Павел в окружении семьи
Читая мемуары Екатерины II, выясняем кое-какие подробности о следующем императоре Российском, её сыне Павле.
Согласно дворцовой традиции, первенца у неё сразу отобрали. Будущий император Павел I воспитывался по старинке: «Он лежал в чрезвычайно жаркой комнате, во фланелевых пеленках, в кроватке, обитой мехом черных лисиц. Его покрывали одеялом из бархата и меха. Пот постоянно тек у него с лица и по всему телу, вследствие чего, когда он вырос, то простужался и заболевал от малейшего ветра. Кроме того, к нему приставили множество бестолковых старух и мамушек, которые своим излишним и неуместным усердием причинили ему несравненно больше физического и нравственного зла, нежели добра…»
Это слова самой Екатерины. Конечно, можно заподозрить, что она слегка преувеличила проблему. Но на деле выходит, что наоборот. Несколько независимых источников, в частности, показания придворных врачей, говорят, что здоровье маленького Павла было расшатано капитально: «Желудок его уже в детстве был совершенно испорчен. Он отказывался есть, а его пичкали; от молочного его несло, от мясного тошнило, и так продолжалось потом всю жизнь».
Надежность воспитательной системы того времени отлично иллюстрирует интересный факт: когда Павлу было три года, он ночью вывалился из колыбели на пол, долго плакал и полз почти до двери. А обнаружили это только утром. Поистине, у семи нянек дитя без глазу. Самой же Екатерине приходилось терпеть и наблюдать. Это длилось долгих 8 лет.
После восшествия на трон, Екатерина решила вплотную заняться своим сыном. Однако бестолковые няньки и «дядьки» потрудились на славу – мальчик боялся матери до икоты и обмороков.
Почти во всех учебниках по истории России императору Палу I посвящена, официально одобренная, строка о его кончине: «В ночь с 11 на 12 марта 1801 года Павел скоропостижно скончался в выстроенном им Михайловском дворце».
И всё. А о том, как «благородные» дворяне зверски избивали сапогами, душили шарфом и били табакеркой в висок своего императора» — ни слова.
Даже его портрет, писаный после смерти претерпел определенные метаморфозы. Это - редкий случай, когда официальный портрет далёк от традиционного парадного портрета, где оригинал стараются хоть как-то приукрасить.
Здесь всё с точностью «до наоборот»: такое впечатление, что над холстом трудился не придворный живописец, а советские Кукрыниксы. На исковерканном историческом фоне беспощадно подчёркнуты курносый нос, безумный глаз, жёсткий воротник прусского мундира и карикатурная поза маленького человечка, безнадёжно старающегося выглядеть выше ростом.
Но сущестует и портрет Павла в юном возрасте.
Все его деяния вовремя царствования с ненавистью были забыты, искажены или опорочены. Даже комнаты, где убили Павла, уже нет. До 1917 года о Павле старались забыть, как и о других скелетах в монархическом шкафу, а после 1917-го нашу историю интересовали в основном классовые бои.
Великий князь не забывал о том, какой смертю умер его отец – Пётр III. Сразу же после восшествия на престол, последовал его приказ вырыть останки своего отца... Это казалось весьма просто: он был похоронен на кладбище Александро-Невской Лавры. "Старый монах указал место. Но рассказывают, что тело можно было распознать только по одному сапогу и что этот гроб". (см. письмо Ростопчина графу Воронцову от 20 июня 1791 г. Архив кн. Воронцова, т. VIII, стр. 99).
Как бы то ни было, кости, вместе с этим сапогом, были вложены в гроб, который по внешности точь-в-точь походил на гроб императрицы, и был установлен рядом с последним на одном и том же катафалке.
Это произвело громадное впечатление. Особенно тот факт, что для оказания почестей праху Петра III, выбрали именно тех людей, которые его убивали. Из них выделялись князь Орлов и обер-гофмаршал князь Барятинский.
Первый был стар и уже долгие годы разбит на ноги, так что, когда погребальное шестие должно было тронуться с места, — а предстоял длинный путь, — он стал извиняться невозможностью участвовать в этой церемонии. Но Павел приказал вручить ему императорскую корону на подушке из золотой парчи и крикнул ему громким голосом: «Бери и неси». После перезахоронения, убийцы Петра III были сосланы в далекие имения…
Вот и остался в нашей памяти Павел ходячим анекдотом. Или того хуже: сумасшедшим. Поэтому отсюда следует: если уж мы пытаемся сегодня провести некую ревизию отечественной истории, то надо по-новому взглянуть и на фигуру Павла. Он уже давным-давно терпеливо стоит в очереди на реабилитацию. Поэтому бросим официоз и перейдём к архивам.
Один из воспитателей Павла — Порошин, чья высокая репутация не оспаривается никем, отмечал в своем дневнике: «Если бы Его Величество человек был партикулярный и мог совсем предаться одному только математическому учению, то бы по остроте своей весьма удобно быть мог нашим российским Паскалем». Даже если допустить, что воспитатель не вполне объективен, все равно очевидно, что, хотя бы в этой области дела у молодого Павла шли не так плохо.
Другой очевидец, гвардейский офицер Саблуков сообщает: «Павел знал в совершенстве языки: славянский, русский, французский, немецкий, имел некоторые сведения в латинском, был хорошо знаком с историей и математикой; говорил и писал весьма свободно и правильно на упомянутых языках». Чтобы прилично выучить перечисленные выше языки, нужно быть либо способным, либо хотя бы трудолюбивым человеком, но уж точно не туповатым оболтусом, как это утверждается в официальных источниках.
А если проследить зарубежную прессу того времени, то окажется, что «Русский князь говорит мало, но всегда кстати, без притворства и смущения и не стремясь льстить кому бы то ни было» (Газета «Меркур де Франс»).
Самое приятное впечатление производил Павел на литераторов. Кстати, его приездом в Париж удачно воспользовался Бомарше. Благодаря протекции наследника русского престола, французский король согласился прослушать чтение пьесы «Женитьба Фигаро». Оба знатных слушателя остались довольны. Так что крестным отцом знаменитого Фигаро является Павел.
Западноевропейские коронованные особы были осведомлены о сложных отношениях Павла с матерью, а потому старались как можно тактичнее обходить острые углы. Император Священной римской империи Иосиф II даже отказался от идеи пригласить гостя в театр на постановку «Гамлета». Правда, от приглашения отказался сам Павел. Никаких аргументов он не привёл, но причина и так для всех была ясна: два Гамлета — один на сцене, а другой в зале — это перебор.
В вину Павлу придворными историками вменяются, якобы его чрезмерные и частые вспышки гнева. Но причину этого редко кто пытается объяснить – карикатуру нарисовать легче…
Историк того времени Шильдер, не издававшийся в послереволюционное время, собрав гигантское количество документов, свидетельств современников, писем, донесений, создал объективные портреты российских самодержцев в своих знаменитых «жизнеописаниях»: «Император Павел Первый», «Император Александр Первый, его жизнь и царствование», «Император Николай Первый, его жизнь и царствование".
«Когда Павел был ещё великим князем, — писал Шильдер, — он однажды внезапно заболел; по некоторым признакам доктор, который состоял при нём (лейб-медик Фрейган), угадал, что великому князю дали какого-то яда, и, не теряя времени, тотчас принялся лечить его против отравы. Больной выздоровел, но с этого времени на всю жизнь нервная его система осталась крайне расстроенною: его неукротимые порывы гнева были не что иное, как болезненные припадки».
Не говорится и о том, что всякий раз, приходя в себя, Павел (в отличие от Петра Первого, который также отличалися припадками ярости) каждый раз пытался исправить совершённые им в сумеречном состоянии ошибки или устранить допущенную им несправедливость. Разумеется, когда об этом сам вспоминал. А вот докладывать государю о неприятном у нас никогда не любили, так что исправлял Павел, конечно, далеко не всё.
Андрей Разумовский, один из друзей Павла, вспоминал, как однажды тот грустно признался: «Повелевать собою — величайшая власть. Я буду счастлив, если достигну её».
Народа вспыльчивость императора никак не коснулась. Более того, по словам Фонвизина, народ Павла даже любил. И это похоже на правду. Анекдотов о нём ходило немало, но ни один из них злым не назовешь. Например, такой:
желая приучить дворян к умеренности после излишеств царствования Екатерины II, Павел предписал, сколько блюд должен иметь за обедом каждый государственный чиновник и офицер. Встретив одного бедного майора, которому было положено иметь в обед, согласно его званию, три блюда, Павел строго спросил, как тот обедал.
Находчивый майор доложил, что, как и положено, съел три блюда: курицу плашмя, курицу ребром и курицу боком. Павел расхохотался, в полной мере оценив и юмор майора, и нелепость своего указа. Согласитесь, что и этот «народный Павел», мало чем напоминает его сумрачный официозный образ.
Если ко всем свидетельствам отнестись с придирчивостью, то есть, все добрые слова о нём, как говорится, поделить на два, то и в таком случае «этот» Павел даже отдалённо не напоминает того Павла, о котором повествует официальная русская история. Один образован, умён, весел, обладает тонким вкусом, любит Францию. Другой — недалёк, мрачен, злобен, пруссак по натуре.
Самую справедливую оценку Павлу дал Василий Ключевский, кстати, обычно весьма строгий к русским государям. Как заметил историк: «Инстинкт порядка, дисциплины и равенства был руководящим побуждением деятельности этого императора, борьба с сословными привилегиями — его главной задачей».
Так в чём же дело – почему все дармоедское сословие, окопавшееся при дворе и в губерниях, его так не любило, как сегодня либералы не любят Путина.
Во-первых, и это самое главное, именно он первым вторгся в запретную даже для государей область взаимоотношений помещика и крепостного. Указ 1797 года зафиксировал норму крестьянского труда в пользу помещика — не более трёх дней в неделю.
Во-вторых, унаследовав пустую казну с огромным внутренним и внешним долгом, Павел предпринял немало усилий, чтобы найти новые источники доходов и остановить инфляцию, но опять при этом наступил на мозоль дворянству.
На радость, «зевакам-экономистам» император приказал однажды сжечь перед Зимним дворцом свыше пяти миллионов рублей в бумажных ассигнациях, а взамен на эту сумму переплавить в серебряную монету дворцовые сервизы. Обыватель отреагировал, как и положено, по-обывательски: император явно ненормален, кто же жжёт деньги?
Русской православной церкви Павел не угодил своим непривычным для России экуменизмом. Военным — своей реформой. Чтобы представить масштаб потрясения, приведу такой пример.
Из 132 офицеров привилегированного екатерининского конногвардейского полка к концу царствования Павла, осталось всего двое. Зато подпоручики 1796 года, сделав стремительную карьеру, в 1799 году были уже полковниками.
В отставку было отправлено 7 фельдмаршалов, свыше 300 генералов и более двух тысяч штабных офицеров. Однозначно оценить потери и приобретения в ходе столь масштабной чистки трудно. Армию покидали как опытные офицеры, так и многочисленная накипь, гвардейские щеголи и бездельники, которых к концу екатерининской эпохи накопилась масса.
Канцлер Безбородко свидетельствует: «В последние годы царствования Екатерины офицеры (речь, разумеется, идёт о богатой гвардии) ходили в дорогих шубах с муфтами в руках, в сопровождении егерей или „гусар “, в расшитых золотом и серебром фантастических мундирах».
И это далеко не единственное свидетельство. «Императорская гвардия, вне всякого сомнения, — наихудшее войско в государстве», — сообщал своему королю в ту пору посол Швеции граф Стендинг. А шведы в этом кое-что смыслили.
Обыватель привык к утверждению придворных историков, что в своей Гатчине Павел занимался только муштрой «а-ля Фридрих Великий». Но позвольте, эти же сами историки завляют, что Фридрих Великий был в те времена в моде и считался непревзойденным стратегом в Европе. Так что, грех простительный.
Но мало кто знает, что было и другое. Так, военная наука в конце XVIII столетия, в том числе и выдающимися ведущими русскими полководцами официально признавали, что "артиллерия не может играть в войне решающей роли".
Между тем, это было опасное заблуждение. Тем более, что во Франции уже блестяще заявил о себе молодой артиллерийский поручик по фамилии Бонапарт. Так вот, именно в Гатчине Павлом была создана та артиллерия (самая современная по тем временам), что совершила свои славные подвиги в 1812 году. К счастью, Александр I в. этом смысле следовал заветам отца.
А так, представьте себе, если бы французам в Отечественную войну противостояла русская армия с муфтами в руках, но без артиллерии, то мировая история сложилась бы иначе. Вот и выходит: Павел I имеет полное право на реабилитацию.
Еще одни нелестные «эпитеты» Павла от русских придворных историков – мракобес и самодур. Причиной послужил любопытный Указ императора в марте 1799 г. Этот документ обычно рассматривают как вопиющее самодурство царя, который дошёл в своём законотворчестве до крайнего предела идиотизма: «Запретить употребление пляски, вальсеном именуемой».
Действительно, этот указ Павла слишком уж походит на памятные многим «танцевальные запреты» XX столетия в СССР – бестолковые, глупые, раздражающие и становящиеся посмешищем для всего мира. Как же так – самое прогрессивное государство планеты, и вдруг опускается до слежки за «искажением рисунка танца» и до попыток запрета, например, фокстрота: «Репертуарной комиссии требуется принять меры к прекращению этой замаскированной порнографии» - это мы слышали в хрущевские времена.
Однако на самом деле ситуация с Павлом чуть ли не прямо противоположна. В кои-то веки Россия, благодаря указу о запрете вальса, вырвалась вперёд и стала образцом, которому стремились подражать самые просвещённые государи Европы.
Дело в том, что вальс, едва появившись, сразу стал мишенью крайнего недовольства общественности. Мишенью на удивление удобной, поскольку посягал на главные духовные скрепы европейского общества того времени – семью и брак.
Во всяком случае, так казалось тем, кто называл вальс «развратным, жестоким, циничным, доводящим до исступления». Именно в вальсе, да ещё в онанизме видел одну из главных угроз «сего жестокого века» автор немецкого памфлета 1779 года: «Доказательства того, что рукоблудие и вальсирование – основные источники слабости тела и вырождения нашего поколения».
Спустя 11 лет во Франции запускают в обиход остроумную фразу: «Я понимаю, почему матери любят вальс, но как они позволяют танцевать его своим дочерям?» Словом, Европу лихорадит, борцы за нравственность готовы чуть ли не линчевать вальсирующих, и тут со стороны России им подваливает счастье - русский император запрещает «циничный танец» на уровне личного указа.
Созданным прецедентом вдохновились многие. Так, в Вене, которая справедливо почитается «родиной вальса», танец начинают жёстко регламентировать. В частности, вводится ограничение по длительности – вальсировать теперь разрешается не более 10 минут.
На танец обрушивается крупнейший поэт современности – Джордж Гордон Байрон, откровенно высмеивая бесстыдство вальса:
«Работе рук приличных где предел при неприличной близости двух тел?»
При прусском дворе вальс, по примеру Российской Империи, запрещают тоже, но гораздо более круто – до самого 1888 года.
Словом, из череды «глупых и бестолковых» распоряжений Павла указ о запрещении вальса можно смело изымать. Хотя бы по той причине, что император был как минимум в мейнстриме европейских дел, а по максимуму эти самые дела и определял, находясь в весьма почтенной компании.
Однако самое забавное в том, что примерно то же можно сказать и о многих других запретах Павла, которые у нас традиционно принято подвергать оголтелой критике и насмешкам.
Вот, например, инициированное Павлом полицейское распоряжение от 20 января 1798 года: «Воспрещается всем ношение фраков и всякого рода жилетов. Воспрещается носить башмаки с лентами, а также сапоги, ботинками именуемые, и короткие, стягиваемые впереди шнурками. Запрещается всем вообще употреблять круглые шляпы войлочные, тафтяные или иной материи».
Это кажется совершеннейшим идиотизмом и мракобесием. Ну кому какое дело, в чём ходит подданный Его Величества, если он соблюдает законы Империи?
Здесь можно ответить вопросом на вопрос: «А давно вы в отечественных магазинах видели в свободной продаже сочинение Адольфа Гитлера «Майн Кампф»? Или нарукавные повязки НСДАП со свастикой? Или полный мундир штандартенфюрера СС?»
Дело в том, что круглые шляпы, башмаки с лентами, фраки и жилеты для того времени – не просто модное увлечение. Всё это ввела в обиход Великая Французская Революция. Та самая, которая залила кровью всю страну. И какой кровью – кровью королевской семьи и дворянства.
То, что революционные французы сотворили со своей страной, внушало Павлу I отвращение и ужас едва ли не большие, чем нам – художества Гитлера и его камарильи. Так что полицейские меры Павла вполне можно рассматривать как один из первых политических актов, направленных против распространения экстремистской символики.
Два года спустя последовал новый указ Павла: «Так как чрез вывезенные из-за границы разные книги наносится разврат веры, гражданских законов и благонравия, то отныне впредь до указа повелеваем запретить впуск из-за границы всякого рода книг, на каком бы языке оные не были, в государство наше, равномерно и музыку…».
Указ продержался недолго – около года. Но этого хватило… Нет, не на полное излечение русского общества от «революционной дури», а на слабенькие подвижки в отечественной словесности, имевшие далеко идущие последствия. Волей-неволей пришлось обратить внимание на продукцию русских типографий и русских сочинителей. И в сознание русского дворянства постепенно прокралась мысль, что русский язык не так уж и плох – на нём можно не просто разговаривать, а даже писать литературные произведения.
Таким образом, Павел может считаться одним из самых невезучих русских царей. Дело здесь даже не в сроке правления, хотя и он был невелик — 4 года, 4 месяца, 4 дня и 4 часа. Даже смерть свою он принял насильственную. Устоявшееся мнение о нём кратко и нелицеприятно. Однако, как гласит восточная пословица – «не всё золото, что блестит!».
Историками упускается из вида один очень любопытный статистический факт. За время царствования Павел издал 2179 законодательных актов. В среднем выходит по 42 в месяц. Екатерина II издавала по 12 законов в месяц. Пётр I — по 8. Это внушает уважение, даже если брать только количественный показатель. О качестве павловских распоряжений говорит другой факт. Ни одно из них не было отменено следующим императором. Большая их часть вообще дожила до 1917 года. А кое-что дошло и до наших дней.
Собственно, даже свою коронацию Павел сопроводил оглашением закона, который запрещал крепостным крестьянам работать на барина в воскресенье и в праздники.
Особенно красивым был финал: «Сим предписывается всем помещикам довольствоваться трёхдневным трудом крестьян в неделю». До этого господа могли гонять крестьян на свои работы, сколько и когда заблагорассудится.
Об этом законе, как правило, говорят, что он не стал прорывом, что худо исполнялся, что кончился почти крахом. Однако есть статистика крестьянских волнений. В данном случае цифры красноречивее слов. В 1796 году насчитывают 278 выступлений крепостных. В 1797 году уже меньше — 177 вспышек недовольства. 1798 год — 12. 1799 год — 10. И, наконец, 1801 год — всего лишь 7 случаев крестьянского неповиновения. Выходит, что благодаря павловскому закону вероятность масштабного крестьянского бунта снизилась в 40 раз. Для страны, население которой на 95% состоит из крестьян, это немало…
Акт о престолонаследии, изданный Павлом, наконец то, прекратил дворцовые перевороты, когда любой отпрыск с малейшей примесью царской крови (особенно женщины с развратными наклонностями) могли захватить трон России, как будто это простое помещичье имение...
Продолжение следует…
Оценил 1 человек
1 кармы