7 ноября 1944г., когда в Москве господствовало приподнято-праздничное настроение, когда Сталин после официальных церемоний намеревался отдохнуть вечером в «Блинах», на самом удалённом от столицы участке фронта произошло вот что. Из югославского города Ниш, находившегося уже в тылу наших войск, выступила к линии фронта большая колонна 6-го гвардейского стрелкового корпуса. Впереди, как положено, головная походная застава, затем техника: грузовики с воинским имуществом, артиллерия, автомашины специального назначения. В середине колонны штаб корпуса и его командир генерал-лейтенант Г. П. Котов, один из тех, кого называли генералами поля боя. Или ещё проще — чернорабочими войны. Внешне он запомнился мне крупными правильными чертами лица и наголо бритой головой, как у маршала Тимошенко. Чем-то даже похож был на него Котов.
За штабом далеко растянулась привычная к большим переходам пехота со своими повозками, с лёгкими орудиями, миномётами. День был солнечный, яркий, прохладный, дорога каменистая, сухая; не натужный марш-бросок, а приятная прогулка на чистом осеннем воздухе. Двигались открыто, без всякой опаски, два или три полка даже с развёрнутыми знамёнами — по случаю праздника. Вражеской авиации на этом участке фронта практически уже не было, а если и появится в небе немец, то его перехватят наши лётчики, дежурившие возле истребителей на недалёком аэродроме. И вдруг из-за горизонта стремительно вырвались самолёты незнакомого нашим бойцам типа, с белыми звёздами на фюзеляжах. Их было много, и неслись они группами. Первая обрушила огонь крупнокалиберных пулемётов на центр колонны, на штаб, вторая «прочесала» огнём нашу технику, третья расстреливала с воздуха тех, кто бежал от дороги.
Живо представляя себе то страшное положение, в котором внезапно оказались наши гвардейцы, я все же не стану рассказывать об этом своими словами, а уступлю место официальному документу: они всегда точнее, а порой и красноречивей самых красочных описаний. Вот выдержка из письма заместителя начальника Генштаба Алексея Иннокентьевича Антонова главе американской военной миссии в СССР генерал-майору Джону Р. Дину:
"Уважаемый генерал Дин! Настоящим довожу до Вашего сведения, что в 12 часов 50 минут 7 ноября с. г. между Ниш и Алексинац (Югославия) автоколонна войск Красной Армии была атакована группой американских истребителей в составе 27 самолётов «Лайтнинг».
Взлетевшая с аэродрома Ниш дежурная группа советских истребителей в количестве девяти самолётов также была атакована этими «Лайтнингами» в момент набора высоты, несмотря на то, что были ясно видны опознавательные знаки самолётов ВВС Красной Армии.
Тем не менее, американские самолёты «Лайтнинги» в течение 15 минут продолжали свои атаки советских истребителей, вынужденных обороняться.
Атаки «Лайтнингов» прекратились лишь после того, как ведущий группы советских истребителей капитан Колдунов, рискуя быть сбитым, подстроился к ведущему группы американских истребителей и показал ему опознавательные знаки своего самолёта.
В результате налёта американских самолётов на советскую автоколонну убит командир корпуса генерал-лейтенант Котов, два офицера и три рядовых. Сожжено 20 автомашин с имуществом.
Из состава группы советских истребителей сбито три самолёта, погибло два лётчика и, кроме того, в районе аэродрома огнём американских самолётов убито четыре человека.
Этот из ряда вон выходящий случай нападения американских самолётов на колонну войск и группу самолётов Красной Армии вызывает у нас крайнее недоумение, так как нападение совершено в тылу, в 50 км от линии фронта, между городами Ниш и Алексинац, о которых ещё 14-16 октября было опубликовано в сводке Советского Информбюро, что они заняты советскими войсками.
Ясно видимые опознавательные знаки советских самолётов также исключали возможность ошибки в определении принадлежности самолётов. Действия американской авиации в районе Ниш не были согласованы с Генеральным штабом Красной Армии, что также не находит себе оправдания…"
Не стану вдаваться в подробности последовавших за этим письмом разбирательств, извинений с американской стороны, выработки совместных решений, исключающих в дальнейшем столкновения наших и англо-американских войск как в воздухе, так и на суше. Нам важна реакция Сталина. Ему доложили о случившемся во время праздничного обеда. Он помрачнел, резко отодвинул тарелку, молча встал и направился в кабинет. Антонов и я — за ним. Иосиф Виссарионович связался по ВЧ со штабом 3-го Украинского фронта, в полосе которого произошёл инцидент. Не помню, с кем он тогда говорил, знаю только, что на вопрос «случайность или провокация?», получил совершенно чёткий ответ — «провокация». Никогда прежде союзники не залетали без согласования так далеко в наш тыл, американцы не могли не заметить наших красных знамён, красных звёзд на наших истребителях. Да ведь и форма одежды, цвет одежды у воинов Красной Армии совсем иные, нежели у наших противников-гитлеровцев. И праздничный день выбрали обдуманно, чтобы неожиданней и весомей оказался «подарок».
Чугунно-тёмным сделалось лицо Сталина, налившееся кровью. Ещё секунда, и он сорвётся, прикажет поднять в воздух всю авиацию, разнести к чёртовой матери американские аэродромы, передовые части союзников. Последствия будут непредсказуемы, те, кто хочет поссорить нас с союзниками, добьются своей цели на радость Гитлеру. И этой ответственнейшей секундой умело воспользовался Антонов, хорошо изучивший в ежедневном общении особенности характера Иосифа Виссарионовича. Его надо было ошеломить, отвлечь, чтобы появилось время для размышления. Антонов сказал:
— Товарищ Сталин, наши войска форсировали Дунай и захватили плацдарм. Там очень сложная обстановка.
— Как? Где? — Сталин ещё ничего не понял, но секунды бежали, и смотрел теперь Верховный не только внутрь себя, но и воспринимал нас с Антоновым. А Алексей Иннокентьевич продолжал:
— Наши войска захватили плацдарм возле Батина и Апатина. Это большой успех. Войскам надо помочь.
— Чем? Ваши предложения?
— Разрешите доложить прямо сейчас? — Антонов принялся разворачивать на столе свою карту.
У Иосифа Виссарионовича постепенно светлело лицо, потускнел желтоватый налёт в глазах — признак крайнего гнева. Привычным движением взял трубку. Я же мысленно благодарил Алексея Иннокентьевича.
К американской провокации вернулись позже, когда Сталин совсем остыл. Было решено не поднимать вопрос на самый высокий уровень, а пустить его по военной линии через Генштаб. При этом не устраивать никакого шума, чтобы не давать пищи гитлеровской пропаганде. Инцидент у города Ниш был не столько исчерпан, сколько приглушён и замят. На долгие годы остался он одной из тайн военного времени. А скверным последствием его было вот что. Сталин, веривший в искренность и добросовестность президента Рузвельта, питавший к нему большое уважение, после провокации в Нише отношения к самому Рузвельту не изменил, но ещё раз убедился в том, что в США имеются могущественные силы, враждебные Советскому Союзу. Возросла его подозрительность к американцам, особенно после смерти Рузвельта, когда в апреле 1945 года пост президента занял Гарри Трумэн, чьи слова и дела никак не внушали доверия. Тот самый Трумэн, который, ещё будучи сенатором буквально через два дня после нападения фашистов на нашу страну, заявил: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии. И, таким образом, пусть они убивают как можно больше…»
У Сталина были все основания подозревать, что Трумэн являлся одним из тех активных недоброжелателей, которые устроили провокацию в Нише, готовили другие акции, направленные против Советского Союза. Ещё продолжалась война с гитлеровской Германией, но чуткие уши уже улавливали погромыхивание той холодной войны, которую вскоре развяжут Трумэн и Черчилль." - В.Успенский ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК ВОЖДЯ; ч.11; гл.15
https://forum-antikvariat.ru/…...
http://10otb.ru/conte…/history...
http://foto-history.livejourna...
Оценили 2 человека
2 кармы