Холодным ветром замороженная
Над гулкой тишью городской.

Цвела наутро даль сиреневая,
Когда вошел в наш сонный порт
Подбитый крейсер, волны вспенивая,
Слегка склонясь на левый борт.

  Ничего не напоминает? Всего за год до этого Александр Блок написал:

Ты помнишь? В нашей бухте сонной
Спала зелёная вода,
Когда кильватерной колонной
Вошли военные суда...

  Возможно, Катаев вдохновился размером и ритмом блоковского стиха. А может, эта тема и мелодия просто витали в воздухе, предвещая Большую войну?

  С началом Первой мировой войны Валентин Катаев поступил вольноопределяющимся в действующую армию, в артиллерийскую бригаду, где пробыл до лета 1917. Из рядовых дослужился до прапорщика, был травлен немецкими газами под Сморгонью, за храбрость награждён двумя "Георгиями"  и шашкой с аннинским темляком. О войне писал скупо, отрывисто, с болью:

  Ночной бой

В цепи кричат «ура!». Далёко вправо – бой.
Еловый лес пылает, как солома.
Ночная тишь разбужена пальбой,
Раскатистой, как дальний рокот грома.

Ночной пожар зловещий отблеск льёт.
И в шуме боя, чёткий и печальный,
Стучит, как швейная машинка, пулемёт
И строчит саван погребальный.

            *            *            *

Затвор-заслонка, пальцы пачкай!
Пожар и сажа, вечно снись им.
Мы заряжали печку пачкой
Прочитанных, ненужных писем.

Огонь. Прицел и трубка – 40,
Труба коленом – батарея.
В разрывах пороха и сора
Мы ссорились, но не старели.

Мы ссорились, пока по трупам
Конвертов фейерверкер бегал,
Крича по книжке грубым трубам:
– Картечью, два патрона беглых!

Пустые гильзы рвали горло,
Пустел, как жизнь, зарядный ящик,
И крыли пламенные жёрла
Картечью карточек горящих.

  Даже находясь на фронте, писал чаще о мирной жизни. Вспоминал своих учителей, главным из которых считал Бунина:

В апреле

В апреле сумерки тревожны и чутки
Над бледными, цветущими садами,
Летят с ветвей на плечи лепестки,
Шуршит трава чуть слышно под ногами.

С вокзала ль долетит рассеянный свисток,
Пройдёт ли человек, собака ли залает,
Малейший шум, малейший ветерок
Меня томит, волнует и пугает.

И к морю я иду. Но моря нет. Залив,
Безветрием зеркальным обесцвечен,
Застыл, под берегом купальни отразив,
И звёзды ночь зажгла на синеве, как свечи.

А дома – чай и добровольный плен.
Сонет, написанный в тетрадке накануне.
Певучий Блок. Непонятый Верлен.
Влюблённый Фет. И одинокий Бунин.

  С любовью и почтением относился к Пушкину:

Легко склоняются ресницы,
В сознанье тонет каждый звук,
Мелькают милые страницы, –
И Пушкин падает из рук.

Быть может, и твоя обитель
Тиха была, и дождь стучал,
Когда из рук твоих, учитель,
Бессильно Данте выпадал.

И так же на крылах прохлады
К тебе слетал счастливый сон,
И красным золотом лампады
Был майский сумрак озарён.

  Октябрьскую революцию встретил в одесском лазарете, где лечился после ранения на румынском фронте. В 1919 был призван в Красную Армию, исполнял обязанности командира батареи, затем был отозван из армии и назначен заведующим окнами сатиры в одесском РОСТА: писал тексты для агитплакатов, частушки, лозунги, листовки.

  С приходом белых был мобилизован(младший брат его, Евгений, известный нам как один из авторов "12 стульев", избежал мобилизации, убавив себе год), почти сразу попал в госпиталь, после бегства белой армии оказался в подвалах ЧК как бывший царский офицер. Почти полгода ждал неминуемого расстрела. Спас его следователь, знакомый с его творчеством и большой почитатель таланта. Вот и получается - поэзия творит чудеса. Не только вдохновляет - но и спасает.

  И как после этого не радоваться жизни! Солнцу, простой капле воды:

В каждой капле, что сверкает в распустившихся кустах,
Блещет солнце, светит море, небо в белых облаках.
В каждой капле, что сбегает, по сырой листве шурша,
Синей тучи, майских молний отражается душа.

Если будет вечер светел, если будет ночь ясна,
В тёмных каплях отразится одинокая луна.
Если ты плечом небрежным куст заденешь, проходя,
Капли брызнут ароматным, крупным жемчугом дождя,

И повиснут на ресницах, и тяжёлый шелк волос
Окропят весенней влагой, влагой первых, чистых слез.
В каждой капле – сад и море, искры солнечной игры…
Хорошо быть чистой каплей и таить в себе миры!

   Пролетающим журавлям:

Мы долго слушали с тобою
В сыром молчании земли,
Как высоко над головою
Скрипели в небе журавли.

Меж облаков луна катилась,
И море млело под луной:
То загоралось, то дымилось,
То покрывалось тёмной мглой.

Тянуло ветром от залива,
Мелькали звёзды в облаках,
И пробегали торопливо
То свет, то тень в твоих глазах.

  Своей любви:

Я не думал, чтоб смогла так сильно
Овладеть моей душою ты!
Солнце светит яростно и пыльно,
И от пчёл весь день звенят кусты.

Море блещет серебром горячим.
Пахнут листья молодой ольхи.
Хорошо весь день бродить по дачам
И бессвязно бормотать стихи,

Выйти в поле, потерять дорогу,
Ввериться таинственной судьбе,
И молиться ласковому богу
О своей любви и о тебе.

            *            *            *

Может быть, я больше не приеду
В этот город деревянных крыш.
Может быть, я больше не увижу
Ни волов с блестящими рогами,
Ни возов, ни глиняной посуды,
Ни пожарной красной каланчи.

Мне не жалко с ними расставаться,
И о них забуду скоро я.
Но одной я ночи не забуду,
Той, когда зеркальным отраженьем
Плыл по звёздам полуночный звон,
И когда, счастливый и влюблённый,
Я от гонких строчек отрывался,
Выходил на тёмный двор под звёзды
И, дрожа, произносил: Эсфирь!

  В 1932, совершив поездку на строительство Магнитогорска, Катаев пишет роман-хронику "Время, вперед!", ставшую важной вехой в его творчестве.

  В 1936 публикует роман "Белеет парус одинокий"; много работает для "Правды": пишет фельетоны, очерки, заметки, статьи. В 1937 выходит повесть "Я сын трудового народа".

  Во время Великой Отечественной войны работал в Радиокомитете и в Совинформбюро на заграницу. Был военным корреспондентом "Правды" и "Красной звезды", где печатались его очерки с фронта. В этот период были написаны рассказы "Третий танк", "Флаг", повести "Жена", "Сын полка", пьесы "Отчий дом", "Синий платочек". И стихи тоже:

Здесь русский город был. Среди развалин,
В провалах окон и в пролётах крыш,
Осенний день так ярок, так зеркален,
А над землёй стоит такая тишь!

Здесь думал я: ведь это вся Европа
Сюда стащила свой железный лом,
Лишь для того, чтоб в зарослях укропа
Он потонул, как в море золотом.

Кто приподнимет тайную завесу?
Кто прочитает правду на камнях?
…И две старушки маленьких из лесу
Несут малину в детских коробках.

   В 1955 был создан журнал "Юность", главным редактором которого стал Валентин Катаев. Здесь в 1956 был опубликован роман "Хуторок в степи".

  В 1960-е написаны "Трава забвения", "Святой колодец", "Кубик". В 1978 - "Алмазный мой венец", в 1980 - "Уже написан Вертер".

  Начав как поэт, Катаев всю жизнь оставался тонким ценителем поэзии. Некоторые его прозаические произведения названы строками из стихотворений русских поэтов: «Белеет парус одинокий» (Лермонтов), «Время, вперёд!» (Маяковский), «Уже написан Вертер» (Пастернак). В конце жизни Катаев собрал все свои сохранившиеся стихотворения и переписал от руки в семь блокнотов. Ни одного стихотворного сборника у Катаева никогда не вышло. Но стихи эти заслуживают того, чтобы с ними познакомиться:

Тесовые крыши и злые собаки.
Весеннее солнце и лень золотая.
У домиков белых – кусты и деревья,
И каждое дерево как семисвечник.

И каждая ветка – весенняя свечка,
И каждая почка – зеленое пламя,
И синяя речка, блестя чешуею,
Ползет за домами по яркому лугу.

А в низеньких окнах – жестянка с геранью,
А в низеньких окнах – с наливкой бутыли.
И всё в ожиданье цветущего мая –
От уличной пыли до ясного солнца.

О, светлая зелень далеких прогулок
И горькая сладость уездного счастья,
В какой переулок меня ты заманишь
Для страсти минутной и нежных свиданий?

                *         *          *

В тёплом море по колени
Ты стояла в хрупкой пене,
Опасаясь глубины.
Вся – желанье. Вся – движенье.
Вся – в зеркальном отраженье
Набегающей волны.

Помню камень в скользкой тине,
Помню моря очерк синий,
Бег торпедных катеров.
И на коже загорелой –
Нежный-нежный, белый-белый,
Узкий след ручных часов.

              *            *             *

У нас дороги разные.
Расстаться нам не жаль.
Ты – капелька алмазная,
Я – черная эмаль.

Хорошенькая, складная,
Сердитая со сна,
Прощай, моя прохладная,
Прощай, моя весна.

         *        *        *

   Умер Валентин Петрович Катаев в 1986 в Москве.

Ах, какие сугробы
За окном намело!
Стало в комнатах тихо,
И темно, и тепло.

Я люблю этот снежный,
Этот вечный покой,
Темноватый и нежный,
Голубой-голубой.

И стоит над сугробом
Под окном тишина…
Если так же за гробом –
Мне и смерть не страшна.