Вот чем лично мне нравится эпоха Елизаветы Петровны и она сама, как умнейший правитель-женщина – так это её отношение к истории, как науке, благодаря чему, она сумела выстроить правильную линию управления государством.
В предыдущих частях публикации мы уже говорили об её увлечениях политической историей, особенно теми трактатами, в которых описывались деяния римских цезарей и полководцев. Да и не только о них - её интересовало буквально всё о жизни не только правителей, но и простых обывателей – их быт, нравы, отношения и к друг другу, и к своим господам.
На личном примере убедившись в полезности объективного исторического знания, Елизавета Петровна по восшествии на престол намеревалась приобщить к нему и своих подданных, для чего требовалось позаботиться о появлении русских историков с описанием событий прошлого России в доступной форме.
До неё не сразу дошло, что ключ к достижению цели находится в Академии наук, да и взялась за решение весьма непростой задачи тоже не сразу. Война со Швецией, реорганизация правительства, статус герцога Гольштейн-Готторпского, реабилитация жертв режима Анны Иоанновны, коронационные торжества, очевидно, не оставляли времени хорошенько подумать над тем, кто и как это будет делать.
В этом ей оказал существенную помощь старый знакомый государыни, прославленный токарь отца Андрей Константинович Нартов http://zapravdu.ru/content/vie...
Во второй половине августа он приехал в Москву жаловаться на администрацию Академии наук, которую тогда возглавлял управляющий канцелярией Иоганн Даниель (Иван Данилович) Шумахер.
Суть жалобы петровского токаря состояла в том, что в Русской Академии отсутствуют русские профессора, русские открытия, русские научные работы и даже написанная русским ученым русская история.
Елизавета весьма заинтересовалась подобными фактами и, по настоянию того же Нардова, привлекла к исследованию положений дел в Академии старого петровского соратника - полкового комиссара в отставке Петра Никифоровича Крёкшина. Этот ветеран в тихом уединении корпел над сочинением биографии царя-реформатора и занимался русскими древностями.
В 1737 году Крёкшин, по рекомендации Нардова был назначен в состав «Комиссии о мерах и весах». Механик и комиссар были приятелями, и, разумеется, первый хорошо знал о хобби второго и помогал с приобретением рукописных реликвий — Лаврентьевской летописи или Чертковского списка Владимирского летописца, заложивших основу крёкшинской коллекции манускриптов. К слову, ими пользовался В. Н. Татищев, сочиняя «Историю Российскую». Наверняка Нартов и свел двух историков-любителей.
Крекшин в июне 1742 года закончил краткий биографический очерк о Петре I. Этим воспользовался петровский токарь и обратился с ходатайством об аудиенции с Елизаветой, чтобы та при личной встрече обратила внимание на биографию своего отца-реформатора, а заодно познакомилась с автором.
Личной аудиенции, конечно, не сотоялось, но последовала удивительная реакция на ходатайство Нардова - вскоре после 20 декабря, когда императорский двор вернулся в Санкт-Петербург из Москвы, А. Г. Разумовский встретился с комиссаром с Крёкшиным, чтобы сообщить высочайшую волю: ему поручается составить историю «четвертой северной монархии», то есть Российской империи.
Сейчас официально принято считать, что, задумывая историю о Российской империи, Елизавета имела ввиду только период Петра Первого, при котором Россия стала империей. Современные историки не любят описывать период царствования "дщери Петра" по той же причине, что и основные составители Истории Российской – немцы-академики, не любили Ломоносова и других русских ученых.
Тут, наверняка сыграло роль неординарное отношения Елизаветы к «богоизбранной части» населения России, особенно к ростовщичеству, которое существенно влияло на финансы казны. Ведь на Руси издревле было непреложное правило хозяйственно-экономического быта – брал в долг (особенно в денежном выражении) - отдай, сколько взял. Не можешь – отработай на сумму, которую должен. "Богоизбранные" же ростовщики привнесли в страну ПРОЦЕНТЫ, о которых до их появления, на Руси никто понятия не имел.
Последнюю каплю для издания пресловутого указа Елизаветы о «богоизбранных», внесло спаивание люда в государственных кабаках, которые были взяты в аренду поголовно носителями «долгового процента». Ибо ещё Петр сказал – «на Руси есть веселие пити». Вот этой петровской догмой и пользовались арендаторы питейных заведений. И народ шел и пил. Пропивали последнюю свитку, портки и рубаху. Залезали в долги, в кабалу, решались на разбои, становясь татями и душегубами, лишь бы купить у Шлёмы штоф.
https://zen.yandex.ru/media/id...
Масла в этот алкогольный огонь подливала поставка водки (спирта) через окошко, прорубленное папенькой Елизаветы в Европу. Ведь у нас до Петра пили только легкие алкогольные напитки – брагу, медовуху, настойки и т.п. А тут крепчайшая водка – просто раствор спирта, от потребления которого у русского человека мозги лезли набекрень!
И везли эту заразу из Европы заморские гости, распространяя её в «государевых» кабаках, благо таможенная пошлина на этот товар была мизерной. Зато проценты «навара» (сегодня это – прибыль называется) были ошеломляющие. И получали Шлёмы бешенную эту прибыль, нанося ущерб государству во всех отношениях - и моральных, и духовных, и материальных.
Но вернемся к нашим составителям Истории. Появления такого труда для Академии, особенно для её немецкой части, было делом неслыханным. Над Крёкшиным сгустились тучи. В июне 1743 года по навету цалмейстера (должность интенданта на флоте) Елагина, «историк» был взят под стражу Тайной канцелярией.
А. И. Ушаков (шеф Тайной канцелярии), арестовавший Крёкшина, обнаружил в изъятых бумагах записи, свидетельствовавшие о том, что автор собирался осветить «бытие народа российского» «от Потопа» до дней Петра Великого. Другой вопрос, насколько объемным задумывалось «предисловие» к деяниям основателя империи.
Крёкшину явно хотелось ограничиться Петровской эпохой, но… по просьбе Разумовского надлежало существенно расширить хронологические рамки. К сожалению, Петр Никифорович высочайших ожиданий не оправдал. Комиссар умел излагать материал живо, выстраивал интригующие сюжетные композиции, но не мог обойтись без вымысла и чрезмерного пафоса.
Так, размышляя над пролетом кометы 1742 года, он набросал «прогностическое писмо», предвещая России победу в войне со Швецией и присоединение Финляндии. В пророчестве упоминалось Святое Писание, причем, на взгляд посторонних читателей, «непристойно».
Ушаков, мало что поняв в заумных сентенциях, переадресовал разбор «тетрадей» Сенату, Сенат запросил мнение Синода, а тот окрестил «толкования» историка «бреднями». В общем, оскандалился приятель Нартова изрядно.
Хотя он и просидел под караулом меньше двух месяцев (в крепости, затем в здании Двенадцати коллегий и по месту жительства), зато императрицу разочаровал навсегда. Безусловно, ей доложили о чудаковатом прорицателе, пишущем русскую историю «… от Потопа и Ноя, от 25-го лета царства Невродова», чьи верные князья Ассур, Мид и Мосох создали три новых царства — Ассирийское, Мидийское и… Московское. А ведь историк пользовался трудами Нестора. Но, как мы видим, Нестор стал приемлем только в эпоху других российских царей, а тогда над ним только посмеивались.
Увы! Не удалось Крёкшину получить высокое звание «придворного историографа». На эту престижную должность отныне претендовали
Герард Фридрих Миллер и
Василий Никитич Татищев.
Оба были хорошо известны Елизавете Петровне.
Татищев — соратник Петра Великого, сторонник воцарения Анны Иоанновны, поборник развития казенной металлургии на Урале, инициатор изучения российских рукописных древностей.
Миллер же привлек к себе внимание будущей императрицы ещё в 1732 году — чем именно, не вполне ясно, только цесаревна не поленилась помочь молодому ученому попасть в академический отряд Второй Камчатской экспедиции, о чем собиратель сибирских реликвий впоследствии сообщил одному из своих корреспондентов.
Бедному Крёкшину было поручено довести до конца замысел 45-томного жизнеописания великого государя (том о детстве до 1682 года и по тому на каждый год правления), чем он и занялся (См.: МИАН. Т. 5. СПб., 1889. С. 307; Кротов П. А. «Битва при Полтаве». СПб., 2009. С. 302–313; Есипов Г. В. Эпизод из жизни Крёкшина: «Древняя и новая Россия». 1878. Кн. 1. № 4. С. 338–342)
Ну, а составление Истории России было поручено опять немцам, но включив при этом в составители Татищева, сподвижника Петра. Таким своеобразным методом умная правительница, как всегда в политике, оставалась нейтральной. И немцы довольны и русские не в обиде – Отечественная История продолжает составляться.
Миллер отправился в Сибирь за собиранием исторических материалов 8 августа 1733 года, а возвратился 14 февраля 1743-го с сорока массивными подшивками старинных документов, обнаруженных в архивах Тобольска, Енисейска, Иркутска, Пелыма, Якутска, Нерчинска, Березова и других городов.
Василий Татищев, отосланный в Астрахань руководить калмыцкими улусами, отсутствовал в столице империи с 10 августа 1741-го. Посему не стоит особо удивляться тому, что 1 апреля 1743 года императрица встретилась именно с Миллером, первым добравшимся до берегов Невы.
Профессор поднес государыне первый том «Описания сибирских народов» («Истории Сибири»), тут же отправленный в Академию наук для перевода «на российский диалект». Беседовал ли он тогда с Елизаветой на исторические темы, мы не ведаем, но сам факт аудиенции воочию продемонстрировал всем степень высочайшей благосклонности к уроженцу Вестфалии, немцу Миллеру.
В чем же причина, что августейшая особа отдала предпочтение не русскому историку, а немецкому? Дело в том, что Татищев, в отличие от молодого немца имел прочные высокие связи при дворе – за него хлопотали и соотечественники, и иностранцы, и энергичнее прочих М. И. Воронцов и И. Г. Лесток, а в академической среде его интересы отстаивал даже немец И. Д. Шумахер.
Примечательная деталь: 28 февраля 1743 года Нартов получил из Астрахани от Татищева, тамошнего губернатора, заявку на отправку к нему знатока немецкого, дабы переложить на тот язык «древней руской гистории одну часть». Хотя «некоторым знатным благодетелям» историк обещал французскую копию со своего труда, но боязнь оплошностей со стороны переводчика вынудила его, во французскую грамматику не вникавшего, перестраховаться.
Кроме того, в бумаге подчеркивалось, что работа над первой частью практически закончена, однако в печать на русском языке он отдаст текст не ранее, чем будет готов немецкий вариант. Так, что виноват сам Татищев, что его История не вошла в печать, из-за решения перестраховаться переводом.
К этому добавим, что почти все материалы, собранные Таттщевым были на французском, а Елизавета в совершенстве владела только немецким. Иначе говоря, петербургские друзья уже гарантировали Татищеву выход в свет написанного им труда по русской истории — без всякой августейшей санкции, не нужной, если глава государства к данному предмету равнодушен.
Особенно усердствовали об напечатании рукописи без августейшей санции руководители Академии во главе с Шумахером. Знали ведь, что, если это дойдет до императрицы, труды Татищева будут похоронены. Так и вышло.
Узнав об этом, Елизавета 30 сентября 1742 года повелела сформировать судебную комиссию. Через неделю Шумахера взяли под домашний арест. Комиссары — адмирал Н. Ф. Головин, тайный советник Б. Г. Юсупов и генерал С. Л. Игнатьев — вся тройка, политически склонная к Западу, «распутала» дело за полгода, придя к однозначному выводу: Шумахера «оклеветали!».
Однако время для публикации «Истории Российской» Татищева было упущено. Кстати, Нартов, к немалому недоумению Василия Никитича, переводчика в Астрахань так и не послал. К тому же некоторые его сановные приятели вдруг настоятельно порекомендовали ему подкорректировать стиль первой части «гистории», которую Татищев написал вчерне, как и две другие части, в Санкт-Петербурге в течение 1739–1741 годов, умышленно используя «древнее наречие», язык летописей, чтобы дать читателю возможность почувствовать дух русского Средневековья.
К тому же «История Российская» сочинялась в форме обширного летописного свода, вобравшего в себя и общую, и уникальную информацию всех сохранившихся русских летописей, летописцев, повестей, житий, а также мемуаров посетивших Русь иноземцев. Сравнивая разные источники, историк выстраивал единый хронологический ряд. В Астрахани пришла пора редактирования: изъятия повторов, снятия противоречий, добавления логически недостающих эпизодов.
К весне 1743 года Василий Никитич завершил шлифовку тома, посвященного периоду Киевской Руси (от 808 до 1238 года), снабдил его «предъизвесчением» (предисловием) о более раннем прошлом славянских племен по сведениям из римских, византийских, арабских хроник и, похоже, очень надеялся на издание книги либо в 1743-м, либо в 1744 году.
Но внезапно пришлось русскому историку испытать немалое разочарование: в Академии потребовали готовый древнеславянский текст перекладывать на «настоясчее наречие» (они-то и современный русский язык слабо понимали). Что же случилось? Кому понадобилось под благовидным предлогом тормозить, если не срывать оригинальный проект? Правда, для сокрытия явного нежелания публиковать Иторию русского автора, немецкие академики притормозили и печатание труда Миллера.
Елизавете предстояло назвать имя автора, который напишет полную русскую историю – Миллер или Татищев. Патриотическому окружению царицы импонировал Татищев, русский, сподвижник Петра, с почти законченной рукописью «Истории Российской» на руках. И ничего, что на «древнем наречии». Осовременит, если потребуется.
Решая вопрос, Елизавета, как всегда, выбрала золотую середину – отдала вопрос на рассмотрение в Департамент Истории при Академии наук. Василий Татищев очень спешил, взявшись за «переложение Истории». Должность губернатора, возраст и связанные с ним болезни не помешали к июлю 1745 года усовершенствовать «близ половины» первой части (см. «Протоколы заседаний конференции Императорской Академии наук с 1725 по 1803 г.»: В 4 т. Т. 2. СПб., 1899. С. 13, 14)
Но злой рок преследовал тайного советника (рок ли?). Сановник угодил в опалу, причем весьма необычную. За калмыцкий кризис, случившийся по вине Татищева, Елизавета Петровна 16 сентября 1745 года отправила его в отставку, а через девять дней предписала «жить… до указу в деревнях ево, а в Санкт-Питербурх не ездить».
Конечно, сей мерой в первую очередь укрепляли пошатнувшееся доверие калмыков к российской власти и заглаживали обиду калмыцкого наместника Дондук-даши, имевшего связи с сановниками-немцами из Санкт-Петрбурга.
Желающие узнать побольше о Калмыкии, могут прочитать материал по ссылке: https://proza.ru/2017/07/19/13...
Дондуку весьма льстило, что недруг очутился под надзором в деревне. Но, с другой стороны, находившийся вне императорской резиденции, изолированный в деревне Татищев уже не мог претендовать на звание первого русского историографа, ведь в отрыве от важнейших документальных коллекций страны российскую историческую науку не создашь. Вот таким образом - «не мытьем, так катаньем», История нашей страны была создана немцами.
Что же в итоге? Ожесточенная борьба за первенство в сочинении русской истории обернулась проигрышем для всех. Миллеру пока написать ее не дали, Татищев же сделать это не успел, ибо скончался 15 июля 1750 года, оставив две части «Истории Российской», практически готовые к печати, и еще две в неисправленном виде, на «древнем наречии».
И кто же осуществит мечту соратника Петра, добившись их публикации? Герард Фридрих Миллер, искореживший татищевский труд на свой, немецкий лад. Правда, не скоро, в 1768 году. Пока же смерть русского историка и дискредитация его немецкого коллеги вынудили обе стороны заняться поиском преемника Татищева
Нашли практически сразу — и патриоты, и царица — в лице… непреклонного Ломоносова. Выбор первых неудивителен: Михаил Васильевич в стенах Академии наук активно отстаивал интересы Татищева, и кому же, как не ему, продолжать дело покойного.
Что касается высочайшего внимания, то в августе 1750-го императрица удостоила Ломоносова аудиенции в Царском Селе. Побеседовала с ним о науках, в том числе об истории. Михаил Васильевич произвел на дочь Петра хорошее впечатление. По части наук и их преподавания она тут же нашла академику должное применение.
С воцарением Петра III и до сих пор проблема объективности исторического знания утратила актуальность, все остается так, как задумали пролезшие к нам через "петровскую форточку", немцы во главе с Миллером, Петавиусом и Шумахером...
Продолжение следует…
Оценили 2 человека
3 кармы