"И вольные дороги Запорожья поныне кличут и томят меня"...

  Великая поэзия - не устаревает. Или же история намерена повторяться и спустя 80, 100 и 200 лет снова напоминать строки замечательного поэта Павла Шубина? 

    

  Степные вихри -
  Вольница стрибожья,
  И всхрапы полудикого коня,
  И вольные дороги Запорожья
  Поныне кличут и томят меня,

  То c горестью,
  То c гордостью родня, -
  Пути Тараса и пути Андрия,
  Просторные рассветы Киммерии,
  C дамасскою насечкою броня…

Смоленск,
Ещё грозящий из огня;
Хвостатых пик сверкающие гряды
И Платова летучие отряды,
Скрывающиеся за гранью дня, -

Я c ними жил. И мне легенд не надо.
Мне и поныне -
Потный запах сёдел,
Костра полуистлевшего дымок -
Всё чудится: плывёт от сизых вётел,
Где эскадронный путь в крови намок,

Где брат упал, где я упасть бы мог.
Там и поныне вдовы. И поныне
Песчаными дорогами Волыни,
От Киева на Львов,
Меж большаков,
В седой и горькой, как война, полыни
Впечатан след будённовских полков,

Полёт клинков.
Пожаров полыханье -
Судьба моя, а не воспоминанье.
Мы путались
В ночах темноволосых,
Считали звёзды в тиховейных плёсах
И слушали на зорях лебедей;

И всею
Тяжкой верностью мужскою,
Всей яростью атаки, всей тоскою
Мы вспоминали милых -
Без затей:
Давясь впотьмах слезою воровскою,
Целуя в злые ноздри лошадей.

Товарищи,
Изодpанные в лоскут
В днепровских плавнях,
На дуге Орловской,
Затянутые илом Сиваша, -
Они ведь тоже звёздам yдивлялись,
В грязи кровавой под огнём валялись,
Ползли к траншеям прусским не дышa;
Они ведь тоже обнимали милых
И умирали на рассветах стылых
В развалинах чужого блиндажа…

Я с ними был.
Я тоже бил в упор.
A раны не закрылись до сих пор.

Но прежнею порой
На зорях прежних
Опять цветут в Чернигове черешни,
Хмельные ночи прежних не темней,
Литые ливни падают на Ливны,
И капли, словно рубленые гривны,
В косматых гривах боевых коней.

И я - ещё дружинник Святослава,
Ходивший в Кафу, бравший Братиславу,
Под Сталинградом умерший стократ
И вставший вновь под солнцем нашей славы, -
Ревнитель мира, гвардии солдат, -
Благословляю и сады и травы,
Леса и степи… Я привалу рад.

       Москва, 1946 г.

  Проживший на свете не больше Пушкина, но успевший пройти героем через всю войну, Павел остался в благодарной памяти бойцов Заполярья и защитников Ленинграда. Если Вам интересно, подробнее о нём, его стихах и песнях, читайте здесь: https://cont.ws/@obolon/186468...

  А сегодня, 14 июня, исполняется 239 лет вечно юному городу Севастополю - символу русской славы и стойкости. И о нём, своём родном городе, прекрасно пишет Ольга Старушко:

Четыре строенья в начале заложит
над бухтой по разным её берегам:
дом, пристань, и кузню для флота, и Божий —
пускай и простого обличия — храм.

Ему до лампады и ранги, и вензель.
Он городу первым подставит плечо.
И Томаса, сына шотландца МакКензи,
зовёт Севастополь Фомой Фомичом.

Обжить эту землю, и воды, и берег,
где льды никогда по зиме не стоят,
морских офицеров Мекензи и Грейга
Архангельск послал и отправил Кронштадт.

В потёртых мундирах, с отвагой немалой
стяжавших победы, не знавших потерь —
откуда Россия брала адмиралов?
Смоленск, Ярославль, Владимир и Тверь.

Просолены морем, надёжные — в доску —
как первый, два века видавший причал,
здесь градоправители были из флотских,
отсчёт начиная с Фомы Фомича.

И здесь не искали почёта и славы,
высоких чинов и сановных наград
ни немец Тотлебен, рождённый в Миттау,
ни франков потомок Бертье де ла Гард.

Командовать флотом, начальствовать портом,
гражданским полезны, любимы в войсках —
таких за дела окружали почётом
и с пристани Графской несли на руках.

Здесь всех, кто Отчизне на совесть служили,
Андреевский флаг подставляя ветрам,
ещё никогда не считали чужими
ни пристань, ни дом, ни корабль или храм.

Любое возьми легендарное имя:
и с края земли, Антарктиды во льдах —
сюда приходя, становились своими
и контр-адмирал, и матрос, и солдат.

Мы флотская база — какие тут, к чёрту,
дресс-коды для бала в стенах батарей,
ландшафтен-дизайны, вино и фудкорты?
Мы город-воитель.
Мы стражи морей.

Здесь пламя пожара листало страницы
у собранных Грейгом и флотскими книг.
И городу дважды пришлось возродиться,
он, видно, бессмертным таким и возник.

Пусть выстоит в эту лихую годину.
Но только своим — не с чужого плеча —
пошли нам, Господь, настоящего сына
России: второго Фому Фомича.

              *         *         *

Держи траву в степи сухой, как порох,
держи над садом персиковый дух
и синих пиний шум, среди которых,
набрав шалфея с розмарином ворох,
я к морю на закате добреду.

Держи, волна, неси меня в объятьях
навстречу солнцу, жгучему углю.
Прими как есть, без золота и платья.
Как жаль, что лишь теперь могу сказать я,
что я с тобой и я тебя люблю.

Держи меня, как малых держат дома, 
как помогает якорь кораблю.
Пусть рыжая бесстыжая текома*
протянет губы трубочкой в истоме,
чтобы отдать заветное шмелю.

  Вот и она - текома: