Экономический рост в России в последние два года, происходящий вопреки санкциям, изумил зарубежных экспертов, а самому Путину дал повод для бахвальства: "Вся экономика продемонстрировала устойчивость, выдержала беспрецедентное внешнее давление и продолжает уверенно развиваться… Наша экономика растёт, в отличие от их экономик, и сегодня… по паритету покупательной способности, по объёму стала первой в Европе, пятой в мире".
При этом в последние полтора десятилетия российские власти заказали, а историки и архивисты опубликовали немало документов и академических исследований о финансовой системе СССР в годы Второй мировой и после неё. Это заставляет с уверенностью предполагать: при подготовке большой войны против Украины тщательно учитывался и тот опыт предшественников, когда народное хозяйство росло, а уровень жизни населения снижался. Об одном из до сих пор не раскрытых страшных источников "социалистического накопления" второй половины 1940-х пойдёт речь в настоящей статье.
Второй управляемый голод
Поскольку в ходе индустриализации (огромных трат на ВПК, которые не возвращались в бюджет), а также военных расходов 1939–1945 годов государство, не стесняясь, включало печатный станок, то к концу Второй мировой у части населения СССР на руках находилась огромная денежная масса – 66 миллиардов рублей. Причём распределялась она крайне неравномерно. Подавляющее большинство прозябало в убожестве, а то и умирало от голода – не только в блокадном Ленинграде, но и на Урале или в Средней Азии. Однако сбережения были у представителей номенклатуры, узкого круга специалистов или артистов, а главное, тех, кто торговал под немецкой оккупацией вполне легально, а в советском тылу – вопреки антиправовым законам, но часто с попустительства властей или же перенося сравнительно лёгкие наказания (изъятие товаров и денежные штрафы). По официальной терминологии перекупщики именовались спекулянтами.
Кроме того, авторы объёмного аналитического доклада о денежном обращении в СССР в 1940-е годы Владимир Батырёв и Исаак Славный отмечали в нём, что после войны "значительные денежные остатки осели у тех лиц, которые получили большие демобилизационные выплаты при уходе из Красной армии, а также у тех демобилизованных, которые привезли с собой некоторые трофейные ценности и реализовали их по рыночным ценам".
В начале декабря 1945 года в докладной записке Молотову председатель правления Госбанка и по совместительству заместитель наркома финансов СССР Яков Голев внёс предложение по выкачке у населения "лишних" денег: "В целях увеличения покупательной силы рубля и усиления его роли в борьбе за повышение производительности труда и укрепление хозрасчёта необходимо уже в 1946 г. изъять из обращения 5–7 млрд руб. (…) Главным образом за счёт расширения розничного товарооборота". Последние слова этого отрывка Молотов подчеркнул. В эти месяцы разворачивалась сеть государственных булочных, весьма дорого продававших хлеб и кондитерские изделия, однако небольшая прослойка, у которой были деньги, всё равно покупала эти мучные изделия.
Горожане и небольшая часть селян снабжались в значительной степени по карточкам, поэтому для дальнейшей выкачки из граждан наличности Сталин предпринял простой шаг. В начале сентября 1946 года он в два раза повысил цены на пайковый хлеб, снял с карточного довольствия всех, кто проживал в сельской местности, а также детей рабочих и одновременно несколько снизил цены на хлеб в коммерческой торговле – но они всё равно оставались значительно выше пайковых цен, да и себестоимости хлеба.
В результате за 1946 год из оборота было изъято, в основном с помощью Особторга – коммерческой продажи водки, а затем и хлеба, 8,1 миллиарда рублей наличных денег. Государство положило их себе в карман и потратило на ВПК. Немалая часть населения обеднела, но худшее было впереди.
При этом, поскольку массированные хлебозаготовки августа-сентября не оставили в колхозах ряда областей европейской части СССР и Сибири хлеба даже для выдачи колхозникам на трудодни, а часто и семенного зерна, они были обречены не просто на недоедание, а на голодомор. Тем более что в степных районах летом 1946 года грянула засуха, из-за чего урожай приусадебных участков, на которых обычно выращивали корнеплоды и овощи, также был низкий. Цены на продукты питания взлетели и на колхозных рынках.
Многие поняли, куда идёт дело, и Хрущёв вспоминал, что попытался отвести беду от Украины: "Я поручил подготовить документ в Совмин СССР с показом наших нужд. Мы хотели, чтобы нам дали карточки с централизованным обеспечением не только городского, а и сельского населения каким-то количеством продуктов и кое-где просто организовали бы питание голодающих. (…) Но я сомневался в успехе, потому что знал Сталина, его жестокость и грубость. Меня старались переубедить мои друзья в Москве: "Мы договорились, что если вы подпишете этот документ на имя Сталина (а все такие документы адресовались только Сталину), то он даже не попадёт ему в руки. Мы условились с Косыгиным (тогда Косыгин занимался этими вопросами). Он сказал, что вот столько-то миллионов карточек сможет нам дать".
Однако вождь держал этот вопрос на личном контроле, и 19 октября 1946 года Хрущёв прочёл его следующую телеграмму, копия которой ушла не только членам, но и кандидатам в члены Политбюро: "Я получил ряд Ваших записок с цифровыми данными об урожайности на Украине, о заготовительных возможностях Украины, о необходимом количестве пайков для населения Украины и тому подобное. Должен Вам сказать, что ни одна из Ваших записок не заслуживает внимания. Такими необоснованными записками обычно отгораживаются некоторые сомнительные политические деятели от Советского Союза для того, чтобы не выполнять задания партии. Предупреждаю Вас, что, если Вы и впредь будете стоять на этом негосударственном и небольшевистском пути, дело может кончиться плохо".
Никита Сергеевич подумал о расстреле, но отделался при встрече словесной выволочкой.
Примерно так же закончились попытки Косыгина спасти Молдавию, о чём свидетельствовал экономист Анатолий Болдырев: "Алексей Николаевич пригласил стенографистку, продиктовал короткую записку Сталину, подписал её и, договорившись о приёме, отправился к нему, захватив телеграммы. (…) Неожиданно быстро возвратился Косыгин. Лицо его было покрыто красными пятнами, руки дрожали. Бросив на стол свою записку и пачку телеграмм… резко, с неожиданной откровенностью произнёс:
– Он отказал. Сказал, что не верит паникерам и не намерен разбазаривать резервы".
Острая реакция Сталина на попытки его переубедить, отсутствие какой-либо контраргументации с его стороны свидетельствуют о том, что он отлично ведал, что творил.
При этом голод 1946–1947 годов находится в тени Большого голода начала 1930-х и незаслуженно обделён вниманием историков. Во всём мире по этому вопросу вышло всего две монографии – москвича Вениамина Зимы и американца Николаса Гэнсона, и оба автора пишут о том, что катастрофа была искусственной, её можно было избежать.
Да, после Второй мировой от голода погибло меньше, чем в ходе индустриализации. В 1946–47 годах ушло из жизни около одного миллиона – от голода, и ещё около миллиона – от болезней, им вызванных. Ещё около двух миллионов стали инвалидами.
Но, с другой стороны, этот чудовищный акт был не просто умышленным, а прошёл по опробованной схеме, стал рецидивом преступления 1932–33 годов. Вину вождя усугубляет и тот факт, что он истреблял людей после кровопролитнейшей в истории страны и всего человечества войны, на которой он положил десятки миллионов своих подданных на фронте и в тылу – тоже голодом.
Во-первых, в стране хранились стратегические запасы зерна и другого продовольствия, которых вполне хватало, чтобы предотвратить гибель людей. Во-вторых, в 1946 году из Советского Союза было экспортировано 1,7 миллиона тонн, в 1947-м – 800 тысяч тонн, а в 1948 году, когда крестьяне кое-где ещё умирали, – вообще 3,2 миллиона тонн хлебного зерна. Кроме того, в распоряжении властей находились несметные сокровища, о которых искренне вспоминал Молотов: "Страна была разрушена, люди жили бедно, голодали, а у нас был огромный золотой запас скоплен, и платины было столько, что не показывали на мировом рынке, боясь обесценить!" Но у вождя аппетиты были также мировые, и в мае 1946 года, перед голодом, а затем прямо в разгар бедствия – весной 1947 года были проведены государственные займы у населения "на восстановление" страны, оба раза по 20 миллиардов рублей.
То есть военные потери были ни при чём, как и засуха, ареал которой не совпадал с обширной географией голода. Природные неурядицы лишь ловко использовались Сталиным как предлог для того, чтобы обрекать поданных на каннибализм, голодную смерть или, в большинстве случаев, "просто" на голод и недоедание. О засухе по указанию вождя писала советская пресса, поэтому немало граждан относилось к происходящему если не с пониманием, то с фаталистическим безразличием. Всего голодало около ста миллионов человек, то есть больше половины жителей СССР.
При этом истребление было управляемым. Отняв у крестьян хлеб и значительную часть другой еды натуральными налогами, государство с конца 1946 по июль 1947 года по крохам высылало в голодающие регионы продовольствие, чтобы умерли не все. Чуть лучше снабжалось население городов и рабочих посёлков, хотя в ряде случаев умирали и пролетарии, а чаще их дети, которых, повторим, сняли с карточного довольствия.
Как и в начале 1930-х, когда Голодомор стал одной из мер Сталина по подготовке Второй мировой войны, так голод 1946–47 годов стал шагом по подготовке Третьей. И если умысел голода 1930-х был раскрыт книгой Елены Осокиной "Золото для индустриализации. Торгсин", то два вышеназванных историка – Зима и Гэнсон – исследователи трагедии 1940-х, к сожалению, почему-то не использовали формулу, открытую Осокиной, для прояснения мотива вождя. Сделаем же это.
Золото для вождя
На 1 января 1941 года в СССР было всего 159 ювелирных магазинов и 14 палаток, так как власти знали – нищему и отощавшему населению вовсе не до украшений. На 1 января 1945 года сеть, которая восстанавливалась по мере продвижения Красной армии на Запад, составила 130 магазинов и 15 палаток. Казалось бы, что на этом можно остановиться – население СССР в ходе советско-германской войны сильно сократилось, к тому же и в победном 1945-м некоторые умирали от голода. Однако расширение сети продолжалось, и на 1 января 1948 года магазинов насчитывалось уже 221, палаток – 97, а также 37 отдельных скупочных пунктов, не считая пунктов при магазинах. Их число росло и далее.
В архивах сохранилась документация Ювелирторга тех лет, где с гордостью отмечается, что в 1944 году скупка золотых изделий по сравнению с прошлым годом выросла более чем вдвое – на 132,3%, составив свыше полутонны против 171,3 кг в 1943-м. Серебра контора приобрела вообще в шесть раз больше – почти 12 тонн. А ещё у населения принимали драгоценные камни, ювелирные изделия, золотые часы, а также художественные предметы, часы не из драгоценных металлов, антиквариат, пишущие и счётные машинки (арифмометры) – предметы роскоши или просто вещи с высокой добавленной стоимостью. Именно в 1944-м Ювелирторг добился у руководства наркомата торговли права отоваривать их в том числе и промышленными товарами, то есть принимать у граждан в обносках и заплатах золото и иные ценности в обмен на дефицитный ширпотреб, в частности ткани.
Ну, а затем золото и драгоценности потекли в казну родины ручьём.
В 1945-м Ювелирторг скупил у населения 843 килограмма золота и 9 тонн серебра, а в первом голодном 1946-м – 1737,2 килограмма жёлтого металла и почти четырнадцать тонн серебра.
Руководство конторы по итогам военного и послевоенного времени отмечало: "Установилась определённая закономерность, что с падением реализации увеличивается поступление ценностей, такое положение было и в 1946 г." Иными словами, если народ нищал, то ювелирные товары у государства покупал мало, зато больше их ему продавал.
В 1947-м голодающие сбывали остатки, и улов конторы несколько снизился по золоту – 1140 кг, зато по серебру стал рекордным – свыше 15 тонн.
Как в 1932–33 годах вождь вымогал у крестьян фамильные украшения – крестики, обручальные кольца, цепочки – в обмен на еду, отнятую у них же, так в 1946-1947-м он выдавливал из народа-победителя "трофеи", награбленные в ходе Второй мировой в Европе и Азии, а также деньги, полученные от их продажи. Не случайно самый страшный голод был в Молдавии, принятой в "советскую семью народов" лишь в 1940-м. По расчётам вождя, у жителей этой республики на руках должны были оставаться не только трофеи, но и фамильные ценности, которые тоже надо было потратить на мировую революцию.
Только, в отличие от системы Торгсина, на сей раз ради маскировки по всему СССР скупка ценностей и продажа продовольствия обычно осуществлялись в разных пунктах. Хлеб и другая еда продавались в коммерческих магазинах "Особторга" за обычные рубли, но очень дорого. Государство получало сверхприбыли. Доходы госбюджета от налога с оборота составили в 1944 году 95, в 1945-м – 123, в 1946-м – 131, а в самом страшном 1947 году – 234 миллиарда рублей, заняв рекордную долю в поступлениях в казну – 62,1%. При этом названный выше объём приобретённых за бесценок драгоценных металлов довольно скромен по сравнению с обильной смертельной жатвой 1932–33 годов.
Однако, во-первых, скупка драгоценных металлов проводилась ещё и Сбербанком, и отчасти трестом под названием "Золотопродснаб" – сетью ведомственных магазинов, которая обслуживала золотодобывающую промышленность. Их было больше, чем магазинов Ювелирторга: в 1943 году – 363, а на 1 января 1949 года – 673. И они повторяли бартерную практику Торгсина – меняли драгметаллы на еду или промтовары. Хотя изначально этот механизм задумывался для скупки шлихтового золота у старателей, в голодные военные годы туда понесли золотые изделия и проживавшие поблизости граждане, занятые в других отраслях.
Во-вторых, и это главное, государство скупало у населения трофейные вещи. Причём этим занимался не столько "Ювелирторг", сколько комиссионные магазины, сеть которых в 1943–48 годах расширялась просто лавинообразно, ломбарды, а также кооперативы, в том числе кооперация инвалидов.
В-третьих, в 1946–47 годах государство с помощью сети Особторга – то есть продажи еды и алкоголя без карточек – изъяло у населения огромную сумму наличных денег – 10,5 миллиарда рублей.
Кроме того, поскольку из-за масштабных эмиссий 1930–40-х годов у оборотистого меньшинства на руках было немало наличных денег, которые были нужны умирающим крестьянам для того, чтобы купить хлеб в Особторге, колхозники часто продавали имущество не государству, а соседу. Поэтому голод способствовал концентрации драгоценностей или просто ценных вещей у частных перекупщиков. Таковых государство называло спекулянтами, и в 1947–50 годах МВД и МГБ провели кампанию арестов таких теневых торговцев, а затем – конфискацию их имущества. Так было куда проще заполучить эти ценности, чем выискивать их в море ветеранов и их родни.
Сталин отлично знал, что у населения есть что продавать, о чём, в частности, свидетельствовал черногорский коммунистический деятель и литератор Милован Джилас. В 1944 году население Югославии испытало разгул мародерства и насилия советских солдат. От жалоб местных партизанских лидеров генералы отмахивались. В конце концов делегация югославских коммунистов сообщила о происходящем лично Сталину, который расплакался, разразившись тирадой о величии собственных вооруженных сил: "И эту армию оскорбил не кто иной, как Джилас!.. Знает ли Джилас, который сам писатель, что такое человеческие страдания и человеческое сердце? Разве он не может понять бойца, прошедшего тысячи километров сквозь кровь, и огонь, и смерть, если тот пошалит с женщиной или заберёт какой-нибудь пустяк?"
31 октября 1944 года вождь послал раздражённую телеграмму Иосипу Броз Тито: "…Ошибки отдельных офицеров и бойцов Красной Армии обобщают у Вас и распространяют на всю Красную Армию. Нельзя так оскорблять армию, которая помогает Вам изгонять немцев и обливается кровью в боях с немецкими захватчиками. (…) Если красноармейцы узнают, что Джилас и те, кто ему не возражали, считают английских офицеров в моральном отношении выше советских офицеров, то они завыли бы от такой незаслуженной обиды".
А через два месяца Сталин вообще приказал вести разбой постановлением Государственного комитета обороны (ГКО) №7192 от 23 декабря 1944 года. Согласно ему, позволялось отправлять раз в месяц домой посылки – солдатам до 5 килограммов, офицерам – 10, генералам – 16.
Однако вскоре ряд генералов запротестовал, так как войска теряли боеспособность из-за того, что были перегружены "трофеями". Возражали транспортники, в том числе железнодорожники, поскольку такой объём вещей срывал военные перевозки. Исчезла дисциплина. Кроме того, такие горы вещей и продуктов было сложно проверить на наличие в них той спрятанной добычи, которую простым смертным присваивать не разрешалось: золота и иных драгоценностей. Их следовало сдавать специальным трофейным командам – мародёрам на службе у государства.
Поэтому 10 марта 1945 года постановлением ГКО №7777 поток награбленного был резко снижен. Отныне солдатам разрешалось посылать домой "только" 1 килограмм сахара или кондитерских изделий, 200 граммов мыла, а также "трофейные изделия широкого потребления по 3–5 предметов в месяц".
Бесчинства Красной армии были вызваны не местью, а попустительством Сталина, о чём говорит его тост за красноармейцев на обеде в честь главы Чехословакии Эдуарда Бенеша 28 марта: "…Эти бойцы зачастую делают безобразия, насилуют девушек. Тов. Сталин сказал, что он хочет, чтобы чехословаки не слишком очаровывались Красной Армией, чтобы затем им не слишком разочаровываться. Он, тов. Сталин, хочет, чтобы чехословаки поняли психологию, поняли душу рядового бойца Красной Армии, чтобы они поняли его переживания, что он, рискуя все время своей жизнью, прошел большой и тяжелый путь. Тов. Сталин сказал, что он поднимает бокал за то, чтобы чехословаки поняли и извинили бойцов Красной Армии".
Но главным для вождя было вывезти как можно больше имущества в СССР, о чём свидетельствует фрагменты его речи на совещании с командующими фронтов и родами войск по вопросам демобилизации Красной армии в мае 1945 года: "Каждому увольняемому бойцу продать по дешевой цене трофейные товары и дать жалование за столько лет, сколько он прослужил в армии. При увольнении на руки выдать сухой паёк (чтобы победитель довёз добычу до СССР, а не обменял по дороге на еду. – А. Г.) (…)
При демобилизации не отпускать бойцов и офицеров с пустыми руками – раздавать радиоприемники, велосипеды и др. вещи и, кроме того, организовать через хозяйственный аппарат полка продажу различных товаров".
Через месяц эти указания Сталин уточнил постановлением ГКО №9054-С, 11-й пункт которого гласил: "Разрешить Военным Советам фронтов и армий:
а) Бесплатную выдачу из трофейного имущества в качестве подарков увольняемым по демобилизации красноармейцам, сержантам и офицерам, хорошо исполнявшим службу, некоторых предметов бытового пользования, как-то: велосипедов, радиоприемников, фотоаппаратов, часов, музыкальных инструментов, бритвенных приборов и других предметов, имеющихся в наличии во фронтах и армиях.
б) Организовать, кроме того, через хоз[яйственные] аппараты войсковых соединений и частей продажу за наличный расчет увольняемым военнослужащим трофейных товаров и предметов широкого потребления по норме на одного человека: ткани гражданского образца не более 6 метров, верхнее платье, бельё и трикотаж гражданского образца, взамен тканей из того же расчета по метражу; прочие предметы широкого потребления в нормах по усмотрению Военных Советов фронтов и армий. Продажу трофейных товаров производить по ценам, согласно приложению № 3. Трофейные товары и предметы широкого потребления, не вошедшие в перечень № 3, но имеющиеся в наличии в частях фронта, продавать по ценам, установленным распоряжением Военных Советов фронтов". То есть – хоть за копейку.
При этом было очевидно, что запрет на присвоение золота и бриллиантов немалая часть солдат и офицеров многомиллионного войска будет нарушать. Помимо прочего, в армии встречались и уголовники, в том числе в штрафбатах. Поэтому, чтобы награбленное или наворованное не было продано на месте или не осело в тайниках на территории оккупированных стран, последний, 17-й пункт того же постановления ГКО открыл мародёрам зелёную дорожку домой: "Освободить военнослужащих, уволенных из Красной Армии, при переезде Государственной границы от таможенного досмотра".
Часть скупленных у ветеранов в 1946–47 годах вещей и ценностей государство перепродавало населению с накруткой не на проценты, а в разы, часть шла на экспорт или позже – погашение долгов по ленд-лизу, часть оседала в виде второго в мире по величине золотого запаса. Он в условиях страшного голода постоянно рос и на 1 января 1953 года составил абсолютный максимум в истории СССР – 2040 тонн, не считая платины, бриллиантов и иных ценностей.
Причём зачастую государство обращалось с выжатыми у голодающего населения ценностями отнюдь не с ювелирным изяществом. Например, зампред Госплана СССР Николай Силуянов 30 января 1946 года в записке наркому торговли Анастасу Микояну сообщал о том, что в ряде случаев угар драгметаллов составлял крайне высокую величину: "…Положение с выпуском изделий из платины и её сплавов, а особенно изделий из золота и серебра, является совершенно недопустимым. Такой крупный потребитель золота и серебра, как Ювелирторг, вынужден прибегать к помощи ряда мелких кустарных артелей, где переработка драгоценных металлов ведётся варварскими методами и потери их исключительно велики".
Кроме того, поскольку контора проводила скупку награбленного, и чтобы украшение на аукционе, а то и на руке советского дипломата ненароком не опознали потерпевшие, следовало замести следы. По сведениям историка Владимира Тесленко, часть бриллиантов пускали на переогранку: "Секретный гранильный цех располагался в центре Москвы, недалеко от Пушкинской площади". Процитируем также записку министра торговли СССР Василия Жаворонкова для председателя бюро по торговле при Совете министров СССР Алексея Косыгина. Документ датирован мартом 1949 года, и касается плана на весь текущий год: "…Для обеспечения бриллиантов на экспорт потребуется разломать ювелирных изделий на 9,5 миллиона рублей".
Как обычно, СССР, вывозя сырьё или слабо обработанные материалы, импортировал готовые изделия – в данном случае в рамках холодной войны в Британии были проведены масштабные закупки технических алмазов для советского ВПК. Как пишет исследователь Горяинов, в начале 1950-х годов Сталин создал запас этого незаменимого материала на полтора десятилетия вперёд. Очевидно, на тот случай, если английские гранильные мастерские расплавятся от ядерных взрывов, то заводам Урала и Сибири было бы чем произвести оружие, необходимое для сокрушения США.
Для Третьей мировой Сталин готовил и ГУЛАГ, и голод 1946–47 годов дал свою жатву и в этом отношении. Власти действовали по испытанной схеме, сажая крестьян и председателей колхозов за кражу или "разбазаривание" еды, невыполнение заготовок, причём апофеоз этой политики, как пишет Вениамин Зима, пришёлся на разгар бедствия: "Указы президиума Верховного совета СССР от 4 июня того же [1947] года об уголовной ответственности за хищения государственного имущества и об усилении охраны личной собственности затмили сатанинскую силу закона от 7 августа 1932 г., прозванного в народе законом о пяти колосках". Этот закон 1932 года получил также неформальное наименование "семь-восемь" из-за даты – седьмого числа восьмого месяца.
На "великие стройки коммунизма" – так были названы стратегические объекты 1940–1950-х – потянулись эшелоны с бесплатной рабсилой. По сведениям криминолога Виктора Лунеева, в СССР на 1946 год насчитывалось 1,3 миллиона зэков, на 1947-й – уже два миллиона, на 1948-й – 2,4 миллиона, годом позже – 2,6, а на 1950-й – 2,8 – и примерно на этом уровне их численность оставалась до смерти вождя. Иными словами, доведя армию каторжников до нужного ему количества, Сталин начал авантюру в Корее, которая могла перерасти в глобальную бойню, и далее поддерживал в экономике состояние боеготовности – как он таковое понимал – до конца своих дней.
Ограбление "кубышников"
К большой войне готовились и финансы.
Вернёмся к статистике Ювелирторга: в 1948 году он скупил у населения 1,7 тонны золота и свыше 13 тонн серебра. Напомним и показатели 1947 года: золота приобрели 1,1 тонны, а серебра – свыше 15 тонн. Почему же население всё так же продолжало отдавать государству за бесценок свои драгоценности, если голод в основном закончился? Да и вещи в комиссионки, ломбарды и кооперативную скупку всё так же несли.
Это стало следствием денежной реформы декабря 1947 года, которая ограбила ту часть советского населения, которую не разорил голод.
Это финансовое мероприятие неплохо изучено – оно представляло собой уценку, то есть девальвацию сбережений, как наличных (их держателей звали "кубышниками и спекулянтами"), так и банковских, а также девальвацию облигаций по государственным займам. Одним махом Сталин списал многие миллиарды долгов или обязательств перед народом, а также вверг заметную прослойку людей из бедности в крайнюю нищету. Голод 1946–47 годов улучшил условия для такой незатейливой операции, поскольку количество потерпевших в декабре 1947 года стало куда меньше, чем было бы, например, на 1 июня 1946 года. Ведь к началу 1948 года те из ста миллионов голодающих, у которых были какие-то накопления, за полтора года их просто проели.
Причём подавляющее большинство копило вовсе не на предметы роскоши или дачу. Кто-то, чтобы поправить здоровье или даже спасти себе или близкому человеку жизнь, копил на поездку на курорт. Иные хотели отдать детей в институт или пойти учиться сами. Но у большинства желания были куда более приземлёнными. Например, мечтали приобрести ведро краски, килограмм цемента и несколько досок, чтобы сделать ремонт в отсыревшей и продуваемой комнате. Уборщица московского мотоциклетного завода Т. Виноградова, узнав о реформе, заявила: "Я накопила 1000 руб., думала купить одежонку, а теперь опять буду ходить в лохмотьях". Ну, а колхозники преклонного возраста, которым тогда вообще не платили пенсии, в трудоспособном состоянии копили деньги просто на еду на годы старческой немощи. В одночасье весь этот неприкосновенный запас испарился, или, в лучшем случае, уменьшился в несколько раз, чаще всего – в 10. Именно по такому курсу лично Сталин приказал менять старые наличные на деньги нового образца. Снабжение по карточкам окончательно отменялось.
Помимо пополнения казны, меры 1945-48 годов по изъятию накоплений у населения обладали ещё одной важной функцией – ослабляли конкурента государства по покупке у населения же товаров и, главное, трудовых услуг – разоряли частника. В тот момент, когда у некоторых граждан были "свободные" деньги, появлялась возможность приработка вне государственных предприятий. Женщина могла пошить по заказу одежду, мужчина – разгрузить автомобиль, подработать частным извозом (если в распоряжении был автомобиль или телега), наколоть дров и натаскать воды престарелой соседке, сделать ремонт оборотистому односельчанину, студент – дать частные уроки отстающему школьнику и т. п. А вот когда деньги исчезли у подавляющего большинства граждан СССР, то единственной возможностью приработка осталось вкалывать на государство – брать по основному месту занятости сверхурочные часы или, чаще, производить больше товаров и услуг за единицу времени, если оплата была сдельная.
Таким образом, голод 1946–47 годов и денежная реформа вынудили трудоспособных жителей Советского Союза не только больше работать, чтобы не умереть от голода или не допустить смерти своих детей и близких, но и работать прямо на государство, а не "халтурить" в частном секторе. Эти страшные меры, которые не позволяли привести быт в порядок, подхлестнули полуживых подданных Сталина в нужном ему направлении.
Министр финансов Арсений Зверев в начале 1948 года с гордостью отчитывался перед вождём о результатах реформы: "Повысилось значение заработной платы и денежных доходов колхозников по трудодням в деле стимулирования роста производительности труда. Созданы предпосылки к укреплению экономических рычагов Советского государства". Директора и бригадиры колхозов, мастера и начальники цехов тщательно фиксировали объёмы выработки в страшных 1946–48 годах, и в дальнейшем власти вводили их уже как нормы, то есть снижали расценки по сдельной оплате, усиливая эксплуатацию населения.
В апреле того же года в справке об объёме текущего денежного обращения заместитель министра финансов Алексей Возяков отмечал, что тем, кому не хватало хлеба, было вовсе не до зрелищ: "Происходит резкое уменьшение реализации водки и регулируемых товаров (вино, пиво, парфюмерия); значительно повысился удельный вес продтоваров и хлебопродуктов. Вместе с тем упала выручка транспортных и зрелищных мероприятий, медленно рассасываются налоговые недоимки". Драконовскими налогами власть обложила большинство населения ещё в годы войны, а в страшном 1947 году некоторые люди выжили, потому что не заплатили подати.
Кроме этого, Сталин строил пирамиду государственных займов у населения – когда проценты по предыдущему погашались из следующего. О том, как проходили взносы "на восстановление", можно прочитать в письме московского студента Виталия Гармаша, за которое он угодил в ГУЛАГ: "Ежегодно в мае месяце министр финансов Зверев, обрюзгший карлик в позолоченным мундире, давно потерявший представление о разнице между своим и рабочим карманом, объявляет о новом государственном займе восстановления и развития народного хозяйства.
На займы уходит от месячной да трёхмесячный зарплаты каждого рабочего, крестьянина и интеллигента.
И остаётся у [токаря] П. К. из 700 рублей зарплаты без взносов, налогов и займов 400–500 рублей в месяц.
И это в той стране, где хороший мужской костюм стоит 1000–1500 рублей, демисезонное мужское пальто – 900 рублей, зимнее мужское пальто 1500 рублей, ботинки – 300 рублей.
А одежда для жены и ребёнка?
А пища? Каждый человек в СССР должен тратить на пищу не менее 15–20 рублей в день…"
При этом, как отмечали в объёмном аналитическом докладе о денежном обращении в СССР в 1940-е годы Владимир Батырёв и Исаак Славный, "доходы городского населения после деженой реформы слагаются в подавляющей части, как и до войны, за счёт доходов, получаемых от государственных предприятий и организаций, и в первую очередь за счёт фонда зарплаты". Иными словами, финансовые отношения "государство – гражданин" вновь были подготовлены к тотальной войне.
Благодаря накопленным золотовалютным резервам и финансовым трюкам второй половины 1940-х годов Сталин счёл возможным 28 февраля 1950 года отказаться от существовавшей с 1937 года привязки курса рубля к курсу доллара: "Установить золотое содержание рубля в 0,222168 грамма чистого золота". Ведь крайне неудобно обладать денежными единицами, стоимость которых определяется финансовой системой наиболее вероятного противника.
Увы, следует признать, что вождь добился от жителей СССР того, чего хотел.
Исследовательница Кристина Минкова в своей монографии об экономических отношениях сверхдержав в 1940-е годы отмечает, что 31 января 1945 года Объединенным разведывательным комитетом США (Joint Intelligence Committee) был составлен документ под названием "Оценка возможностей и намерений Советского Союза после войны". В нём отмечалось, что приоритетом Кремля станет "немедленное повышение уровня жизни" населения и высокий уровень инвестиций. В реальности лишь вторая часть этого прогноза была верной, что предопределило и следующую ошибку в этом докладе: в основных промышленных отраслях уровень промышленного производства должен был превысить довоенные показатели к 1952 году. В действительности валовые показатели основных видов индустрии сравнялись с показателями 1940 года уже через два года после окончания Второй мировой – в четвёртом квартале голодного 1947 года. Это ещё больше впечатляет, если вспомнить, что население СССР в конце 1947 года было значительно меньше, чем в 1940-м.
В сводке ЦРУ "Советские возможности по разработке и производству отдельных видов вооружения и техники" 31 октября 1946 года высказывалась гипотеза о том, что в ближайшее десятилетие Америка может спать спокойно: "Вероятно, что возможности СССР по разработке оружия на основе атомной энергии будут ограничены возможной разработкой атомной бомбы до стадии производства где-то между 1950 и 1953 годами. Исходя из этого предположения, определенное количество таких бомб может быть произведено и накоплено к 1956 году". В действительности Сталин испытал ядерное оружие уже летом 1949 года, что стало успехом не только шпионажа, но и "народного" хозяйства.
Да и в дальнейшем СССР продолжал неприятно удивлять заокеанских аналитиков, причём не только на своей территории. В частности, это видно в постановлении Совета национальной безопасности США №114/11, принятом 8 августа 1951 года: "Данные из разных источников за прошедший год показывают, что советская военная продукция отличается высоким качеством – более высоким, чем предполагалось ранее. Способность СССР развивать крупный военный потенциал там, где его не было несколько лет назад, как, например, в Северной Корее, была продемонстрирована в войне в Корее, и это потребовало пересмотра прежних суждений относительно военного потенциала [советских] сателлитов. По всем этим пунктам 68-я резолюция Совета национальной безопасности [7 апреля 1950 г.] представляла собой перспективу, которая была более благоприятной для Соединенных Штатов, чем это сейчас кажется оправданным".
И лишь смерть деспота предотвратила попытку распространить на всю планету систему государственного рэкета и поистине людоедской потогонки.
Copyright (c)2024 RFE/RL, Inc. Used with the permission of Radio Free Europe/Radio Liberty, 1250 Connecticut Ave NW, Ste 450, Washington DC 20036.
Оценили 2 человека
4 кармы