Из жизни заволжского старообрядческого купечества

Отрывок из романа П. И. Мельникова-Печерского "В лесах".

Трапеза по случаю приема гостей в доме заволжского купца

А. М. Горький назвал это произведение и продолжение "В горах" "славной русской поэмой). Мельников-Печерский в своем романе о жизни заволжского старообрядческого купечества очень красочно и "с аппетитом" описывает обильно накрытые столы в домах купцов и монастырей. И восхищает не только обилие, а и многообразие блюд, забытых нами сегодня или вовсе незнакомых. И дело не в том, что "забыли". Самое печальное, что природа лишила нас многих своих даров, наказывая за неразумное отношение человека к себе. И остается восторгаться и изумляться обилию блюд, которыми потчевали гостей заволжские купцы, а П. И. Мельников-Печерский запечатлел в своей "славной русской поэме".

...Уткой переваливаясь с боку на бок, толстая Матрена втащила в горницу и поставила на стол самовар; ради торжественного случая был он вычищен кислотой и как жар горел. На другом столе были расставлены заедки, какими по старому обычаю прежде повсюду, во всех домах угощали гостей перед сбитнем и взварцем , замененными теперь чаем. Этот обычай еще сохранился по городам в купеческих домах, куда не совсем еще проникли нововводные обычаи, по скитам, у тысячников и вообще сколько-нибудь у зажиточных простолюдинов. Заедки были разложены на тарелках и расставлены по столу. Тут были разные сласти: конфеты, пастила, разные пряники, орехи грецкие, американские, волошские и миндальные, фисташки, изюм, урюк, винные ягоды, киевское варенье, финики, яблоки свежие и моченые с брусникой, и вместе с тем икра салфеточная прямо из Астрахани, донской балык, провесная шемая , белорыбица, ветчина, грибы в уксусе и, среди серебряных, золоченых чарочек разной величины и рюмок бемского хрусталя, графины с разноцветными водками и непременная бутылка мадеры.

Как Никитишка не спорила, сколько ни говорила, что не следует готовить к чаю этого стола, что у хороших людей так не водится, Патап Максимыч настоял на своем, убеждая куму-повариху тем, что "ведь не губернатор в гости к нему едет, будут люди свои, старозаветные, такие, что перед чайком от настоечки никогда не прочь".

- Ну-ка, куманек, перед чайком-то хватим по рюмочке, - сказал Патап Максимыч, подводя к столу Ивана Григорьича. - Какой хочешь? Вот зверобойная, вот полынная, а вот трифоль, а то не хочешь ли сорокатравчатой, что от сорока недугов целит?

- Ну, пожалуй, сорокатравчатой, коли от сорока недугов она целит, - молвил Иван Григорьич и, налив рюмку, посмотрел на свет, поклонился хозяину, потом хозяйке и выпил, приговаривая:

- С наступающей именинницей!

- Груня, а ты стукнешь по сорокатравчатой, али нет? - спросил Патап Максимыч, обращаясь с усмешкой к Аграфене Петровне.

- Не выучилась, тятенька, - весело отвечала Аграфена Петровна.

- Ну, так мадерцы испей; перед чаем нельзя не выпить, беспременно надо живот закрепить, - приставал Патап Максимыч, таща к столу Груню.

- Не мне же первой, постарше меня в горнице есть, - говорила Аграфена Петровна.

К матушке Манефе хозяева с просьбами приступили. Та не соглашалась. Стали просить хоть пригубить, Манефа и пригубить не соглашалась. Наконец, после многих и долгих приставаний и просьб, честнАя мать игуменья согласилась пригубить. Все это так следовало - чин, обряд соблюдался. После матушки игуменьи выпила Никитишна, все-таки уверяя Патапа Максимыча и всех, кто тут был, что у господ в хороших домах так не водится, никто перед чаем ни настойки, ни мадеры не пьет. Потом выпила и Аграфена Петровна без всякого жеманства, выпила и Фленушка после долгих отказов. Пропустила рюмочку и сама хозяюшка, а за ней и Настя с Парашей пригубили.

Иван Григорьич и Патап Максимыч балыком да икрой закусывали, а женщины сластями. Кумовья, "чтоб не хромать", по другой выпили. Затем уселись чай пить. Аксинья Захаровна заварила свежего, шестирублевого.

Патап Максимыч с кумом уселся на диване и начал толковать про последний Городецкий базар и про взятую им пОставку. Аграфена Петровна с Настей да Парашей разговаривала...