Ни о чем так много не думают и не спорят в наше время, как о человеке. Кто он? Каково его место в мироздании? К чему он призван, на что способен?
Все эти вопросы как будто заново поставлены теми глубочайшими духовными и психологическими переменами, вызванными научно-технологической революцией, которая совершается на наших глазах. С одной стороны, революция эта, казалось бы, вознесла человека на недосягаемую высоту. Действительно, человек победил природу, победил стихии, достиг Луны, а завтра сможет достичь и другие планеты. Хотя бы потенциально нет предела этому научному постижению мира, проникновению во все его тайны. Да и сама тайна, попросту говоря, постепенно рассосалась, исчезла: то, что раньше по неведению приписывали таинственным силам, о чем могли только гадать и ворожить, стало прозрачным для трезвого и рационального анализа, превратилось из тайны в задачу, которую нужно всего лишь правильно сформулировать и правильно разрешить. Heпроходит буквально дня без очередного потрясающего открытия, очередного поразительного завоевания. «Все могу, – говорит современный человек. – А что не могу сегодня, смогу завтра». Таков, несомненно, первый результат научно-технологической революции. Человек не только научился управлять космическими стихиями, но стоит на пороге активного вмешательства в действие этих стихий, полного их подчинения, и у многих дух захватывает от таких перспектив.
Но это только одна сторона, один аспект. Ибо одновременно на наших глазах совершается небывалое умаление человека, растворение его в какой-то безличной массе. Heслучайно в наши дни ключевыми словами стали «масса», «коллектив», «народ». Спорят, волнуются, кричат об их судьбе, и слово «человек» все реже означает отдельную личность, конкретного и в своей конкретности единственного человека. Здесь словно действует некий неумолимый закон: чем больше распространяется власть и могущество человечества, тем меньше остается места для человеческой личности, для внутреннего мира, внутренней жизни человека.
Человечество побеждает, а человек побежден – так можно сформулировать этот несомненный закон. Чтобы одержать эти огромные, дух захватывающие победы, нужно, чтобы как можно меньше было личного. Оно мешает, оно, как капля воды, попавшая в мотор, портит слаженное действие чудесного механизма.
Действительно, если сегодня нужно достичь Луны, а завтра – Марса или Венеры, то какое значение могут иметь личные переживания этого вот поэта, несчастная любовь этого вот маленького существа, страдания или радость отдельных человеческих песчинок, винтиков? Винтик не должен думать, винтик должен только исполнять свою функцию. Поэтому те же силы, что влекут человечество к научным победам, к воцарению над природой, одновременно влекут его к тоталитаризму в самом глубоком и страшном смысле этого слова. Все в современном мире как бы говорит: «Добиться чего бы то ни было можно только при безоговорочном, абсолютном подчинении всех частей целому. И по-настоящему счастлив, по-настоящему полезен лишь тот, кто до конца себя этому целому подчинит».
Поэтому борьба с личностью и личным не случайна, не есть продукт только какой-то злой силы, чьей-нибудь злой воли. Ее требует сама система, она вписана в неумолимую логику того, что в наши дни принято называть «прогрессом».
И, конечно, еще менее случайна борьба со всем тем, что защищает личное и личность, ставит их во главу угла, и прежде всего – с религией. Ибо религия не только обращена к личности, к личной вере, к личной любви, к личному совершенству, но всей своей сущностью утверждает и провозглашает несводимость человека ни к какой массе, ни к какой стихии, ни к какому коллективу. По парадоксальной арифметике Евангелия один человек и его судьба так же ценны, как судьба девяноста девяти. Евангелие не согласно пожертвовать ради целого ни одним самым маленьким человеком, ни одной самой мелкой, самой незаметной с виду судьбой. Как говорит Иван Карамазов у Достоевского, если счастье человечества основано хотя бы на одной слезинке ребенка, то это счастье негодное и его нужно отвергнуть.
Так вот, мне кажется, что ни один человек, мало-мальски способный задуматься над тем, что происходит сейчас в мире, не может, не должен попросту отмахнуться от поистине решающего и последнего выбора, перед которым ставит каждого из нас наша эпоха. Чего я хочу: полного и «научно обоснованного» торжества человечества за счет отмирания человека или же, пусть частичной, победы человечности, т.е. признания высшей, абсолютной ценности каждого человека, который ни при каких условиях не может быть признан средством, а не целью?
Но нужно помнить, что тоталитаризму при таком выборе противостоит только религиозное восприятие человека. Никакая наука, никакая техника ничего «личного» не знает и знать не может. Таинственное, божественное значение личного начала в человеке открыто совсем иному знанию о нем. Если это знание скинуть со счетов, защищать человека станет очень скоро невозможно.
К этой поистине судьбоносной теме мы вернемся в следующий раз. Ибо нужно, чтобы до сознания людей дошло наконец, что мир и общество неумолимо соскальзывают в безличность, и, самое главное, чтобы они поняли: вопрос о религиозном подходе к человеку или, еще шире, о месте религии в мире не сводится к правам какого-то «гонимого меньшинства», но есть краеугольный вопрос о смысле и цели всей нашей земной деятельности, всех наших желаний и стремлений. И я глубоко уверен, что только сейчас, в эпоху научно-технической, психологической, какой угодно революции, человек по-настоящему способен понять, что́ происходит, вернее, что произойдет с ним, если он окончательно забудет о божественном своем происхождении и назначении.
Коллизия объяснений. Спасительная тайна
Невероятный прогресс и успехи человечества, с одной стороны, страшная деградация и порабощение человека – с другой. Так определил я в прошлой беседе то парадоксальное положение, в котором все очевиднее оказываемся мы в нашем великом и одновременно трагическом XX веке. Невольно вспоминаются пророческие строки блоковского «Возмездия»:
Двадцатый век... Еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла).
Пожары дымные заката,
(Пророчества о нашем дне),
Кометы грозной и хвостатой
Ужасный призрак в вышине,
Безжалостный конец Мессины.
(Стихийных сил не превозмочь),
И неустанный рев машины,
Кующей гибель день и ночь,
Сознанье страшное обмана
Всех прежних малых дум и вер,
И первый взлет аэроплана
В пустыню неизвестных сфер...
<...>
И черная, земная кровь
Сулит нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи...
Что́ ж, человек?– За ревом стали,
В огне, в пороховом дыму,
Какие огненные дали
Открылись взору твоему?
О чем – машин немолчный скрежет?
Зачем – пропеллер, воя, режет
Туман холодный – и пустой?
Мало где, мне кажется, выражена так глубоко специфическая музыка нашей эпохи – музыка, упирающаяся в этот «туман холодный – и пустой». Но Блок не один слышит эту музыку и ужасается ей. На Западе уже в наши дни с такой же тоской, с таким же ужасом вслушивается в нее Альбер Камю, и ему, чем ближе к ранней его гибели, тем яснее становится, что этот рев машин, это царство техники и технократии, этот пафос коллективного, безличного, принудительного счастья все очевиднее делает большинство людей одновременно палачами и жертвами. Палачами – потому что все включены в эту страшную механику принуждения и каждый волей-неволей вынужден давить другого. Жертвами – потому что все подчинены коллективному целому и на каждого направлено давление целого. Об этом, конечно, и «Доктор Живаго» Пастернака, об этом одинокий голос уже теперь, в наши дни, Солженицына.
И дело, повторяю, не в одной политике или идеологии. Уже генетики спокойно, недрогнувшим голосом объявляют, что они накануне того, чтобы научно регулировать подбор людей, их, так сказать, «биологическое соответствие» требованиям коллектива. Уже удаляется постепенно из школ и университетов все так или иначе способное укрепить, развить личное самосознание и заменяется тем, что еще лучше приспособит, еще лучше подчинит человека нуждам современного мира. Уже как преступление перед миром и перед обществом рассматривается всякая попытка человека хотя бы пассивно противостоять им, просто-напросто отказавшись участвовать в этом лихорадочно- всеохватывающем строительстве.
Обыватель, чей умственный кругозор ограничен повседневностью, возможно, всего этого не замечает. Общество, власть умело отвлекают его внимание от все усиливающегося нажима. Улучшается его материальное положение: квартира, домик, дача, а на горизонте – автомобильчик... Чего еще желать от жизни? И опять вспоминается Блок:
Будьте ж довольны жизнью своей,
Тише воды, ниже травы!
О, если б знали, дети, вы
Холод и мрак грядущих дней!
«Что же, – спросят, возможно, у меня, – значит, весь этот технологический прогресс, весь этот, как вы говорите, успех человечества, есть, по-вашему, зло, от которого нужно отказаться, осудив его? Значит, хорош и необходим только индивидуализм, борьба за личное счастье и личные интересы? И откуда вы взяли, что каждая личность непременно ищет добра, служит чему-то хорошему? И не есть ли нынешний примат целого, коллектива, общества над единичным и индивидуальным как раз победа над разнузданным эгоизмом личности? Heесть ли эта самая личность источник зла и страдания на земле?»
Вот тупик, перед которым мы стоим сегодня, вот страшный выбор, который угрожает нам. И только осознав весь ужас и безысходность этой дилеммы, можем мы, мне кажется, понять и то, почему в центре ее, в самой сердцевине всей человеческой проблематики оказывается вопрос о религии.
Только в религиозном подходе к человеку снимается безысходность этого выбора: или человечество, или человек.
И как странно, но и как показательно то, что при любом выборе начинается преследование религии. Было время, когда религию обличали и отрицали во имя правды личности, когда все было сосредоточено только на человеке, а не на человечестве. В наши дни – наоборот. Религию гонят во имя человечества, гонят как непрошеную защитницу личности. Ибо в том-то и дело, что только в религиозной, только в христианской интуиции есть место тому и другому – и человечеству как целому, и человеку как ни к чему не сводимой абсолютной ценности. Только в Евангелии засиял и до сих пор сияет свет, в котором исчезает это страшное «или – или». Или тьма машинной цивилизации, ее «туман холодный и пустой», или тьма индивидуализма, одинокой личности, которая только себя и признает целью мироздания. Христос всегда обращается к миру, ко всем, ко всему человечеству, и всегда к каждому – ко мне и к тебе, к данному и конкретному человеку. И в этом состоит чудо и тайна Евангелия. В нем каждый находит себя, но в себе – всех. В нем каждый находит всё, но во всем – себя.
Вот об этой тайне, о которой все больше и больше забывает мир, которую никто не хочет принять во внимание при решении поистине страшных вопросов современности и которую гонят во имя счастья и коллективного, и личного, – об этой тайне нужно сегодня кричать с крыш, ибо только в ней спасение.
...
протопресвитер Александр Шмеман
Беседы на Радио «Свобода».
Том 1, Часть II. "Человек"
Оценили 26 человек
42 кармы