Война жестокая штука. Но гражданская война – еще более жестокое и скверное дело. И когда кто-то с позиции морализаторства начинает мне говорить о жестокостях большевиков, то мне сразу хочется задать вопрос: "А какой была общая атмосфера? Как действовали противники большевиков? Вы хотите сказать, что они проявляли благородство?"
У Сергея Георгиевича Кара-Мурзы есть замечательное исследование Гражданской войны, в нем он пишет о том, что ей предшествовал значительный инкубационный период, когда раскручивался маховик будущей братоубийственной бойни. Только эсэровско-анархический террор унес 12 тысяч жизней. Думские депутаты-монархисты принесли в зал заседаний склеенные бумажные листы, на которых были написаны имена жертв террористов. Так вот, полосу этих бумаг они смогли развернуть по всей ширине зала.
До революции была выпущена многотомная “Книга русской скорби”. В ней собраны данные о жертвах. Среди них лишь очень немногие принадлежали к элите русского общества. Масса людей пострадала совершенно случайно. (Кстати, эсеры в последствии участвовали в Гражданской войне на стороне белых. Глава террористической Боевой организации партии эсеров Борис Викторович Савинков сначала принимал активное участие в деятельности Временного правительства, а затем - в борьбе Белой армии. В 1919 он вел переговоры с правительствами Антанты о помощи Белому движению. Савинков лично встречался с Пилсудским и Черчиллем. Савинков состоял в масонских ложах в России (с 1917) и в эмиграции (с 1922). Масоном был и его брат Виктор. Савинков был членом лож "Братство", "Братство народов", "Тэба", входил в предварительный комитет по учреждению русских лож в Париже).
После революции 1905 года последовала столыпинская реакция с военно-полевыми судами и телесными наказаниями (Столыпин приказывал пороть целые села). Затем началась Первая мировая война. Мы сейчас утратили понимание того, какое воздействие на мир оказала эта бойня
Пьер Декс пишет в книге "Повседневная жизнь сюрреалистов": "Ни железные дороги, ни электричество не сумели переломить старых ритмов и дедовского образа жизни во Франции, унаследованных от XIX века и до самого 1914 года определявших собой повседневную и интеллектуальную жизнь, а также мораль и сексуальность. Не разразись катастрофа, общество так и не выбралось бы из застоя. Война - первая мировая война в истории человечества - завершила промышленную революцию, превратившись в столкновение стали, машин, химии, поставив новейшую технику на службу смерти.
Этот поток насиловал сознание точно так же, как массовые убийства и жестокость рукопашной в траншеях, уничтожая сами идеи цивилизации и прогресса XIX века. Резкое увеличение числа работающих женщин, в том числе по ночам, распад семей, огромное количество молодых вдов в стране, потерявшей полтора миллиона убитыми и насчитывающей больше миллиона инвалидов, придали послевоенному времени характер радикального разрыва с прежними нравами - так воспринимало его поколение, родившееся вместе с веком. [...] Теснота окопов, где, в грязи и в крови, хлебаешь из котелка одну и ту же баланду, спишь на земле под случайным укрытием, переживаешь те же страшные бомбежки, не говоря уже о газовых атаках, навсегда уничтожила социальные преграды среди фронтовиков. Мир не вернул довоенное время, напротив, общественный порядок перевернулся с ног на голову".
Пьер Декс пишет о Франции, которая в то время была страной-победительницей. А России, помимо фронтовых кошмаров Первой мировой, пришлось испытать революцию, распад армии, экономического и политического порядка. Вы можете представить себе всю эту ситуацию? Например, убивать офицеров в армии стали не после Октябрьской революции, а еще при Временном правительстве. Именно тогда "опускали под лед" флотских офицеров на Балтике, массово убивали в Кронштадте. В марте, а не в ноябре 1917-го убиты адмиралы Небольсин и Непенин.
Сергей Хитун свидетельствует: "6-й Запасной Саперный батальон ... вместе с Волынским полком, начали Революцию 1917-го года. Одной из первых жертв Революции был убитый солдатами строгий полковник Геринг, командир этого батальона".
Вы можете себе представить состояние психики людей, которые действовали в то время? Многие не выдерживали и просто сходили с ума. В те годы колоссально выросло число душевнобольных, лечебницы были переполнены. В 1920 году доктор Репейников, прибывший в Читу с запада, на публичной лекции говорил о том, что в Европейской России врачи констатируют новую, совершенно оригинальную современную психическую болезнь – жажду убийств. "Это не садизм, – рассказывал лектор, – не помешательство, не стремление новыми преступлениями заглушить укоры совести. Единственное лекарство для таких больных – либо самоубийство, либо убийство не меньше трех раз в неделю. Страдающий подобной болезнью лишен сна, теряет аппетит, все мускулы его ослаблены, и он делается не способен ни к мускульному труду, ни к полному бездействию".
Рибо, бывший личный врач атамана Дутова, так характеризовал Унгерна – "маньяк и садист".
Как могли действовать неадекватные люди в очень ненормальной обстановке? Каждый проявлял себя в меру своей воспаленной фантазии…
В начале Ледяного похода Корнилов заявил: "Я даю вам приказ, очень жестокий: пленных не брать! Ответственность за этот приказ перед Богом и русским народом я беру на себя!" А. Суворин, единственный, кто успел издать свой труд "по горячим следам" — в Ростове в 1919 году, пишет: "Первым боем армии, организованной и получившей свое нынешнее название Добровольческой, было наступление на Гуков в половине января. Отпуская офицерский батальон из Новочеркасска, Корнилов напутствовал его словами: "Не берите мне этих негодяев в плен! Чем больше террора, тем больше будет с ними победы!"
Н. Н.Богданов ("Организация Добровольческой армии и Первый Кубанский поход") приводит свидетельство участника "Ледяного похода": "Взятые в плен, после получения сведений о действиях большевиков, расстреливались комендантским отрядом. Офицеры комендантского отряда в конце похода были совсем больными людьми, до того они изнервничались. У Корвин-Круковского появилась какая-то особая болезненная жестокость.
На офицерах комендантского отряда лежала тяжелая обязанность расстреливать большевиков, но, к сожалению, я знал много случаев, когда под влиянием ненависти к большевикам, офицеры брали на себя обязанности добровольно расстреливать взятых в плен".
О жестокости со стороны рядовых добровольцев во время "Ледяного похода" вспоминал один из участников похода, когда писал о расправах добровольцев над захваченными в плен: "Все большевики, захваченные нами с оружием в руках, расстреливались на месте: в одиночку, десятками, сотнями. Это была война "на истребление"". (Федюк В. П. Белые. Антибольшевистское движение на юге России 1917—1918 гг).
По данным историка Федюка, Корниловым было составлено воззвание к жителям Ставрополья предупреждавшее о возможности применения к ним ответных жестких мер, в случае нападения на офицеров Добровольческой армии: "На всякий случай предупреждаю, что всякое враждебное действие по отношению к добровольцам и действующим вместе с ними казачьим отрядам повлечет за собой самую крутую расправу, включая расстрел всех, у кого найдется оружие, и сожжение селений". По мнению исследователя Белого движения на Юге России В. П. Федюка, эти заявления свидетельствуют, "что речь шла именно о терроре, то есть насилии, возведенном в систему, преследующем цель не наказания, но устрашения".
Приведем еще одно свидетельство участников тех событий. В книге Романа Гуля "Ледяной поход" есть глава, которая называется "Леженка". Так называлась село, со стороны которого по добровольцам открыла огонь немногочисленная группа красных. Гуль пишет: "Вдруг, среди говора людей, прожужжала шрапнель и высоко, впереди нас, разорвалась белым облачком. Все смолкли, остановились... Ясно доносилась частая стрельба, заливчато хлопал пулемет... Авангард — встречен огнем". Корниловцы сопротивление подавили и вот начинается экзекуция: "Из-за хат ведут человек 50—60 пестро одетых людей, многие в защитном, без шапок, без поясов, головы и руки у всех опущены. Пленные. Их обгоняет подполковник Нежинцев, скачет к нам, остановился — под ним танцует мышиного цвета кобыла. "Желающие на расправу!" — кричит он. "Что такое? — думаю я.— Расстрел? Неужели?" Да, я понял: расстрел, вот этих 50—60 человек, с опущенными головами и руками. Я оглянулся на своих офицеров. "Вдруг никто не пойдет?" — пронеслось у меня. Нет, выходят из рядов. Некоторые смущенно улыбаясь, некоторые с ожесточенными лицами. Вышли человек пятнадцать. Идут к стоящим кучкой незнакомым людям и щелкают затворами. Прошла минута. Долетело: пли!.. Сухой треск выстрелов, крики, стоны... Люди падали друг на друга, а шагов с десяти, плотно вжавшись в винтовки и расставив ноги, по ним стреляли, торопливо щелкая затворами. Упали все. Смолкли стоны. Смолкли выстрелы. Некоторые расстреливавшие отходили. Некоторые добивали штыками и прикладами еще живых. Вот она, подлинная гражданская война... Около меня — кадровый капитан, лицо у него как у побитого. "Ну, если так будем, на нас все встанут",— тихо бормочет он. Расстреливавшие офицеры подошли. Лица у них — бледны. У многих бродят неестественные улыбки, будто спрашивающие: ну, как после этого вы на нас смотрите? "А почем я знаю! Может быть, эта сволочь моих близких в Ростове перестреляла!" — кричит, отвечая кому-то, расстреливавший офицер. Построиться! Колонной по отделениям идем в село".
Но на этом "веселье" не закончилось – главная расправа была еще впереди… Гуль пишет: "Начинает смеркаться. Пришли на край села. Остановились. Площадь. Недалеко церковь. Меж синих туч медленно опускается красное солнце, обливая все багряными, алыми лучами... Кучка людей о чем-то кричит. Поймали несколько человек. Собираются расстрелять. "Ты солдат... твою мать?!" — кричит один голос. "Солдат, да я, ей-Богу, не стрелял, помилуйте! Неповинный я!" — почти плачет другой. "Не стрелял... твою мать?!" Револьверный выстрел. Тяжело, со стоном падает тело. Еще выстрел. К кучке подошли наши офицеры. Тот же голос спрашивает пойманного мальчика. "Да, ей-Богу, дяденька, не был я нигде!" — плачущим, срывающимся голосом кричит мальчик, сине-бледный от смертного страха. "Не убивайте! Не убивайте! Невинный я! Невинный!" — истерически кричит он, видя поднимающуюся с револьвером руку […]
Я вышел на улицу. Кое-где были видны жители: дети, бабы. Пошел к церкви. На площади в разных вывернутых позах лежали убитые... Налетал ветер, подымал их волосы, шевелил их одежды, а они лежали, как деревянные. К убитым подъехала телега. В телеге — баба. Вылезла, подошла, стала их рассматривать подряд... Кто лежал вниз лицам, она приподнимала и опять осторожно опускала, как будто боялась сделать больно. Обходила всех, около одного упала, сначала на колени, потом на грудь убитого и жалобно, громко заплакала: "Голубчик мой! Господи! Господи!.." Я видел, как она, плача, укладывала мертвое, непослушное тело на телегу, как ей помогала другая женщина. Телега, скрипя, тихо уехала... Я подошел к помогавшей женщине... "Что это, мужа нашла?" Женщина посмотрела на меня тяжелым взглядом. "Мужа",— ответила и пошла прочь...
Я прошел на главную площадь. По площади носился вихрем, джигитовал текинец. Как пуля, летала маленькая белая лошадка, а на ней то вскакивала, то падала, то на скаку свешивалась до земли малиновая черкеска текинца. Смотревшие текинцы одобрительно, шумно кричали... Вечером, в присутствии Корнилова, Алексеева и других генералов, хоронили наших, убитых в бою. Их было трое. Семнадцать было ранено. В Лежанке было 507 трупов".
Что такое 507 трупов для села? То есть в Леженке корниловцы фактически вырезали все мужское население – виновных и невиновных. И это всего лишь небольшой эпизод той войны. Была повседневность ужаса.
Я все это пишу, чтобы мы не забывали о том кошмаре, и никогда больше его не повторяли. Ибо есть такие горячие головы, что хотят еще раз устроить братоубийственную бойню. Надо понимать – что это такое, не испытывать никаких иллюзий. Как только механизм такой бойни запускается – его невозможно уже остановить.
Историк-исследователь Владлен Логинов рассказывает: "Есть воспоминания, они публиковались у нас много раз: во время знаменитого Ледового похода было жалко патронов, а в деревне захватили красноармейцев. Что делать? Их раздели и потом просто рубали, и все. Колчак, а потом и Деникин, издали приказы, что расстрелу подвергаются все те, кто работал в органах советской власти".
Роман Соловьев пишет в статье "Белый и красный террор": "Отрывки из писем Гражданской войны: "Я теперь нагляделся, что делают белые в Вятской губернии, в 30 домах оставили одну лошадь, а то все забирали. Рабочих расстреливали, а трупы жгли на костре. Крестьяне там платят большие налоги, с бедняков берут 1000 руб. Белые закололи более 300 человек, не считаясь с женщинами и детьми, у кого служит сын, все семейство вырезают. Где были схоронены красные, то вырывали, обливали керосином и жгли (Вятская губ., 14 июля 1919 г.). "Деникин творит страшные зверства. В деникинском войске началась страшная паника, потому что в деревнях начинают организовываться партизанские войска". (Курская губ., 28 июля 1919 г.).
Анархисты были временными попутчиками большевиков при свержении власти буржуазии. Но действовали бесконтрольно. Так, под руководством анархистов моряки Черноморского флота уничтожили в Крыму около 500 офицеров в январе 1918 г. В то же время поднимались стихийно и антисоветские силы. В казачьих районах казаки, например, начали уничтожать иногородних - крестьян, требующих передела всех земель, в том числе казачьих. В мае восставшие оренбургские казаки захватили село Александров Гай Самарской губернии. Сразу расстреляли попавших в плен красноармейцев - 97 человек. По совету местных кулаков начали расправу над сторонниками Советской власти. Всего уничтожили около 800 человек.
Когда появились эсеровские правительства, начался государственный белый террор. В Самаре при перевороте было уничтожено белыми около 300 человек. При взятии Сызрани чехословаками и армией Самарского Комуча - 500, при взятии Вольска - 800. Самарское правительство создало карательный орган - Государственную охрану, кроме того, действовали контрразведки Народной армии Комуча, чехословаков и сербов. Все они самочинно арестовывали не только сторонников Советов, но и за малейшее подозрение в нелояльности белым без суда расстреливали кого считали нужным. Тюрьмы Самарского правительства были переполнены, поэтому на территории Комуча появились первые в истории России концлагеря - в Тоцких военных лагерях. Использовались для содержания арестованных и баржи.
Еще в более жестоких формах развернуло террор эсеровское Западносибирское правительство, на территории которого активно проявляли себя офицеры старой армии и белоказаки. В сентябре 1918 г. восстали крестьяне Славгородского уезда на Алтае. Они отказывались давать призывников в Сибирскую армию, захватили Славгород. 11 сентября в Славгород прибыл карательный отряд атамана Анненкова. В этот день каратели захватили в плен, замучили, расстреляли, повесили 500 человек. Дотла сожгли деревню Черный Дол, где был штаб повстанцев.
3 декабря 1919 г. Колчак подписал постановление о широком применении смертной казни за покушение на здоровье и жизнь Верховного правителя, за борьбу против белого режима. После переворота колчаковцы начали арестовывать и уничтожать свергнутых ими эсеров. 22 декабря группа большевиков и солдат напала на тюрьму в Омске и освободила арестованных. Часть эсеров, около 60 человек, решила вернуться в тюрьму, надеясь, что "законная власть" их оправдает. Но ночью конвой вывел их на лед Иртыша и расстрелял. Всего в связи с событиями 22 декабря колчаковцы уничтожили в Омске полторы тысячи человек, трупы убитых вывозили на санях навалом, как туши скота.
На Урале и в Сибири шли массовые аресты. В конце 1918 г. в сибирских концлагерях находилось 914 тысяч заключенных, 75 тысяч - в тюрьмах. Были еще тюрьмы и концлагеря других белых правительств. Для сравнения: в Советской России в это время было чуть более 42 тысяч заключенных.
Как вели себя белые каратели? "Развесив на воротах Кустаная несколько сот человек, постреляв немного, мы перекинулись в деревню, - повествовал штаб-ротмистр драгунского эскадрона из корпуса Каппеля Фролов, - ...деревни Жаровка и Каргалинск были разделаны под орех, где за сочувствие большевизму пришлось расстрелять всех мужиков от 18 до 55 лет, после чего пустить "петуха". Далее ротмистр сообщал о расстреле двух-трех десятков мужиков в селе Боровом, в котором крестьяне встретили карателей хлебом-солью, и сожжении части этого села..."
Уже после полугодового правления Колчака, 18 мая 1919 года, генерал Будберг записал: "Восстания и местная анархия расползаются по всей Сибири… главными районами восстания являются поселения столыпинских аграрников… посылаемые спорадически карательные отряды… жгут деревни, вешают и, где можно, безобразничают. Такими мерами этих восстаний не успокоить… в шифрованных донесениях с фронта все чаще попадаются зловещие для настоящего и грозные для будущего слова "перебив своих офицеров, такая-то часть передалась красным". И не потому, — совершенно верно писал генерал, — что склонна к идеалам большевизма, а только потому, что не хотела служить… и в перемене положения… думала избавиться от всего неприятного".
В.В. Кожинов пишет: "Бедствующих на Урале и в Сибири при Колчаке становилось не меньше, а больше. Раздражал произвол представителей военных властей. В массовом порядке стали применяться регулярные войска, особенно казачьи, а также японские, чехословацкие, польские и другие части. Нельзя не отметить, что черную роль сыграли многие казачьи карательные отряды. Существует множество документов, включая и колчаковские, свидетельствующих о жестокости казачьих отрядов по отношению к мирным жителям".
В антисоветской литературе о Гражданской войне много и с надрывом пишется о “баржах смерти”, которые, дескать, использовались большевиками для расправы с белогвардейскими офицерами. В книге историка, доктора исторических наук П.А Голуба "Белый террор в России" приводятся факты и документы, свидетельствующие о том, что “баржи” и “поезда смерти” стали активно и массированно применяться именно белогвардейцами.
Когда осенью 1918 года на восточном фронте они стали терпеть поражение от Красной Армии, в Сибирь, а затем на Дальний Восток потянулись “баржи” и “поезда смерти” с узниками тюрем и концлагерей. Когда “поезда смерти” находились в Приморье, их посетили сотрудники американского Красного Креста. Один из них — Р.Бьюкели написал в своем дневнике: “До того момента, когда мы нашли этот ужасный караван в Никольске, 800 пассажиров умерли от голода, грязи и болезней… Я видел трупы людей, тела которых еще при жизни разъедали паразиты до тех пор, пока они не умирали после месяцев ежедневной мучительной пытки от голода, грязи и холода. Клянусь Богом, я не преувеличиваю!.. В Сибири ужас и смерть на каждом шагу в таком масштабе, что потрясли бы самое черствое сердце...”
Генерал Гревс, командир корпуса американских интервентов в Восточной Сибири, писал в своих мемуарах в 1922 году: "В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как обычно думали. Я не ошибусь, если на каждого человека, убитого большевиками, приходилось сто убитых антибольшевистскими элементами".
Михаил Хазин
Остается ждать когда Ленина обвинят в вымирании динозавров, в причастности к ледниковому периоду, во всемирном потопе, в истреблении мусульман крестоносцами и т.д.
Оценили 8 человек
22 кармы