Н.М.: Мудрые правители всегда думали не только о сегодняшнем дне, но и о завтрашнем, и старались всеми силами предотвратить возможные беды, что нетрудно сделать, если вовремя принять меры, но если дожидаться, пока беда грянет, то никакие средства уже не помогут, ибо недуг станет неизлечимым. Здесь происходит то же самое, что с чахоткой: врачи говорят, что в начале эту болезнь трудно распознать, но легко излечить; если же она запущена, то ее легко распознать, но излечить трудно. Так же и в делах государства: если своевременно обнаружить зарождающийся недуг, то избавиться от него нетрудно, но если он запущен уже так, что всякому виден, то никакое снадобье уже не поможет.
Сила порядков, введенных у вас Лениным и Сталиным, держалась лишь на чести и совести новой знати, объединенной ими в дисциплинированную партию. Власть ее опиралась непосредственно на народ, получивший от нее все, о чем он мог только мечтать, и готовый поэтому защищать ее до последнего. Эта новая знать, сама вышедшая из народных низов, поначалу не отгораживалась от народа, так как нуждалась в его поддержке не меньше, чем народ в ней. Ведь имея против себя столько сильных врагов — как внутри страны, так и за рубежом (ибо они бросили вызов всему миру), — эта партия не могла выжить без поддержки снизу. А народ видел, что она служит России лучше и энергичнее, чем прежняя, царская. Вдохновляемые своей социалистической верой, большевики сумели передать ее и большинству народа, а потому и достигли вместе с ним огромных успехов.
Но, как гласит ваша мудрая пословица, каков поп, таков и приход. И потому после Хрущева, резко ослабившего вожжи, в партию коммунистов стала быстро проникать плесень, которая и свела ее в конце концов могилу. Уже при самом Хрущеве умных и честных людей в партии становилось все меньше, особенно — в ее руководстве. Став безопасной, принадлежность к элите начала все больше привлекать в партию людей подлых, готовых на все ради личной выгоды. Людей же достойных и мудрых они постепенно выдавливали из своей среды. А после Брежнева, запустившего этот процесс до крайности, достойных и способных людей в руководстве страны уже почти не осталось. Этим и объясняется в основном приход к власти как самого Горбачева, так и его окружения, подобного ему самому.
Что же касается членов ГКЧП, попытавшихся спасти то, что еще было можно, то они спохватились уже слишком поздно. Удалив Горбачева, Яковлева, Шеварнадзе и других вырожденцев в самом начале их деятельности, положение в партии выправить было еще можно. Но когда они уже полностью овладели властью, бороться с их идеями и пороками, заразившими быстро почти весь народ, было уже невозможно. Поэтому, нужно, конечно, воздать им должное, похвалив их за честность и решимость выступить против зла. Но нельзя похвалить их за промедление, сделавшее их порыв бесполезным. В августе 1991 года справиться с охватившим страну безумием можно было уже лишь ценой величайшей жестокости, на которую они не решились.
Каждый, конечно, желает слыть милосердным, а не жестоким, однако государям следует остерегаться злоупотребить милосердием. Сталина все называют жестоким, но жестокостью этой он навел порядок в стране, объединил ее, умиротворил и привел к порядку и величайшим победам. И, если вдуматься, проявил тем куда больше милосердия, чем тот же Горбачев, который, боясь обвинений в жестокости, позволил разжечь по всей стране раздоры, грабежи и насилия. Государь не должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствуют беспорядкам. Ибо от беспорядка, который порождает грабежи и насилие, страдает все население, тогда как от кар, налагаемых государем, страдают лишь отдельные лица.
Дело еще и в том, что жестокость жестокости рознь. Жестокость применена хорошо в тех случаях, когда ее проявляют сразу и по соображениям безопасности, а потом не упорствуют в ней и по возможности обращают на благо подданных; и плохо применена в тех случаях, когда поначалу расправы совершаются редко, но со временем учащаются, а не становятся реже. Действуя первым способом, даже члены ГКЧП, с божьей и людской помощью, могли бы удержать власть и порядок. Ибо первые же декреты их показали, что начавшие уже было отпадать мятежные республики враз присмирели и изъявили готовность подчиниться их воле. Да и народ, хоть он и был уже развращен, так и не стал бунтовать против них нигде, кроме самой столицы. И, следовательно, только против москвичей (да и то, — не слишком большой их части) и требовалось тогда применить насилие. Нужно было лишь предусмотреть все обиды заранее, чтобы покончить с ними разом, а не возобновлять их потом изо дня в день. Тогда и москвичи понемногу бы успокоились, и новое правительство, делая им добро, постепенно завоевало бы их доверие.
Но у членов ГКЧП не оказалось не только умного плана, но не нашлось даже и вождя, который взял бы на себя руководство их действиями. Они понадеялись на Горбачева, хотя лучше других знали его нерешительность. Но, будучи и сами людьми нерешительными и неспособными (а других в окружении Горбачева и не могло быть), они и без него не смогли сделать ничего хорошего и не решились ни на что плохое. Выступив поначалу решительно и грозно, они предпочли сдаться после первой же случайно пролитой крови. Но будь у них вождь, равный, хотя бы, Ельцину, все могло бы закончиться совершенно иначе.
Оценили 0 человек
0 кармы