Читатели спрашивают, почему в России запрещены матерные слова в кино. На первый взгляд, запрет кажется глупым: преступления, включая довольно жестокие, показывать можно, а матерные слова произносить почему-то нельзя. Как говорил герой анекдота, «Жозефина Павловна есть, а слова нет». Предрассудки какие-то, ханжество и фарисейство.
Глубинные причины запрета обсценной лексики следует искать в нашей истории. Революция 1917 года была революцией окраин, направленной против русского имперского центра. Для многих это прозвучит как конспирология, так как в позднем СССР про корни коммунизма старались не вспоминать, однако до 1937-38 годов нерусское лицо революции было предметно-наглядным, очевидным каждому. Свой «интернационализм» подчёркивали и сами большевики. Любопытным рекомендую задуматься над фамилиями революционеров, красных героев Гражданской и первых советских начальников. Прочесть «Думу про Опанаса» революционного поэта Багрицкого, посмотреть на фотографии руководства РСДРП (ссылка).
Кстати, типичный пролетарий в наше время — неквалифицированный гастарбайтер, плохо говорящий по-русски. Если бы Ленин устраивал революцию сегодня, он бы напирал на тяжёлые условия жизни гастарбайтеров, которые ютятся в тесноте коммуналок и терпят иногда грубое обращение со стороны полиции.
Совсем другое дело — русский рабочий со своей квартирой и машиной, с ежегодным отпуском и соцпакетом. Обычные наши сварщики, фрезеровщики, автомеханики являются по ленинским меркам представителями рабочей аристократии, то есть врагами революции. Цитирую Владимира Ильича (ссылка):
…слой обуржуазившихся рабочих или «рабочей аристократии», вполне мещанских по образу жизни, по размерам заработков, по всему своему миросозерцанию, есть главная опора II Интернационала, а в наши дни главная социальная (не военная) опора буржуазии. Ибо это настоящие агенты буржуазии в рабочем движении, рабочие приказчики класса капиталистов… настоящие проводники реформизма и шовинизма. В гражданской войне пролетариата с буржуазией они неизбежно становятся, в немалом числе, на сторону буржуазии, на сторону «версальцев» против «коммунаров»…
Ленин был прав, квалифицированные русские рабочие революцию не приняли. Характерный штрих: в Белую Армию рабочие записывались добровольно, целыми отрядами и рабочими дружинами, тогда как костяком Красной Армии были «интернационалисты», а рабочими и крестьянами она пополнялась через принудительный призыв. Когда было возможно, рабочие и крестьяне предпочитали против Ленина восставать, и эти восстания большевики подавляли с большим трудом (ссылка).
Повторюсь, революция 1917 года была революцией окраин, направленной против русского имперского центра. Поэтому в ходе борьбы против «великорусского шовинизма» большевики не только физически захватывали города, но и уничтожали русскую дореволюционную культуру, заменяя её поначалу на полный нигилизм, то есть на отрицание вообще всех старых ценностей.
Через некоторое время, однако, большевики пресытились нигилизмом, так как он хорош только для разрушения чужой государственности, и начали строить новую советскую мораль. Вольница закончилась вместе с «Вы любите розы?» и прочими непристойными шутками Маяковского — уже в 1930-е требования к пристойности резко ужесточились, и редакторы снова начали краснеть от грубых слов. Проблема была в том, что советская мораль была моралью стыда: она строилась исключительно на внешних подпорках, не затрагивая внутренние убеждения своих носителей.
Творческий интеллигент, соблюдавший советские правила, поощрялся карьерным ростом и прочими благами. Не соблюдавший — упирался в карьерный потолок, подвергался осуждению коллектива и прочим гонениям.
Элементарные шкурные интересы заставляли советскую интеллигенцию следовать за линией партии. Внутри, однако, советская интеллигенция на протяжении всех 75 лет так и оставалась окраинной, местечковой, с размытыми понятиями о добре и зле. Новым типажом героя интеллигенции стал кто-то типа бывалого таксиста, который может и пошутить матерно, чтобы молодые таксисты прыснули со смеху, и уголовные понятия разъяснить. Трансформация была закономерной, так как примитивный воинствующий атеизм, совмещённый с раздутым самомнением, порождал нигилистическую установку «а шо такого?».
— Вы донесли на товарища, чтобы продвинуться по карьерной лестнице!
— А шо такого?
— Вы отреклись от собственных родителей!
— А шо такого?
— Вы разрушаете храмы, оскверняете могилы и сносите памятники!
— А шо такого?
— Вы предали своё Отечество!
— А шо такого?
Вопрос «а шо такого?» вполне разумен. С примитивно-рациональной точки зрения нет ничего такого в том, чтобы предать свою страну, встав на сторону Японии, которая напала на Россию в 1905 году, или на сторону Германии, которая напала на Россию в 1914. Предательство даже практично: некоторые не без оснований полагают, что именно освобождение от моральных «оков» стало одной из причин победы большевиков в Гражданской войне. Носитель установки «а шо такого?» не ошибается, у него просто иная, чуждая для русского народа логика. Спорить с такой логикой нельзя: как верно заметила Зинаида Гиппиус, если это надо объяснять, то это не надо объяснять.
В общем, типаж Достоевского ушёл в прошлое. Ему на смену после 1917 года пришла идейно антирусская интеллигенция с окраин — иногда способная, даже с проблесками таланта, но всё же более примитивная, без внутреннего стержня, с варварским уважением к грубой силе. Пока советская власть была жёсткой, советская творческая интеллигенция покорно держалась в узде — писала в стол, показывала фиги в карманах и даже проявляла ура-патриотизм в духе «смелее лейте кровь, товарищи».
После распада СССР в 1991 году советская интеллигенция лишилась узды, принуждавшей её соблюдать видимость приличий — чиновники и спецслужбы перестали контролировать «творцов». В 1990-е всё пошло по Достоевскому: «если Бога нет, то всё позволено» (или, ближе к оригинальному тексту, «нет добродетели, если нет бессмертия»).
Напомню неприятный факт, который общеизвестен, но от которого старательно отворачиваются, чтобы не обижать заслуженных мэтров. Огромная (!) доля постсоветской интеллигенции крепко стоит на позициях смердяковщины, то есть зоологической русофобии и прямого предательства России. По примеру Ленина и Сталина, которые гордились своей подрывной работой в тылах воюющей страны, многие современные нам интеллигенты без малейших моральных колебаний помогают иностранному врагу. Их может иногда остановить страх перед законом или начальством, но редко — страх перед своей совестью. Стыда же у них нет, так как предать Россию в пользу Запада — одобряемый в креативной тусовке поступок.
Вернёмся к обсценной лексике в кино. Одним из маркеров нигилизма, то есть установки «а шо такого?», является матерная ругань в непредназначенных для этого местах. Посмотрите на наших страдающих соседей, на землях которых, кстати, революция 1917 года и вызрела. Грязная ругань стала там нормой жизни: обильно сквернословят и журналисты, и чиновники, и политики, и даже глава государства.
Как я указал выше, невозможно объяснить нигилисту, почему следует контролировать свою публичную речь, избегая мата, глумления и розжига: любые объяснения упираются в универсальное «а шо такого?». При этом мы видим, что помимо публичной матерной ругани, которая сама по себе является всего лишь симптомом, наши соседи позволяют себе многие другие невозможные для порядочных людей действия: начиная с добровольной сдачи Западу интересов собственной непутёвой страны и заканчивая последовательным откатом от принципов современной морали к худшим практикам средневековья.
Полагаю, запрет на мат в кино, на радио и на других публичных площадках полезен, потому что он защищает русское общество от нигилистов, которые ни во что не верят и никаких правил морали не признают. Это естественное продолжение запрета на пропаганду срамного блуда: запрет мата устанавливает ещё одну границу между нормой и болезнью, между хорошими и плохими поступками.
Сейчас в среде здоровых русских националистов (главными из которых, напомню, являются Путин и Медведев) постепенно складывается убеждение, что матерная ругань является одним из маркеров «свой-чужой».
Пока что маркер далёк от идеала, он допускает много ложных срабатываний в обе стороны. В 2025 году ещё есть приличные люди, которые периодически матерятся с экрана, и есть абсолютно неприличные люди, от которых невозможно услышать матерное слово даже в частных беседах. Однако примета всё же работает — обилие неуместного мата в публичной речи часто является симптомом душевной порчи. Лично я спокойно отношусь к скабрезностям в курилке, но настораживаюсь, услышав гнилословие на публике. Может быть, передо мной просто матерщинник, то есть носитель мелкого и простительного порока. А может быть, передо мной «ашотакович», с которым следует держать ухо востро
Оценили 79 человек
105 кармы