"Чумной" бунт в Севастополе. Как раскручивали надуманную эпидемию в 1830 году

  15 июня 1830 года, ближе к вечеру на соборной колокольне Севастополя ударили в набат. Именно так, согласно доброй традиции, русские испокон веков начинали масштабные «акции гражданского неповиновения», которые власть во все времена предпочитала квалифицировать как «бунт». Но на этот раз уместно говорить о самом настоящем восстании. Более того — с формальной точки зрения оно окончилось победой.

  Это история о том, как власти Севастополя вошли в сговор, построили остроумные коррупционные схемы, доили казну и давили население достаточно долгое время, умело уходя от проверок свыше. Но в итоге поплатились — кто жизнью, кто служебным положением.

  Запалом стал частный случай. За несколько дней до бунта в Корабельной слободке умерла матросская вдова Зиновья Щеглова. Казалось бы — ну умерла и умерла. Все под Богом ходим. Но этот случай был особый. Население Корабельной слободы — одной из самых бедных в городе — на тот момент ходило не только под Богом, но и под штаб-лекарями. По той причине, что ещё с 1828 года в Севастополе был объявлен чумной карантин. Гайки закручивали всё туже и туже — в марте 1830 года жителям города вообще запретили выходить из домов. И каждого умершего должен был обследовать штаб-лекарь. На всякий случай: а вдруг это смерть от «страшной заразы»? И тогда — продление карантина, тут и к гадалке не ходи.

  Штаб-лекарь Шрамков явился в слободу и сразу заявил, что Щеглова умерла от чумы. Этому известию, мягко говоря, рады не были. Во-первых, потому, что автоматически продлялся карантин. Во-вторых, что гораздо важнее, отвращение вызывала сама фигура штаб-лекаря. Уже потом, когда велось следствие, были взяты показания 900 (!) женщин, состояние здоровья которых проверял этот врач. Все они заканчивались стандартно: «Претерпела истязания от штаб-лекаря Шрамкова». Какого рода были эти истязания, станет ясно, если выслушать жену унтер-офицера Надежду Кириллову. Она заявила, что и Шрамков, и другой штаб-лекарь, Верболозов — "похотливые сластолюбивые старики".

  Историк Феоктист Хартахай, исследовавший этот вопрос, выпустил в 1861 году брошюру, которая так и называется: «Женский бунт в Севастополе». Действительно, катализатором общегородского восстания послужило женское недовольство. Судя по всему, вполне справедливое: кому понравится, когда чиновники городской администрации регулярно и безнаказанно насилуют женщин — чьих-то вдов, жён и дочерей?

  Впрочем, если бы дело ограничилось только этим, главной целью бунта была бы расправа с врачами. Но зачинщики отлично понимали, что штаб-лекари — всего лишь шестерёнки в отлично отлаженном коррупционном механизме. И потому главный удар был нанесён грамотно, чётко и сразу по двум направлениям.

  Делай раз — возмущённые горожане и перешедшие на их сторону армейские и флотские части берут штурмом дом губернатора, генерал-лейтенанта Николая Столыпина. Самого губернатора убивают сразу же — как «главного виновника народных страданий».

  Делай два — вторая колонна восставших берёт в плен начальника карантинного оцепления контр-адмирала Скаловского, коменданта города генерал-лейтенанта Турчанинова и городского голову Носова. У всех них берутся подписки о том, что «никакой чумы в городе не было». Турчанинов издаёт следующий приказ: «Объявляю всем жителям города Севастополя, что внутренняя карантинная линия в городе снята, жители имеют беспрепятственное сообщение между собой, в церквах богослужение дозволяется производить». Уже потом следователи удивлённо доносили императору Николаю I: «Бунт не прекращён — он прекратился сам собой. Уже на следующий день жители города вернулись к своим повседневным заботам.

 

  Комендант Севастополя генерал-лейтенант А. П. Турчанинов, который по решению суда «за малодушие и за совершенное нарушение всех обязанностей по службе» был лишён всех званий и наград и разжалован в рядовые. 

  Самое интересно, что бунт мог вообще не состояться. Для этого нужно было, чтобы подписки «никакой чумы в городе нет» появились двумя годами или хотя бы годом раньше.

  Дело в том, что эпидемию просто назначили. Сначала — на всякий случай. В ходе русско-турецкой войны 1828-1829 гг. в действующей армии и впрямь была вспышка чумы. Военные корабли, участвовавшие в войне, базировались в Севастополе, и карантин был разумной мерой.

  И выгодной для начальства. Продовольствие и фураж для скота в город должны были доставлять проверенные поставщики. На это дело казна отпускала солидные средства — город должен был снабжаться по высшему разряду. Но так было только на бумаге. Тендер на поставки выигрывали те, кто «занёс» городской администрации. Продукты в город шли в меньшем объёме и паршивого качества. Разница оседала в карманах «уважаемых людей».

  Но, как назло, война кончилась победой русского оружия, а случаев чумы в Севастополе так и не зафиксировали. Карантин надо было снимать.

  Надо, но не хотелось, поскольку кормушка работала исправно. Нужен был не просто один случай смерти от чумы — он бы не впечатлил. Нужно было, чтобы там, наверху, убедились: эпидемия есть, она жестокая, люди мрут пачками, дайте денег и побольше.

  Как это делалось? Очень просто. Во-первых, фальсификацией статистики смертности. Вот свидетельство контр-адмирала Сальти: «Карантинная контора старается все обыкновенные болезни показать чумными». Вот что говорил адмирал Грейг: «В течение 5 месяцев люди не слышали, чтобы болели и умирали естественной смертью, а кто бы ни заболел в командах или на дому, объявлялись за чуму». До чего доходили господа штаб-лекари и городская администрация в своём стремлении удержать карантин и продолжать доить казну, говорят записи следственной комиссии: «Некоторых женщин, умерших от родов, но признанных за чумных, таскали днём через весь город в самом позорном положении, не омыв их от кровей. И почти нагих, привязанных и окровавленных младенцев…»

            Чумной бунт 1771 года, акварель Эрнеста Лисснера.

  Во-вторых, естественную смертность надо было как-то увеличить. Того, что люди умирали от гнилых сухарей, порченой муки и тухлой солонины, которыми снабжала город администрация, казалось маловато. И потому придумали принудительные купания — дескать, только чистота телесная спасёт севастопольцев от заразы. На бумаге это выглядело великолепно — проведены массовые гигиенические процедуры. Не указано только, как именно. А так: зимой население беднейших слободок сгоняли к незамерзающим бухтам и заставляли сидеть в воде. И вот когда после таких купаний пневмония и лихорадки начали собирать смертный урожай, городская администрация расслабилась. Ура! Много трупов! Даёшь ужесточение режима! И ещё больше денег на борьбу с заразой! Это было как раз весной 1830 года. Что произошло летом, уже известно.

Аргументы и факты 15.06.2020 года