"Настали дни прозрачные, как свист"

  Продолжу знакомство с творчеством юных, бесшабашных талантов, ставших позднее мэтрами поэзии. Забронзовевшими. Многословными. Не столь энергичными и порывистыми.

  В прошлый раз в статье "Умру от счастья, что живу!" речь шла о Евгении Евтушенко. Кстати, этот щенячий восторг за двадцать лет переиначился в формулу "Спасибо, что живой" у Владимира Высоцкого. Смысл вроде бы тот же - да звучит намного печальнее.

  Грустные стихи писал и будущий Нобелевский лауреат Иосиф Бродский - но в 21 год он был молод, еще не гоним, и не перегружал свой стих философией и угрюмостью. Просто описывал свое возвращение в предзимний Ленинград.

           Всем, вернувшимся на зимние квартиры, посвящается.

Все холоднее в комнате моей,

все реже слышно хлопанье дверей

в квартире, замирающей к обеду,

все чаще письма сыплются соседу,

а у меня – сквозь приступы тоски —

все реже телефонные звонки.

Теперь полгода жить при темноте,

ладони согревать на животе,

писать в обед, пока еще светло,

смотреть в заиндевевшее стекло,

и, как ребенку, радоваться дням,

когда знакомцы приезжают к нам.

Настали дни прозрачные, как свист

свирели или флейты. Мертвый лист

настойчиво желтеет меж стволов,

и с пересохших теннисных столов

на берегу среди финляндских дач

слетает век, как целлулойдный мяч.

Так в пригород и сызнова назад

приятно возвращаться в Ленинград

из путешествий получасовых,

среди кашне, платочков носовых,

среди газет, пальто и пиджаков,

приподнятых до глаз воротников

и с цинковым заливом в голове

пройти у освещенного кафе...

        Иосиф Бродский, 1961 год. Отрывок из поэмы "Шествие"

    И еще два стиха на ту же тему, написанные чуть позже:

Эстонские деревья озабоченно

удерживают тусклые листы.

Эстонскою латынью у обочины

надписаны могильные кресты.

И облако седое, кропотливое

клубится и охватывает лес.

И чувство возникает сиротливое

к минувшему и будущему здесь.

Былое упоительней грядущего.

И прожитым уверенней дышу.

Ни облика, ни голоса петушьего

теперь уже в себе не нахожу.

И встреча со знакомым впечатлением,

когда я оборачиваюсь вспять,

так радостна, что вместе с удивлением

теряется желанье удивлять.

Ни ревности к грядущему, ни робости.

Лишь новым соответствием души --

рожок междугородного автобуса,

рыдающий в заоблачной тиши.

               1 ноября 1962, Пирита, Таллин

Вот я вновь принимаю парад

посветлевшей листвы на участке,

и, приветствуя этот возврат,

гулко дятел стучит для острастки.

И с березы прозрачной на дверь

опускается лист полусонный.

Закрываю воду, теперь

пусть дожди поливают газоны.

Дым плывет над трубой, и заря

чуть кивает из сумрачной рани

золотой головой октября,

утопающей в мокром тумане.

Больше некуда мне поспешать

за бедой, за сердечной свободой.

Остается смотреть и дышать

молчаливой, холодной природой.

       5 октября 1963, Комарово