Муза дальних странствий Николая Гумилёва

  В дорогой кольчуге Христофор,
  Старый приор в праздничном убранстве,
  А за ними поднимает взор
  Та, чей дух — крылатый метеор,
  Та, чей мир в святом непостоянстве,
  Чьё названье Муза Дальних Странствий.

              Николай Степанович Гумилев,
              из цикла «Открытие Америки» (1910 г.)

  Красивое имя Муза Дальних Странствий придумал, точнее, создал знаменитый поэт с удивительной и трагической судьбой Николай Степанович Гумилёв (1886-1921). Его фантазия дала свободу десятой музе в истории человеческих мифов, и она стала покровительницей всех, кто идёт вперёд – земными или морскими дорогами, летит в небесах или безвоздушном пространстве. Главное – вперёд! К неизведанному, какие бы опасности оно ни таило для первопроходца. Таким человеком был и сам Николай Степанович Гумилёв, пронзительный поэт, рыцарь без страха и упрёка.

  Он был сыном морского офицера. Отец поэта Степан Яковлевич Гумилёв (1836-1910) родился 28 июля 1836 года в селе Желудево Спасского уезда Рязанской губернии. По одной из версий, эта фамилия произошла от латинского humilis — тихий, смиренный.

  Однако Степан Яковлевич Гумилев тихим и смиренным был только поначалу. Он подрос, стал учиться в Рязанской духовной семинарии, показывал хорошие знания при безупречном поведении. И вдруг – бунт! Примерный семинарист пошел попёрек родительской воли и судьбы. Он заявил, что бросает духовное образование и станет учиться на врача! Как тут не вспомнить ещё одного рязанца, великого Ивана Петровича Павлова, который в молодые годы тоже взял курс из духовной семинарии в медицину.

  Для Степана Яковлевича alma mater стал Московский университет, где он усердно постигал науку на медицинском факультете. После получения диплома стал флотским врачом, ходил в плавания, многое повидал, благодаря профессии спас немало людей. Другими словами, хорошо, честно служил военврач и кавалер Степан Яковлевич Гумилев. Женился, овдовел, вторым браком взял в жены дочь коллежского асессора Анну Ивановну Львову. Она-то и родила ему сына Николеньку, будущего знаменитого русского поэта.

  Владимир Леонидович Полушин, кандидат филологических наук, автор исследования «Николай Гумилёв. Жизнь расстрелянного поэта» пишет о том, как появился на свет поэт:

  «Кронштадт штормило. Большие тяжёлые волны бились с остервенением в хрустящие льдом берега и с глухим шумом отползали назад… Неожиданно с каким-то тяжким присвистом стукнула ставня в гостиной — это налетел порыв ветра; послышался шум разбитого стекла. Степан Яковлевич перекрестился на икону Божьей Матери и Вседержителя, а старая няня начала тихонько молиться:

  — Господи, Матерь Святая заступница, ну и буря, что же это такое творится? Видно, бурная жизнь будет у этого ребёнка…

  В 1894 году Коля Гумилёв поступает в гимназию, но ему претит сухая наука. В.Л. Полушин пишет:

  «Мальчик искал романтики, приключений, его увлекали герои Буссенара, он зачитывался Майн Ридом и Жюлем Верном, Гюставом Эмаром и Фенимором Купером, приключениями «Детей капитана Гранта» и «Путешествиями капитана Гаттераса». Комната Коли была завалена картонными латами, игрушечным оружием. В играх он представлял себя рыцарем, полководцем и путешественником».

  Так что, душа начинающего, но уже талантливого поэта была всецело посвящена Музе Дальних Странствий, которую он придумает и оживит в рифмах для Колумба, персонажа своей поэмы «Открытие Америки», а по большому счету – для себя…

  В 1907 году Николай объявил родителям о своём отъезде в Константинополь. Его поездка длилась недолго и была, скорее, туристической, но впечатления оставила. В этом же году, в парижском зоопарке он будет долго любоваться тонконогим, изящным – изысканным! жирафом. Так появится его стихотворение об экзотическом животном, о далеком озере Чад, о неразделённой любви к Анне Андреевне Горенко, будущей поэтессе Анне Ахматовой:

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полёт.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю весёлые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя.
Но ты слишком долго вдыхала тяжёлый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
Ты плачешь? Послушай... далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

«Жираф», 1907

  Его Первая Африка (1908 год)

  1 октября 1908 года поэт приехал в Александрию – город Александра Великого, построенный на земле египетских фараонов и магов, город знаменитой библиотеки, цитадель музеев и древностей.

  Дальше был, конечно же, Каир: Нил, пирамиды, узкие улочки, мечети, гробницы… Но Гумилев не только жаждал прикоснуться к вековечным тайнам Северной Африки, скорее, он бежал от несчастной любви. Через десять лет он напишет:

Я женщиною был тогда измучен,
И ни солёный, свежий ветер моря.
Ни грохот экзотических базаров —
Ничто меня утешить не могло.
О смерти я тогда молился Богу
И сам её приблизить был готов.

  Путешествовать дальше поэту не позволил скромный бюджет, но сладкий аромат настоящего Приключения уже не отпускал его никогда. Им, терпким и ни на что не похожим, пропитаны строки гениальных «Капитанов».

На полярных морях и на южных,
По изгибам зелёных зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.

Быстрокрылых ведут капитаны –
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель.

Чья не пылью затерянных хартий –
Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь

И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт,

Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так что сыпется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.

Пусть безумствует море и хлещет,
Гребни волн поднялись в небеса –
Ни один пред грозой не трепещет,
Ни один не свернёт паруса.

Разве трусам даны эти руки,
Этот острый, уверенный взгляд,
Что умеет на вражьи фелуки
Неожиданно бросить фрегат,

Меткой пулей, острогой железной
Настигать исполинских китов
И приметить в ночи многозвездной
Охранительный свет маяков?

  Вы слышите в этих летящих, как быстрокрылые корабли, строчках грозное рычание штормящего моря?

  Его Вторая Африка (1909-1910 годы)

  Второе свидание с Африкой было уже серьёзным, с далеко идущими планами. У Гумилева был чёткий план – попасть в Абиссинию (современная Эфиопия). Почему именно туда? На этот вопрос есть несколько вариантов ответа. Например, В. Л. Полушин, автор книги «Николай Гумилев. Жизнь расстрелянного поэта», пишет:

  «В букинистическом магазине ему на глаза попалась тоненькая книга об Абиссинии, вышедшая в Петербурге в 1894 году. Он начал её просматривать и зачитался: «…К югу от Египта раскинулась обширная страна, которую европейцы называют Абиссинией, сами же туземцы — Эфиопией. Абиссиния представляет собою почти сплошную возвышенность, которая круто обрывается с восточной стороны… поэтому путешествия здесь в высшей степени затруднены… Современные абиссинцы твердо веруют, что в тайниках Аксумского собора хранится подлинный кивот Завета, принесенный из Иерусалима Менеликом, сыном Соломона».

  Для поэта, этого восторженного, стремящегося к путешествиям капитана из книжки Жюля Верна, повод, казалось, был лучше некуда: таинственная, полудикая страна, полная древних тайн, опасностей и возможностей совершить мировые открытия! Что еще надо!? Гумилёв был отчаянно, можно сказать, принципиально смел. Он не боялся гибели и отважно бросал ей вызов. Точнее, очень хотел бы бросить, но – как и где? Война, дававшая возможность совершать подвиги, была ещё в будущем, а две попытки самоубийства от несчастной любви и дуэль с поэтом Волошиным – просто прощание с юностью. Нет, ему хотелось настоящих опасностей, подлинного риска. Абиссиния давала это всё полной чашей!

  Против такого приключения не устоит ни один романтик, тем более поэт!

  Но можно выдвинуть и еще одну «абиссинскую» версию. Дело в том, что эта страна была на устах у всей Европы в сочетании с другой страной, Россией. После введения в строй Суэцкого канала Абиссиния и Сомали оказались на важнейшем океанском пути из Европы в Азию. О политическом сближении стран пишет доктор исторических наук, профессор, руководитель Центра африканских исследований Института всеобщей истории РАН Аполлон Борисович Давидсон в работе «Николай Гумилев в Абиссинии»: 

  «Российско-абиссинское сближение было связано с началом итало-абиссинской войны 1895-1896 гг. Многотысячная итальянская армия вторглась в Абиссинию. Абиссинскому негусу (императору) Менелику удалось разгромить итальянцев. В марте 1896 г. Российское общество Красного Креста решило отправить в Абиссинию санитарный отряд и ассигновать для этого 100 тыс. рублей. В Аддис-Абебе стал действовать русский госпиталь».

  В 1897 г. между Россией и Эфиопией устанавливаются официальные дипломатические отношения. Далее по А.Б. Давидсону: 

  «Россия с Абиссинией сблизилась потому, что их интересы во многом совпадали. Обе страны видели в Англии противника. Менелик при этом хотел получить у России и защиту, и прямую материальную помощь. А царское правительство? Председатель совета министров Российской империи С.Ю. Витте так вспоминал о тех событиях: «… Абиссиния, в конце концов, страна полуидолопоклонническая, но в этой их религии есть некоторые проблески православия, православной церкви, …на том основании мы очень желали объявить Абиссинию под своим покровительством».

  Наверное, Абиссиния влекла Гумилева еще и потому, что его личные амбиции путешественника накладывались и на политический интерес Российского правительства к экзотической стране. В самом деле, если есть в мире место, где можно воскликнуть: «Отсель грозить мы будем английским устремлениям!», то почему бы в этом месте России не укрепиться поосновательнее?! Кто знает, возможно, государственные интересы и желание принести пользу Отечеству тоже были в числе мотивов Николая Степановича? Тем более, что в Абиссинии большинство населения исповедовали христианство. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона сообщает, что «первыми царями, обратившимися ко Христу, абиссинцы называют Абреха и Ацбеха, а иностранные источники (Иоанн Ефесский, Малала, Кедрин и др.) говорят об обращении по обету какого-то царя Ксенодона вследствие удачной войны с неверным арабским царем Димианом при императоре Юстине (род. 450г.-†527г.) и о присылке последним еп. Иоанна паромонария с духовенством».

  Но пока поэт охотится на африканских хищников, набирается впечатлений, знакомится с жизнью и бытом абиссинцев. В декабре 1909 года Гумилев пишет Валерию Брюсову из Джибути: «…Завтра еду в глубь страны, по направлению к Аддис-Абебе, столице Менелика. По дороге буду охотиться. Здесь уже есть всё, до львов и слонов включительно. Солнце палит немилосердно, негры голые. Настоящая Африка. Пишу стихи, но мало... Если меня не съедят, я вернусь в конце января…».

  В начале января 1910 года поэт прибыл в город Харрар, затем вернулся в Джибути, а оттуда – в Россию. Это был уже другой Гумилев, не только романтик-путешественник, а бывалый и серьёзный человек, стремящийся к научным достижениям. Действительно, раз нельзя совершить подвиг военный, то почему бы не достичь успеха на поприще географическом?

  В своем «Африканском дневнике» Гумилев пишет:

  «У меня есть мечта, живучая при всей трудности её выполнения. Пройти с юга на север Данакильскую пустыню, лежащую между Абиссинией и Красным морем, исследовать нижнее течение реки Гаваша, узнать рассеянные там неизвестные загадочные племена. Номинально они находятся под властью абиссинского правительства, фактически свободны».

  Вот так, не больше и не меньше, чем отыскать новый народ и цивилизовать его! Стать вождём, а то и пророком… Чем не великая идея!

  С этим проектом Николай Степанович отправляется в Императорскую академию наук. Но маршрут не утверждают из-за его дороговизны. Что же, у поэта есть и другое предложение:

  «Я примирился с отказом и представил другой маршрут, принятый после некоторых обсуждений Музеем антропологии и этнографии при императорской Академии наук. Я должен был отправиться в порт Джибути в Баб-эль-Мандебском проливе, оттуда по железной дороге к Харару, потом, составив караван, на юг в область, лежащую между Сомалийским полуостровом и озерами Рудольфа, Маргариты, Звай; захватить возможно больший район исследования; делать снимки, собирать этнографические коллекции, записывать песни и легенды. Кроме того, мне предоставлялось право собирать зоологические коллекции. Я просил о разрешении взять с собой помощника, и мой выбор остановился на моем родственнике Н. Л. Сверчкове…»(племянник).

  Его Третья Африка (1913 год)

  Главная экспедиция поэта в Абиссинию началась 7 апреля 1913 года.

Вот и я выхожу из дома
Повстречаться с иной судьбой,
Целый мир, чужой и знакомый,
Породниться готов со мной:

Берегов изгибы, изломы,
И вода, и ветер морской.
Солнце духа, ах, беззакатно,
Не земле его побороть,

Никогда не вернусь обратно,
Усмирю усталую плоть,
Если лето благоприятно,
Если любит меня Господь.

«Снова море», 1913 г.

  24 апреля Гумилев вместе с племянником приехал в Джибути. Пока ждали разрешения следовать вглубь страны (абиссинская бюрократия работала тщательно, и абы кто по стране не шастал!), путешественники приступили к делу: собирали народные песни и сказания, присматривались к вещам для музейных коллекций, что-то приобретали. В мае небольшая экспедиция направилась в Харар.

  Тогда и состоялось знакомство Николая Гумилёва с губернатором Харрара Расом Таффари - будущим императором Хайле Селассие Первым. Именно Хайле Селассие выпало первому произнести пророческие слова о мировой опасности неоколониализма и фашизма. После того, как в 1935 году итальянцы вторглись в Эфиопию и нанесли поражение отрядам местной армии, император отправился в Европу. С трибуны Лиги Наций рас Тэфэри заявил: «За пределами Царства Божия нет нации, которая была бы выше другой. Неужели поставленные перед фактом агрессии государства склонятся перед силой? Сегодня жертва мы, завтра наступит ваша очередь».

  В целом, абиссинская экспедиция Гумилева в 1913 году как научный проект вполне состоялась. И он никогда не оставлял мечты об Абиссинии: волшебной, недосягаемой второй – поэтической – родине! Гумилева интересовало прошлое страны «чёрных христиан», волновало ее настоящее, заботило будущее… Он, словно новоявленный мессия, всеми силами старался приблизить Абиссинию к европейской цивилизации, сделать её значительнее. В Кунсткамере РАН нынче хранятся сотни фотографий и ценных предметов, привезённых им из экспедиции.

  Во 1913 году Гумилев побывал в эфиопском городе Шейх-Гуссейн. Там его привели в гробницу святого Шейх-Гуссейна, в честь которого и назвали город.

И таинственный город, тропический Рим,

Шейх-Гуссейн я увидел высокий,

Поклонился мечети и пальмам святым,

Был допущен пред очи пророка.

 По преданию, из пещеры, в которой был похоронен святой, не мог выбраться ни один грешник. Гумилев так вспоминал свой визит в гробницу Шейх-Гуссейна: «Надо было раздеться и пролезть между камней в очень узкий проход. Если кто застревал — он умирал в страшных мучениях: никто не смел протянуть ему руку, никто не смел подать ему кусок хлеба или чашку воды... А я вернулся. Тогда еще с усмешкой подумал: «Значит, не грешник. Значит, святой».

И водопад белел во мраке, точно
Встающий на дыбы единорог;
Ночные бабочки перелетали
Среди цветов, поднявшихся высоко,

Иль между звёзд, – так низко были звёзды,
Похожие на спелый барбарис.
И, помню, я воскликнул: «Выше горя
И глубже смерти – жизнь! Прими, Господь,

Обет мой вольный: что бы ни случилось,
Какие бы печали, униженья
Ни выпали на долю мне, не раньше
Задумаюсь о легкой смерти я,
Чем вновь войду такой же лунной ночью
Под пальмы и платаны Эзбекие».

  Весь Африканский цикл Гумилёва - это крик поэтической души: «Верните меня в сказку, в Африку, к её простоте и дикости, её опасностям и звёздным небесам!»…

  Это пела ему Муза Дальних Странствий, придуманная самим поэтом и ставшая его мечтой навсегда – на весь оставшийся ему недолгий срок…