24 июля 1914 года в жандармерию поступил «сигнал». Агент сообщил о том, что на веранде курзала в Струковском саду слышал разговор сотрудника Жигулевского завода Люциуса и неизвестного брюнета. «Брюнет на польском языке сообщил Люциусу слова, означающие в переводе на русский язык, «а наши уже стягивают силы на границе с Галицией», — докладывал агент. Получив эти сведения, Люциус быстро собрался и ушел из сада. Вскоре выяснилось, что гражданин, беседовавший с Люциусом, был неоднократно замечен на патриотических митингах, приуроченных к отправке воинских эшелонов с вокзала Самары.
На следующий день в самарских газетах появилась информация о начале мобилизации. Жандармы провели обыск в квартире племянника Альфреда фон Вакано, Виктора Алоизовича. Ничего сверхсекретного не обнаружили, тем не менее, уже 28 июля Виктора фон Вакано и еще двух служащих пивоваренного завода, среди коих был и бывший секретарь консульства Австрии Люциус, по постановлению самарского губернатора признали опасными для общественного спокойствия и выслали в Оренбург.
«29 июля 1914 года. Начальнику Самарского Губернского Жандармского Управления.
…По приказанию Штаба Московского военного округа, в следствии мобилизационного периода, покорнейше прошу Ваше Высокоблагородие не отказать в распоряжении установить особое негласное наблюдение за проживающими в Самаре австрийским уроженцами, владельцами пивоваренного завода Альфредом фон Вакано и Владимиром фон Вакано (отец и сын)…
Подполковник Князь Туркистанов.»
Почему приказ о начале негласного наблюдения поступил из Москвы только сейчас, буквально за неделю до начала войны? Скорее всего, у контрразведчиков появилась дополнительная информация, связанная с февральской экскурсией по Самаре двух иностранцев — Гюнтеля и Кюнцеля. К этому моменту австрийцы отрабатывались спецслужбами уже несколько месяцев. Из Самары они отправились в Оренбург и далее по городам Средней Азии. В Оренбурге к ним подсел под видом пассажира сотрудник контрразведывательного отделения, вошел в доверие и даже получил от капитана Кюнцеля приглашение в Вену. В течение всей поездки иностранцев вели «попутчики», «извозчики» и просто «приветливые аборигены».
Они докладывали о том, что внимательные путешественники фотографируют различные стратегические объекты и делают пометки в топографических картах. На вопросы «попутчиков» — мол, зачем, например, фотографировать мост или войсковую часть? — австрийцы отвечали: «Мы профессора геологии Венского университета. Занимаемся в России исследованиями». По всему пути следования на станциях их встречали представители крупных фирм, руководство которых, как не трудно догадаться, являлись австрийскими подданными. От встречающих путешественники получали сведения конфиденциального характера. Контакты, разумеется, фиксировались. Так, сотрудники Ташкентского контрразведывательного отделения взяли «на карандаш» представителей фирм «Проводник», «Искандер», «Шиндель», конторы Ганьшина и Шаревского.
Как отметил в докладе полковник Туркестанов, борьба с такого рода шпионством была безрезультатной: «Потому что офицеры эти не всегда ведут записи, а производят разведку маршрутов, а отчасти и дислокации войск на память, получая нужные сведения также изустно от своих соотечественников, осевших в каждом уголке России».
Прибыв в Москву, капитан Гюнтер через некоторое время уехал во Владивосток, а оттуда — в Японию. Кюнцеля контрразведчики решили не упускать. Ночью сотрудники контрразведывательного отделения в сопровождении жандармов провели обыск в номере гостиницы «Шереметьевского подворье». Как и ожидалось, Рудольф Кюнцель ничего противоправного при себе не держал, разве что удостоверение сотрудника разведывательного бюро австрийского Генерального штаба показывало, чем реально занимался «профессор геологии». На совещании полковник Туркестанов поставил вопрос о привлечении капитана Кюнцеля к уголовной ответственности за шпионаж. Однако заместитель прокурора Московской судебной палаты Добраков напомнил, что предъявить Кюнцелю обвинение решительно невозможно, так как материалы против разведчика собраны оперативным путем, а значит, не могут быть использованы в качестве доказательства на судебном процессе.
Не законодательство, а мечта шпиона! Но это что! Чтобы уйти от ответственности, подозреваемому в шпионаже достаточно было сказать, что он не знал о секретном характере документов, которые передал или намеревался передать иностранцам. Именно по этой причине был замят еще один скандал, связанный с Владимиром Вакано, когда завскладом Жигулевского пивзавода в Царицыне передал Вакано собранные газетные вырезки о баллистических характеристиках продукции царицынского артиллерийского завода. На запрос из Самары полковник Туркистанов ответил в том духе, что сведения по существу совершенно секретные, но доказать ничего не получится, так как добыты они из открытых источников.
Что до капитана Кюнцеля, то перед законами того времени оказалось бессильно даже Министерство иностранных дел. Чиновники МИД на запрос из контрразведывательного отдела ответили дипломатично:
«Предъявление австро-венгерскому правительству обвинения против австрийских офицеров, носящего неопределенный характер, как например, посещение ими господина фон Вакано, у которого бывают проездом германские офицеры, и прогулка на автомобиле мимо казенного Трубного завода, едва ли может увенчаться успехом. Поэтому Министерство иностранных дел затруднялось обвинить перед австрийским правительством офицеров Кюнцеля и Гюнтера в занятии военной разведкой и, тем более, подкрепить это обвинение угрозой высылки офицеров, изучающих русский язык, при повторении подобных случаев.»
Кюнцель благополучно убыл на Родину. А вместо «засветившехся» разведчиков в Россию для «изучения русского языка» приехали новые любители словесности — капитаны Голинка и Стипзиц фон Тернова. Однако в Москве австрийцы пробыли недолго. Агенты доложили, что 15 июля, после встречи с австро-венгерским консулом, сотрудники разведывательного бюро спешно собрали вещи и разъехались. Один — в Белосток, второй — в Орел. Российские контрразведчики этот маневр ожидали. Им было известно, что в случае возникновения угрозы войны, путешественники попытаются перебраться домой, попутно изучая ситуацию на железнодорожных магистралях. Поэтому было принято решение об аресте австрийских разведчиков на границе. Задержали их 16 и 17 июля, изъяв у разведчиков секретные документы австрийских миссий. А 18 июля Владимир Вакано — между прочим, представитель австро-венгерского консульства! — отправил телеграмму в Берлин с информацией о начале мобилизации в России…
Начальник самарского губернского жандармского управления Михаил Познанский направил в МВД предложение выслать отца и сына Вакано сроком на пять лет под гласный надзор полиции. Москва сочла срок в пять лет завышенным (есть версия, что за клан Вакано заступились), и предписала выслать подозреваемых не в Сибирь, а в избранное ими место жительства на два года. Срок высылки исчислять с 12 октября 1915 года.
В сентябре 1917 года либерально настроенные члены судебно-следственной комиссии Самарского губернского комитета народной власти оправдали клан Вакано, а боевого офицера, начальника самарского ГЖУ полковника Михаила Познанского обвинили в превышении должностных полномочий.
Спустя почти сто лет с тех далеких событий в Самаре на стене Жигулевского пивоваренного завода повесили мемориальную табличку с надписью
«…благоустроителю города Самара от благодарных потомков».
Оценили 2 человека
4 кармы