Любимые книги детства. "Кондуит и Швамбрания"

  "Тот, кто казался в детстве положительным и достойным уважения, сейчас воспринимается как, в лучшем случае, личность неоднозначная. И, наоборот, Мальчиш-плохиш представляется вполне себе понятным персонажем.

  Одной из книг, не пережившей переоценку ценностей, стала некогда популярная «Швамбрания». «Кондуит и Швамбрания» Льва Кассиля.

  С позиции много знающего читателя начала XXI века это произведение может показаться чересчур пафосным. Нам уже не понять, почему гимназисты так рьяно боролись со своим начальством или почему люди с таким ужасом воспринимали известие о смерти Ленина. Нам уже не понять то поколение советских людей, которое со всей искренностью читало стихи Павла Когана:

Есть в наших днях такая точность,

Что мальчики иных веков,

Наверно, будут плакать ночью

О времени большевиков.

  Вероятно, именно поэтому мы не перечитываем Кассиля и Гайдара. И, может быть, именно поэтому не извлекаем правильных уроков из прошлого.

  «Кондуит и Швамбрания» книга неоднозначная. В наши дни появилось несколько публикаций, ругающих Кассиля за неискренность и излишнее воспевание большевиков."

   Это мнение Анны Гольдиной - впрочем, весьма распространенное и имеющее право на жизнь. Но обратимся к автору, прочувствовашему проблему намного глубже. Александр Бушков. "Корабль без капитана":

  "С этой точки зрения бесценным историческим источником является непритязательная вроде бы, мягкая и лиричная детская книжка Льва Кассиля «Кондуит и Швамбрания». Сейчас она почти забыта, но тот, кто её помнит, быть может, со мной согласится.

  А тем, кто её не читал, напомню, в чём там дело. Где-то в южнорусском городке живёт доктор, и у него два сына — Ося и Лева (будущий писатель Кассиль). Доктор вообще-то еврей — но исключительно по происхождению. Он — самый натуральный «ассимилянт», как это в своё время называлось, не имеет уже никакого отношения ни к еврейским национальным традициям, ни к иудаизму, вообще ни в какого бога не верит, атеист и вольнодумец. Ведет он жизнь классического русского интеллигента — и, между прочим, благодаря профессии отнюдь не бедствует: у него свой дом, прислуга, экипаж с лошадьми. Выражаясь по-современному, доктор входит в местный истеблишмент. Во всей книге — ни тени каких бы то ни было упоминаний об антисемитизме.

  Дети доктора — гимназисты. Благополучные, воспитанные, сытые, образованные мальчики. Средний класс. Но в том-то и штука, что юные Лева и Ося — этакие неосознанные революционеры. Они яростно ждут того самого «очистительного ветра», перемен, ломки. Их еврейское происхождение тут абсолютно ни при чем: за исключением одного очень отрицательного помещичьего сынка, точно так же настроены их многочисленные соученики по гимназии — русские, как на подбор. И когда все же придет Февраль, а за Февралем — Октябрь, эта горластая компания шумит на всех митингах, поддерживает самую теплую дружбу с местным матросом — большевиком, любую контрреволюцию готова порвать, как фуфайку. Несмотря даже на то, что персонально докторской семье от революции стало только хуже — их быстренько «уплотнили», пианино, как буржуазную роскошь, конфисковали, прислуга ушла, лошадок и экипажа лишились. И всё равно — даёшь революцию!

  Напоминаю, это не крестьянские дети и не рабочие. Это — гимназия. Куда попадали отнюдь не «кухаркины» дети (которых как раз запрещал туда допускать циркуляр министра Делянова). А годовое обучение в гимназии, между прочим, стоило для родителей шестьдесят пять рублей золотом, а кое-где и побольше. Гимназист — представитель, учено говоря, определенного социального слоя. Вьюнош из среднего класса, никак не пролетарий и не крестьянин. И тем не менее — даешь освежающую бурю!

  Вряд ли Кассиль лукавил, описывая общие умонастроения. Скорее всего, так и было — потому что его воспоминания о детстве прекрасно сочетаются с тем, что нам известно из других источников. Это «предвкушение шторма», кстати, великолепно передает и Аркадий Гайдар в «Школе». Детские писатели, мемуаристы дворянских кровей, генералы, даже великие князья — все говорят об одном и том же: «ожидание бури» было всеобщим. Всем попросту надоело жить по-старому, и они истово стремились к переменам.

  Другое дело, что перемены оказались совсем не такими, как многим представлялось, что многие ждали совершенно не того, и плоды своих усилий представляли абсолютно иначе — но это уже другой нюанс, другая тема…"

  И снова предоставим слово Анне Гольдиной:

  "Лев Абрамович Кассиль родился в 1905 году в г. Покровске (г. Энгельс) в семье врача Абрама Григорьевича Кассиля. Его отец, выпускник Казанского университета, перебрался в этот небольшой городок в самом начале XX века и навсегда оставил след в его истории. Он был не просто врачом в больнице, как это описывается в книге. Абрама Григорьевича называли «бабий бог». Это был самый известный в округе акушер-гинеколог. Даже свадебные кортежи останавливались у его дома, чтобы выказать свое уважение. 

  Впоследствии его домработница рассказывала, что многие женщины уже в послереволюционные годы специально дотягивали до последнего, чтобы не ехать в больницу и приезжали рожать к замечательному врачу прямо домой. Многие жители Энгельса увидели свет у него в кабинете. Когда спустя много лет в городе появилась улица Кассиля, старожилы недоумевали, в честь кого она названа, отца или сына.

  Мать Льва Кассиля, Анна Иосифовна, получила по тем временам прекрасное образование. Она была дочерью купца второй гильдии, окончила гимназию, свободно владела французским языком и зарабатывала на жизнь уроками музыки. Соседи Кассилей говорили, что детство Левы и Оси было «положено на музыку».

  Как и многие просвещенные люди того времени, родители Кассиля сочувствовали левым настроениям. Вплоть до того, что у них дома устраивались собрания и сходки. Во время одной из таких сходок и появился на свет будущий писатель. Лев Абрамович так описывает это событие: «Из Саратова приехал агитатор — студент-агроном. А чтобы полицию не тревожило такое необычное скопление на частной квартире, околоточному сообщили, что у нас отмечается годовщина Полтавского боя. Дело в том, что по старому численнику в этот день, 27 июня, полагалось благодарственное молебствие в память победы Петра Первого над шведами под Полтавой.

  Поэтому, когда к открытым из-за жары окнам гостиной подплывала снаружи распаренная физиономия городового, мама спешила сесть за рояль и наигрывала что-то чрезвычайно воинственное, а студент-агроном мелодекламировал в окно: «Выходит Петр. Его глаза сияют. Лик его ужасен…»

  Настороженный городовой за окном приостанавливался.

  «Движенья быстры. Он прекрасен!» — спешил продолжить студент, и успокоенный городовой проходил дальше.

  Но к вечеру в гостиной начались распри. Эсдеки поссорились с эсерами. Шум поднялся уже совершенно не конспиративный. Напрасно папа, пытаясь заменить студента, по уши погрязшего в споре, читал в окно: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром…» В смятении он сбился с Полтавской баталии на Бородинское сражение. Мама очень разволновалась. Гости, заметив это, стали поспешно покидать квартиру.

  И я родился…»

  Через три года на свет появился младший брат Иосиф. Замечательный вундеркинд Оська, путающий слова и задающий смешные вопросы. Мало кто знает, что этому талантливому человеку не удалось дожить и до 30 лет. Иосиф Абрамович, доцент Института механизации сельского хозяйства, заведующий литературным отделом саратовской газеты «Коммунист», секретарь областного отделения Союза писателей, позволил себе написать крамольную по тем временам повесть «Крутые ступени», в которой критиковал существующий в стране режим и лично товарища Сталина. Реакция властей была моментальной. В 37-м Оську арестовали, а в первых числах 38-го расстреляли.  Семья узнала о судьбе младшего Кассиля только в 50-е годы, когда пришли документы о реабилитации.

  Жена Иосифа долгое время считала, что он находится где-то под Норильском. Впрочем, особых сведений она не имела, т.к. и сама была отправлена в лагеря на восемь лет за то, что отказалась отречься от мужа и признать его отъявленным троцкистом. Их дочь Наташа, о которой упоминается на последних страницах книги, сначала оказалась в детском приемнике. Оттуда ее забрала сестра матери. Кассиль тайком помогал своей племяннице.

  Самого Льва Кассиля судьба миловала. Его жизнь была интересной и насыщенной. В литературу он пришел благодаря Маяковскому, который даже сочинил про него короткий экспромт:

Мы пахали, мы косили,

Мы нахалы, мы Кассили.

  Детским писателем стал благодаря Маршаку. Много путешествовал, многими вещами увлекался. Обожал встречаться с детьми и дети обожали его. Как вспоминала многолетний друг писателя Агния Барто, Кассиль мог найти общий язык с любой детской аудиторией, насмешить и заинтересовать ее.

«И помню, как дети просили:

«Вы к нам пригласите Кассиля».

И каждый мальчишка осилил

Известный швамбранский язык…

— Кассиля! — Кассиля! — Кассиля! –

Я слышу ликующий крик», — напишет о нем Агния Барто.

  О своей жизни Кассиль написал так: «Я много ездил, летал, плавал, путешествуя с корреспондентским билетом “Известий” по родной земле и за ее пределами. Жил в пограничном колхозе бывших кавалеристов Котовского. Летал встречать в воздухе “Цеппелин”. Участвовал в большом походе советских глиссеров, в испытательных перелетах новых самолетов и дирижаблей, на одном из которых чуть не погиб, когда мы заблудились в тумане и едва не запутались над Окой в высоковольтной сети…

  Встречал на аэродроме Димитрова, вырванного из фашистского застенка после знаменитого Лейпцигского процесса. Спускался в первые шахты строившегося московского метро. Дни и ночи торчал на аэродроме, где готовился старт первого советского стратостата.

  Гостил в Калуге у Циолковского, с которым переписывался потом до последнего дня его жизни… Провожал в исторический полет Чкалова. Первым встречал на границе прославленного ледового комиссара О. Ю. Шмидта, вырвавшегося из ледового плена. Плавал по только что открытому Беломорско-Балтийскому каналу. Вместе со сборной командой СССР ездил на футбольные состязания в Турцию и на обратном пути угодил в кораблекрушение, когда наш пароход штормом выбросило на мель у румынского мыса Мидия… 

  В составе экипажа теплохода “Комсомол”, вскоре потопленного крейсером “Канариас”, плавал в Испанию во время нападения франкистов на Испанскую народную республику. В Москве искал уличные объявления о продаже вещей и ходил по указанным в них адресам, чтобы подсмотреть жизнь “с изнанки…”».

  А еще Кассиль был страстным болельщиком. Говорят, именно он придумал кричать «шайбу, шайбу». Его книга «Вратарь республики» была невероятно популярна. Существует предание, что именно она повлияла на выбор жизненного пути Львом Яшиным. Кстати, в этой книге есть эпизод про сборную Ватикана по футболу, тренер которой пытается пригласить к себе советского голкипера.

  Лев Кассиль даже умер после просмотра футбольного матча. Его сердца не выдержало разгромного проигрыша его любимой сборной Италии на чемпионате мира 1970 года.

                                                              *     *     *

  P.S. Леля и Оська только кажутся детьми прошлого века. Игры, в которые они играют, и вопросы, которые они задают, не потеряли актуальности и в наши дни. Современные дети точно так же ищут свою Швамбранию, «землю обетованную», где приключения, как в «Пиратах Карибского моря» и справедливое мироустройство как в Долине фей. Их выдумки так же зеркально отражают окружающую их действительность, как и у героев Кассиля.

  Каждый из нас ищет и создает свою Швамбранию."