«Жизнь моя – железная дорога…»

  Чуть больше месяца назад любители хорошей поэзии отмечали 110 лет со дня рождения Маргариты Алигер. Писательницы практически забытой, незаслуженно вычеркнутой из отечественной литературы. Стихи она писала с детства, во многом – под влиянием Некрасова. И в памяти читателей она осталась не только как лауреат Сталинской премии 1943 года, а как автор, написавший самые возвышенные стихи о железной дороге, поездах и вокзалах…

  Жизнь ассоциировалась у неё с железной дорогой – шумные поезда, переполненные людьми, курсировали по стране, которая отстраивалась и бурлила. Много путешествуя по Советскому Союзу, Алигер по-настоящему любила эту вокзальную и поездную суматоху. Так и родилось её программное стихотворение 1938 года о железной дороге – путевой репортаж с верхней полки. 

  Стихотворение начинается как будто с оборванной, откуда-то вырванной фразы, потом идёт многоточие – и сюжет как будто врывается в действительность проснувшегося пассажира без предисловий:

Тем не менее приснилось что-то.
...Но опять колёсный перестук.
После неожиданного взлёта
я на землю опускаюсь вдруг.

Не на землю,– на вторую полку
Мимо окон облако неслось.
Без конца,
без умолку,
без толку
длилось лопотание колёс.

Но, обвыкнув в неумолчном гуде,
никуда как будто не спеша,
спали люди,
разно спали люди,
громко, успокоенно дыша.

Как и мне, соседям, верно, снились
сказки без начала и конца...
В шуме я не слышала, как бились
их живые, тёплые сердца,

но они стучали мерно.
Верю
сердцу человеческому я.
...Толстыми подошвами скрипя,
проводник прошёл и хлопнул дверью.

И светало.
Дым стоял у окон,
обагрённый маревом зари,
точно распускающийся кокон
с розовою бабочкой внутри,

Есть в движенье сладость и тревога.
Станция, внезапный поворот –
Жизнь моя – железная дорога,
вечное стремление вперёд.

Жёлтые вокзальные буфеты,
фикусы, которым не цвести,
чёрные, холодные котлеты,
на стене суровые запреты,
тихое, щемящее «прости».

Слишком много дальних расстояний,–
только бы хватило кратких дней!
Слишком много встреч и расставаний
на вокзалах юности моей.

Где-то на далёкой остановке,
синие путевки пролистав,
составитель, сонный и неловкий,
собирает экстренный состав.

И опять глухие перегоны,
запах дыма горький и родной.
И опять зеленые вагоны
пробегают линией одной.

И опять мелькают осторожно
вдольбереговые огоньки
по теченью железнодорожной
в горизонт впадающей реки.

Дальних рельс мерцанье голубое...
Так лети, судьба моя, лети!
Вот они,
твои,
перед тобою,
железнодорожные пути.

Чтоб в колёсном гомоне и гуде,
чтоб в пути до самого конца
вкруг меня всегда дышали люди,
разные, несхожие с лица.

Чтобы я забыла боль и горесть
разочарований и невзгод,
чтобы мне навек осталась скорость,
вечное стремление вперёд!

     В 1980‑е имя Маргариты Алигер стали редко упоминать в разговорах о поэзии, о ней стали писать с каким-то мелким высокомерием. Таким был выбор критики, но не читателей, достучаться до сердец которых она всегда умела. Поэтому движение по построенной ею железнодорожной ветке в русской поэзии не прекратится…

  P.S. А в следующем, 1939 году, Маргарита опубликовала прекрасные стихи на тему "В буре электрического света умирает юная Джульетта". Искренне благодарю https://cont.ws/@arrow  за напоминание о них.

Высокочтимые Капулетти,
глубокоуважаемые Монтекки,
мальчик и девочка — это дети,
В мире прославили вас навеки!

Не родовитость и не заслуги,
Не звонкое злато, не острые шпаги,
не славные предки, не верные слуги,
а любовь, исполненная отваги.

Вас прославила вовсе другая победа,
другая мера, цена другая…
Или всё-таки тот, кто об этом поведал,
безвестный поэт из туманного края?

Хотя говорят, что того поэта
вообще на земле никогда не бывало…
Но ведь был же Ромео, была Джульетта,
страсть, полная трепета и накала.

И так Ромео пылок и нежен,
так растворилась в любви Джульетта,
что жил на свете Шекспир или не жил,
честное слово, неважно и это!

Мир добрый, жестокий, нежный, кровавый,
залитый слезами и лунным светом,
поэт не ждёт ни богатства, ни славы,
он просто не может молчать об этом.

Ни о чем с человечеством не условясь,
ничего не спросив у грядущих столетий,
он просто живёт и живёт, как повесть,
которой печальнее нет на свете.