Культуртрегерство в России

В современной историографии осуждаются действия Советской власти о выселении немцев Поволжья в начале Великой Отечественной войны в 1941 году. Мало кто знает истинную причину выселения, которая имеет веские основания такого решения Советской власти, и имеет двухвековую историю, весьма интересную и поучительную, о которой и пойдет речь.

В начале XIX века в юго-западном углу Николаевского уезда Самарской губернии существовало целое немецкое «княжество». Это - немецкая колония: «Кано, Борегард, Екатериненштадт, Паульская, Филиппсфельд, Эрнестинендорф, Боаро, Цуг, Обермонж, Гокеберг, Брокгауз, Сусаненталь, Унтервальден, Люцерн, Цюрих, Золотурн, Базель, Мюльгаузен» и другие, носящие также немецкие названия, за исключением двух колоний – Панинской названой по имени графа Никиты Ивановича Панина, покровительствовавшего немцам, и вторая Орловской - по имени графа Орлова, известного фаворита Екатерины II.

В 1776 году, после Пугачевского бунта, когда Поволжье значительно опустело, императрица Екатерина II, преследуя культурно - колонизационные цели, по ходатайству графа Никиты Ивановича Панина, разрешила немцам, выходцам из Шварцвальда, поселиться в Николаевском уезде «на удобных пустопорожних землях», по их выбору, «которые для них подходящи будут».

Шварцвальдские ходоки, поколесив всю степь Николаевского уезда, по которой тогда кочевали башкиры и ютились, укрываясь от преследования духовных и светских властей, редкие старо-обрядческие поселения, облюбовали юго-западную часть с девственным слоем чернозема в полтора аршина, с лесами, обеспечивавшими получение материалов для постройки и топлива, и лугами, заливаемыми Волгой. У немцев, терпевших дома крайне недостаток в земельных угодьях и перебивавшихся скудными заработками на металлургических заводах, рудниках и копях, просто глаза разбежались от этого необъятного простора. Думали они, думали, сколько взять земли, чтобы хватило не только им, но и внукам, и правнукам, и далее следующим за ними поколениям, позондировали петербургские сферы, да и отхватили всю нынешнюю площадь, в одном сплошном «холсте», растянувшемся верст на шестьдесят по берегу Волги, и еще попросили дать им льготы от податей и рекрутчины.

Как тогда у нас мало дорожили землей, можно судить по тому, что немцам не только беспрекословно отвели всю указанную ими землю, площадью в 160,000 десятин, и приобретенными в разное время еще около 100,000 десятин. По именному высочайшему указу, правительство освободило их и от податей, денежных и натуральных повиностей, и от рекрутского набора сроком на сто лет, предоставив им, кроме того, привилегию пользоваться в первые десять лет поселения свободной торговлей в Поволжье и правом беспошлинного пригона из-за границы всякого породистого племенного скота и привоза семян и разных предметов сельского хозяйства, взамен чего колонистам вменялось в обязанность распространять среди местного населения «для пользы Российcкой державы нужные и наивыгоднейшие способы к обработке земли и к размножению породистого скота полезные».

Получив paзрешение на переселение, немцы в том же году с семьями и имуществом двинулись из Шварцвальда в Poccию. Об этом переселении немцев в степи среди крестьян Николаевская уезда на многие годы сохранились предания, рисующие их далеко не в том розовом цвете, в каком эти «культуртрегеры» в то время представлялись Екатерине II и ее вельможам-германофилам.

По преданиям, немцы, численностью свыше двух тысяч душ, вступили в самарские степи глубокой осенью и шли таборами, растянувшись на две версты. За таборами следовали фургоны с имуществом колонистов, а за фургонами гнались стада овец, коров и быков, которых, по тогдашним крестьянским хозяйствам, державшим много коров и лошадей, и по числу колонистов, было очень мало. Колонисты, с трубками в зубах, одетые не по сезону, в летние зеленые и синие куртки, мягкие шляпы с пером, в чулки и башмаки с пряжками, представляли для крестьян, никогда не видавших немцев, диковинное явление, тем более, что никто из них не знал, откуда и зачем немцы идут в степи.

— Смотри!—кричали крестьяне, толпами выбегая на дороги.— Каки чудны люди идут!

— Трубкокуры!

— Скоблены рыла!

— Нехристи!

— И к чему это, братцы? - с недоумением спрашивали кре¬стьяне друг друга.

И решали, что «к войне, али бо к гладу и трусу». Попробовали было расспрашивать немцев, но ничего не добились, так как ни один из них не знал русского языка, да и смотрели они на мужиков очень свирепо, отгоняя их от таборов и угрожая ружьями, которыми были поголовно вооружены все взрослые мужчины; сопровождавших же их чиновников крестьяне не решились расспрашивать. Только уже тогда, когда немцы пришли на места и начали межевать землю, строиться, пахать, - мужики наконец поняли, что «немец» пришел к ним «хресьянствовать», вернее «хозяйствовать».

— Что ж? - одобрили старики: - пущай ево... Земли много, про всех хватит...

На первых же порах немцы повели себя в степи, как в завоеванной земле. Колонии окружили высокими земляными валами и окопали глубокими канавами. Вскоре начались грабежи. По дорогам, проходившим в районе немецких колоний, нельзя было ночью ни пройти, ни проехать. Немцы выскакивали из-за валов и нападали на проезжих и путников, обирая их до нитки. Наконец дело дошло до того, что, не довольствуясь одним грабежом, немцы стали захватывать и самих крестьян, мужчин и женщин, и, как «рабов», обращать их на полевые работы, заставляя их распахивать целину, которая у них, по недостатку рабочих рук, оставалась не вспаханной. Одному из этих пленников, казенному крестьянину Бахметьеву, удалось бежать, и он пожаловался в нижний надворный суд.

«Немцы, - писал в своей жалобе Бахметьев, - аки тати в нощи, изловили меня да Алексея сына Михайлова по прозвищу Осташева в поле середь бела дня и, отведоша нас к свои домы, аки псов заковали нас в ножныя железы и ввергли в погреб, где мы и пребывание имели до следующего дня и спали на сырой земле, без воды и без хлеба. А по наступлении утра вывели нас в поле и указали нам пахать крепкую землю». Жалоба Бахметьева заканчивалась просьбой «избавить православных христиан от надругательства немецких басурманов, творящих народу великия жестокости и держащих беззаконным образом в лютом полону многих, которые тако ж по погребам сидят и в железах».

Жалобе Бахметьева был дан ход, и назначенное следствие открыло в колониях ужасную картину немецкого «культуртрегерства». В погребах были найдены сотни крестьян, мужчин и женщин, закованных в цепи. Женщины, подвергшиеся насилию, и мужчины одинаково, как скот, употреблялись для вспашки целины, для чего их впрягали в соху по несколько человек. Все они были покрыты синяками и ранами от побоев и паразитов.

Дело было доложено императрице. Вскоре, по распоряжению из Петербурга, земляные валы, окружавшие немецкие колонии, были срыты, канавы засыпаны, но какое наказание постигло жестоких рабовладельцев-колонистов,—неизвестно.

После этого разбои прекратились. Колонисты зажили, как мирные жители. Построили обширные дома, школы, кирки, развили сады и огороды, запахали всю землю. Словом, зажили припеваючи, безданно-безпошлинно, широко пользуясь предоставленной им льготой беспошлинного ввоза в Poccию предметов сельско-хозяйственной промышленности. Вследствие потачки тогдашних чиновников, раболепствовавших пред немцами, спешивших «услужить» им, как покровительствуемой нации, пользующейся фавором при дворе, колонисты повезли из фатерланда в Poccию и другие товары, имевшие иногда весьма отдаленное отношение к сельскому хозяйству, и повели выгодный торг.

Благодаря земельному приволью, колоссальной силе, какая была в тогдашней невыпаханной земле, и свободной торговле, колонии стали быстро богатеть; многие из колонистов, оставив за собой земельные участки в колониях, записались в «купцы» и занялись торговлей в Екатериненштадте и Саратове. Екатериненштадт из сельской колонии, напоминавшей шварцвальдскую деревушку, вскоре превратился почти в городок, стал центром, объединившим все немецкие колонии уезда, с генеральным пастором, большой школой, в которую были выписаны немецкие учителя из Германии, с клубом, где читались одни немецкие газеты, с массой всевозможных магазинов, лавок и биргалле (шнапс, пиво). Тут шварцвальдцы наконец вспомнили о своей щедрой благодетельнице, императрице Екатерине II, вызволившей их из тисков безземелья в фатерланде, и решили поставить ей памятник, который должен был служить украшением Екатериненштадта. Памятник, довольно массивный (он обошелся что-то около шестидесяти тысяч на ассигнации), отлили в Берлине и поставили на лучшей площади в колонии.

Нельзя не упомянуть о комическом эпизоде, имевшем место на торжестве открытия памятника и характерном как для тогдашних, так еще и для огромного большинства теперешних «гастробайтеров», не знающих русского языка.

В день открытия памятника в Екатериненштадт съехались немцы из всех колоний, а также из Сарепты и Саратова. Площадь, на которой возвышался массив памятника, покрытый полотном, была запружена народом. Всюду звучала немецкая речь. Когда подняли полотно, немцы закричали: «гох!». Присутствовавший на торжестве губернатор потребовал через исправника, а последний через переводчиков, чтобы немцы трижды прокричали по-русски «ура». Немцы ответили, что не знают по-русски. Тогда, чтобы не огорчить начальство, исправник, собрав крестьян, ввел их в толпу немцев, окружавших памятник тесным кольцом, и приказал им, когда он махнет белым платком, кричать «ура». Когда исправник махнул платком, площадь огласилась громовыми раскатами чисто-русского «ура», с могучим, захватывающим подъемом, от которого дрожат сердце и все жилки.

— Ай да молодцы!—заметил восхищенный губернатор.— Как хорошо научились владеть русским языком. Как pyccкие!

— Да, ваше превосходительство,—согласился находчивый исправник.

После этого эпизода в русских селах и деревнях, граничащих с немецкими колониями, пошла в обращение поговорка: «А ты, милай, по-нашему бай, а не гохай, как немец», т.е. говори так, чтобы тебя понимали.

Полная статья: "Культуртрегерство в России"

https://www.proza.ru/2019/12/10/96