На засидках: кот вместо русака

Лунная, морозная зимняя ночь. Тихо и пустынно в пригородной слободке. Обычное дневное движение давно уже прекратилось, огни погашены, и все кажется как бы вымершим. Холод и какая-то жуть охватывают одинокого путника, заставляя его плотнее завертываться в теплую шубу и спешить под кров своей избы.

На самой окраине слободки, в низенькой трехоконной хате светится единственный огонек.

Возле небольшого стола с остатками скромного ужина сидит страстный охотник Терентьич, кудластый мужчина лет тридцати, и торопливо снаряжает патроны к своей донельзя запущенной, фузее.

Против него, с другой стороны стола, сидит его благоверная и сонными глазами следит за всеми действиями мужа.

Терентьич, видимо, сильно торопится; он запоздал с работ из огорода и поэтому делает сразу два дела: то схватывает ложку и поддевает ею из деревянной чашки какую-то снедь, то опять начинает отмеривать заряды и усиленно стучать навойником, заколачивая пыжи.

Пот обильно струится с его мокрого лба.

Сегодня Терентьич, воспользовавшись светлой лунной ночью, собирается караулить у сенных сараев русаков.

— Паша, — обращается он к жене, — ты положи-ка мне в сумку кусок пирога, все от скуки хоть пожевать можно будет.

— Ладно, положу... Да ты опять смотри не засни, как в ту субботу!

— Ну вот еще! — горячо протестует Терентьич. — Это в субботу оттого заснул, что зубы болели.

А Горшок-то, слышь, какого русака приволок: теленок! Ей-ей! Эх, кабы сегодня мне матерого двинуть!

Наконец все готово.

Терентьич быстро перекрестился, облекся в потертый полушубок, надел на ноги валенки, а на голову огромную белую заячью шапку и, перекинув через плечо суму и ружье, собрался уходить.

— Паша, а во что бы мне такое белое завернуться? Я хочу сегодня возле сараев засесть: и стрелять ловчее, да и лучше видно. Нет ли у тебя чего-нибудь такого? А?

— Вот уж и не знаю! Разве простыню дать — весь в нее укроешься. Только смотри не напугай кого-нибудь!

— А ведь ты хорошо придумала! Давай скорее; только ты уж и завяжи ее на шее, чтобы не сползла, я в ней и пойду.

Терентьич завернулся в простыню, причем стал похож на какое-то страшилище, и вышел из избы, напутствуемый неудержимым смехом жены.

Миновав задами слободку и кладбище, он надел лыжи, спустился к речке, взобрался на противоположный ее берег и вдоль узенькой тропинки бодро пошел по направлению к городской даче, сад которой, опушенный инеем, казался каким-то сказочным лесом.

На краю дачи, в хате Федота, дачного сторожа, хотя тоже охотника, но отчаянного труса, мелькал огонек.

«Только бы Горшок как-нибудь не опередил меня! — думал Терентьич, подвигаясь вперед. — А тут славное место: каждый раз русаки жируют».

Добравшись до лав, которые были перекинуты через овраг, как раз против самых окон избушки Федота, Терентьич нагнулся и стал снимать лыжи, опасаясь, как бы на них не сорваться с мостков.

В это время луну заволокло тучами и сразу сделалось темнее. Из избушки Федота раздался стук засова, скрип двери и громкий разговор. Каждое слово отчетливо было слышно на чистом морозном воздухе.

— Куда я пойду? Теперь ничего не достанешь! — по-видимому, протестовал робкий Федот, выпроваживаемый из избы женой.

— Достанешь, как захочешь! Я тебе еще вчерась говорила! — настаивал неприятный женский голос.—Иди, иди, чтобы худо тебе не было! Лежебок!

Дверь сердито захлопнулась, и щелкнула задвижка. Федот надвинул глубже шапку и направился к лавам, но, заметив около них какую-то копошившуюся фигуру в белом, так и замер на месте, а затем снял шапку и начал истово креститься.

— О Господи! Во сне это или наяву? — произнес, пятясь назад, дрожащим от страха голосом Федот, принявший Терентьича за одного из обитателей кладбища.

Терентьич, едва удерживаясь от смеха и желая попугать своего робкого приятеля, умышленно закричал диким голосом:

— Нешто не видишь? Знамо, наяву! Ого-го-го!

Не взвидел света бедный Федот. Закричав благим матом, он в три прыжка очутился у своей избушки, ударился со всего размаха в дверь и со стоном повалился в сенях, всполошив всю семью. Гвалт поднялся в избе невообразимый.

Между тем Терентьич, подхватив лыжи, перебрался через овраг и давай Бог ноги: только снег похрустывал под лыжами, да пузырем отдувалась злополучная простыня. Изредка он приостанавливался, но от избы Федота ничего не было слышно.

Вот наконец и Сучково —небольшая деревенька, приютившаяся одним своим краем на берегу ручейка. Каким-то холодом веяло от силуэтов покривившихся на бок изб. Небо очистилось, и луна бледным, мертвенным светом озаряла все постройки.

Сугробы снега еще ярче заиграли синеватыми огоньками; накатанная дорога местами блестела продолговатыми серебряными полосами. Воздух как бы неподвижно застыл.

Обогнув избы и пройдя несколько пустынных огородов, Терентьич направился к двум стоявшим поблизости сенным сараям, за которыми тянулись обширные поля — излюбленные места поклонников русаченья.

Вырыв лыжами в сугробе между сараями яму, Терентьич уселся в ней на лыжи так, чтобы было удобно стрелять в обе стороны. Белая шапка и простыня делали фигуру охотника совершенно незаметной на фоне снежной равнины.

Торжественная ночная тишина лишь изредка нарушалась лаем собак на деревне да пронзительными свистками паровоза с расположенной неподалеку городской станции железной дороги.

Прошло добрых часа два. Несмотря на теплый полушубок, легкий озноб стал постепенно расходиться по всему телу Терентьича, а ноги и спина быстро начали неметь; но Терентьич терпеливо сидел, боясь сделать малейшее движение, чтобы не испортить охоты.

Скуки ради он уничтожил хранившийся в суме кусок пирога, перечитал про себя все известные ему молитвы и начал прицеливаться в разные стороны, воображая прыгающего русака; однако усталое и озябшее тело неудержимо клонило ко сну.

А мороз все крепчал, лицо кололо, как иголками, и воздух казался каким-то горьким.

— Экая досада! — думал Терентьич. — Опять спать хочется. Только бы не заснуть, как намедни, а то Паша опять будет смеяться.

И Терентьич продолжал ждать зайцев, разглядывая небо, усеянное мерцающими звездами.

Но что это такое? Шагах в сорока от левого сарая, на снегу показалась какая-то небольшая продолговатая тень, которая медленно двигалась, по временам останавливаясь; это был, по-видимому, маленький зверек, осторожно пробиравшийся к сараю.

Теплая волна прошла по телу Терентьича, Забыв холод и сон, он стал напряженно всматриваться в двигавшегося зверька, осторожно приподнимая к плечу свою фузею.

— Слава Богу! Вот и русак, да, надо быть, прибылой. Кажись, светло, а видать что-то плохо...

Подпустив тень ближе к сараю, Терентьич, благословясь, приложился и ударил. Как плетью щелкнул выстрел в тихом морозном воздухе, едва отдавшись от деревни слабым эхом.

На несколько секунд дым окутал фигуру охотника, но затем постепенно рассеялся. Шагах в тридцати от Терентьича, на снегу, что-то усиленно билось, глухо ворча.

Не без труда выбравшись из своей норы, Терентьич быстро подбежал к добыче и с сильной досадой выразительно плюнул, а затем сдернул свою лохматую шапку, почесал затылок и

разразился целым потоком брани: в двух шагах от него корчился в предсмертных судорогах здоровенный серый кот, сраженный вместо предполагавшегося русака зарядом зайчатника.

Надо было видеть смущение раздосадованного охотника. Усталость, бессонная ночь, холод, тяжелое, напряженное выжидание, а в результате такая позорная добыча!

Терентьич ругательски изругал и себя за ошибку, и бедного Федота, так несчастливо попавшегося навстречу, да кстати, прихватил и злополучного кота, подвернувшегося под выстрел.

Что делать? Беды не поправишь. Потужил, потужил охотник, вырыл лыжами тут же в снегу ямку и закопал в нее свою «добычу», чтобы избежать неприятностей с крестьянами.

В это время где-то вдали глухо раздался треск выстрела. Терентьич весь встрепенулся.

— А ведь это Горшок, ей-ей Горшок! — с завистью пробормотал огорченный охотник. — Это он на Mapиевке, должно, опять русака огреб!

Уныло добрел Терентьич до дому, молча снял охотничьи доспехи и, ни слова не сказав жене о своей незадачливой охоте, завалился на печку, откуда скоро и раздался его богатырский храп.

Через неделю Терентьич встретился с Федотом в городе. У последнего под правым глазом красовался громадный фонарь и одна рука была забинтована.

Как водится, приятели тотчас же разговорились по душе, и контуженный Федот со всеми подробностями рассказал Терентьичу, как неделю тому назад он ночью столкнулся возле оврага с привидением и какие печальные последствия имело это столкновение.

Федот передал даже о том, как привидение с хохотом гналось за ним почти до самой избы. Как смех ни разбирал Терентьича, так ловко разыгравшего роль выходца с того света, он и глазом не сморгнул.

Для виду он даже горячо посочувствовал своему приятелю, рассказав в свою очередь о своей неудачной охоте.

А Горшок в ту самую ночь опять русака ухлопал, да еще матерого!

Источник