АЛЕКСАНДР ОСТРОВСКИЙ:
Репа: Знаешь, мне что в голову пришло?
Дед: Что?
Репа: Отчего репки не летают?
Дед: Я не понимаю, что ты говоришь, глупое растение.
Репа: Я говорю, отчего репки не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Растешь, бывало, на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла листья и полетела.
Дед: Что ты выдумываешь-то, глупое растение?
Репа (вздыхая): Какая я была бы резвая! А то я у вас завяла совсем.
Дед: Я тебе завяну!
Бабка (Деду): Ты с кем там лясы точишь, старый хрыч? Совсем ума лишился? Выдергивай репу, да и дело с концом!
ВЛАДИМИР НАБОКОВ:
Репка, свет моей жизни, огонь моего желудка. Грех мой, душа моя. Реп-ка: кончик языка совершает путь в два шажка вниз по нёбу, чтобы на втором толкнуться о зубы. Реп. Ка.
Она была репа, просто репа, по утрам, высотой в пять футов (без двух вершков и с растрепанной ботвой). Она была репой обыкновенной на уроках ботаники. Она была brassica rapa на пунктире пакетиков с семенами. Но в моих объятьях она была всегда: репка.
А предшественницы-то у нее были? Как же — были... Больше скажу: и репки бы не оказалось никакой, если бы я не полюбил в одно далекое лето одну изначальную редьку.
Когда же это было, а?
Приблизительно за столько же лет до посадки репки, сколько мне было в то лето. Можете всегда положиться на убийцу в отношении затейливости прозы.
ФЁДОР ДОСТОЕВСКИЙ:
— О, молчите, молчите! — вскрикнула внучка, всплеснув руками. — От бога вы отошли, и бог вас поразил, дьяволу предал!
— Молчи, внучка, я совсем не смеюсь, я ведь и сам знаю, что меня черт тащил. Молчи, внучка, молчи! — повторил дед мрачно и настойчиво. — Я все знаю. Не для того, чтобы бабке помочь, я вытянул репку— вздор! Не для того я вытянул, чтобы, получив ее, сделаться благодетелем человечества. Вздор! Я просто вытянул; для себя вытянул, для себя одного. И не репка, главное, нужна мне была, внучка, когда я тянул; а другое... Мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Тварь ли я дрожащая или право имею...
НИКОЛАЙ ГОГОЛЬ:
В огороде гостиницы губернского города NN выросла довольно красивая пребольшая репка, какую едят обычно семейства: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, — словом, все те, которых называют господами средней руки. Хозяин, вырастивший ее был не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод. Урожай его не произвел в городе совершенно никакого шума и не был сопровожден ничем особенным; только два русские мужика, стоявшие у дверей кабака против гостиницы, сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к урожаю, чем к хозяину. «Вишь ты, — сказал один другому, — вон какая репка! Что ты думаешь, вытянут ту репку, если б случилось, или не вытянут?» — «Не вытянут», — отвечал другой. «И с внучкой-то, я думаю, не вытянут?» — «И с внучкой не вытянут», — отвечал другой.
ЛЕВ ТОЛСТОЙ:
...На краю дороги сидела репка. Она была, вероятно, в десять раз старше берез, составлявших лес, в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это была огромная, в два обхвата репка, с обломанной ботвой, заросшей старыми болячками. Она старым, сердитым и презрительным уродом стояла между улыбающимися
березами. Только она одна не хотела подчиниться обаянию весны и не хотела видеть ни весны, ни солнца.
Эта репка как будто говорила: «Весна, и любовь, и счастье! И как не надоест вам все один и тот же глупый, бессмысленный обман! Все одно и то же, и все обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастья».
Дед несколько раз оглянулся на эту репку, проезжая по лесу.
«Да, она права, тысячу раз права эта репка, — думал дед. — Пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем: наша жизнь кончена!»
ИВАН ТУРГЕНЕВ:
— Ну, а сама мышка, собственно, что такое? — спросил дед с расстановкой.
— Что такое мышка? — внучка усмехнулась. — Хотите, дедушка, я вам скажу, что она собственно такое?
— Сделай одолжение, внученька.
— Она нигилистка.
— Нигилистка, — проговорил дед. — Это от латинского nihil, ничего, сколько я могу судить; стало быть, это слово означает того, кто... кто ничего не признает? И даже репки?
— Кто ко всему относится с критической точки зрения, — заметила внучка.
ИЛЬЯ ИЛЬФ и ЕВГЕНИЙ ПЕТРОВ:
Они тянули репку. Носы их были перепачканы пылью. Рядом с дедом лежала на траве манишка. Он ее снял: она мешала работать.
Дедка с бабкой изредка важно переглядывались и принимались тянуть с новой силой. В утренней тишине слышались только посвистывание сусликов и тяжелые вздохи тянущих.
— Что такое! — сказала вдруг внучка, переставая работать. — Три часа уже тянем, а она все еще не вытянулась.
Дед не ответил. Он уже все понял и последние полчаса тянул только для виду.
— Ну-с, потянем еще! — бодро сказала бабка.
— Конечно, надо тащить, — заметил дед, стараясь оттянуть страшный час расплаты.
Он закрыл лицо ладонью и сквозь растопыренные пальцы смотрел на широкую репку, которая ни на пядь не высунулась из земли.
— Ничего не понимаю! — сказала бабка, устало опустив руки. — Мы ее не вытащим!
— Тяните, тяните, — пролепетал дед.
АНТОН ЧЕХОВ:
Бабка (смеясь): Спасибо Жучке, напугала внучку, теперь мы одни.
Дед: Внучка боится, а вдруг мы вытянем репку, и целые дни не отходит от нас. Она своей узкой головой не может понять, что мы выше этого. Мы идем неудержимо к яркой звезде, которая горит там вдали! Вперед! Не отставай, друзья!
Бабка (всплескивая руками): Как хорошо вы говорите! Сегодня здесь дивно!
Дед: Да, погода удивительная.
Бабка: Что вы со мной сделали, отчего я уже не люблю репку, как прежде. Я любила ее так нежно, мне казалось, на земле нет ничего лучше, чем наша репка.
Дед: Вся Россия наша репка. Земля велика и прекрасна, есть на ней много чудесных овощей.
Оценили 25 человек
49 кармы