Об авторе

"Ломающие памятники и воздвигающие памятники, кто вы есть? Пыль в песках вечности..." 

Утро

- Ты для кого заводишь будильник? – спросила жена. – Все равно ведь не встаешь, только меня будишь...

Но это неправда, – подумал я, – чаще встаю, чем продолжаю спать... После многих лет совместной жизни её раздражает почти все. Впрочем, меня тоже. Но утром, когда она спит, есть время немного поработать. И это бывает самое лучшее время, время, когда ничего не нужно, кроме этого времени... Наивная мечта иметь свой маленький рабочий кабинет так и осталась мечтой. Но угнетает и раздражает не быт, а его серость, и нет, ни стремления, ни желания что-то менять. Иногда я думаю о том, как я жил в своей прошлой жизни, которая прошла, как утверждает мой гороскоп, на Тибете. Там я был моряком, поваром или плотником. Это странно, но таков мой гороскоп.

Осторожно, двери закрываются

Она рассматривала рекламу. Этой рекламой оклеены все вагоны московского метро. Я подумал о том, что её вряд ли интересует реклама и смотрит она в пустоту.

Надо сказать, что раньше девушка могла осчастливить меня взглядом, жестом, интонацией голоса. Но теперь это уже невозможно. Все проходит, и вся поэзия моих прежних отношений с противоположным полом окончилась прозой. Теперь мои бывшие проблемы кажутся мне смешными. И в самом деле, зачем было ожидать от другого пола чего-то большего кроме другого пола, кроме инстинкта, который безраздельно владеет молодыми, а во многих случаях и старыми? И все же... Я смотрю на неё, но она меня не замечает. Она занята своими мыслями. Я тоже занят своими и смотрю на неё так, как она смотрит на рекламу, не замечая её. Мне следует выйти на станции Тверская, но я еду дальше. Я решил, что выйду там, где выйдет она. Потом, когда проехал мимо нужной мне станции, подумал о себе: Ну и дурак же ты.

Впрочем, в метро я часто наблюдаю за людьми. Бывает, что смотрю на человека и пытаюсь угадать, на какой станции он выйдет, и почти всегда угадываю. Почему так происходит, для меня загадка. Она вышла на Маяковской и стала кого-то ждать. Я тоже жду. Стараюсь не думать о ней, а думать о работе, которой уже давно нет. В стране кризис, а мне сорок пять: кому нужен такой программист? Хотя любому молодому могу дать фору. Но жизнь устроена иначе, и на моем лбу ничего не написано, а если бы и было написано, то это только хуже. Там любовалось бы собой одно слово – лень. И, разумеется, отпугивало бы и без того недоверчивых работодателей, бездарных инвесторов и прочих тех, с кем встречаться приходится, а не хочется... Она встретилась с подругой, и мое настроение улучшилось. Неужели ревность? – подумал я. Но мое чувство не было ревностью, и я немного успокоился, а может, и расстроился. Кто знает? Разобраться в себе сложнее, чем в других.

Я сел в подошедший поезд и поехал назад, на Тверскую. В последний момент мне показалась, что она все же обратила на меня внимание. Но уверенности в этом не было, было только ощущение, а поезд уже гремел колесами, и вместе с этим гулом мои мысли вернулись к отсутствующим заботам текущего дня. В метро было душно, и мне захотелось подняться на улицу и выпить пива. Уже за пивом я подумал о том, что жизнь довольно скучное занятие, и о том, что, несмотря на это, все за неё цепляются и я тоже. Все это было грустно, как говорил ослик Иа-Иа.

Москва задыхалась от летней жары. Пиво принесло облегчение мне и, вероятно, городу. Во всяком случае, город стал добрее, а мои мысли ясными. Идиот, подумал я о себе, зачем ты сегодня потащился в офис – работы все равно нет. Что обо мне подумал город, я не знаю.

Осень

Дождь, много золота. На тротуарах, на дорогах, на земле. Его не убирают. Дождь. Мелкий, тихий, вкрадчивый. Прохожих совсем нет – они дома. Никому не нужно это золото – оно не вечно. А что вечно? Неужели то, другое, тяжелое? Но нет, не в тяжести дело. Да и не в вечности. В иллюзии!

Я иду вдоль тротуара по бордюрному камню. Под ногами чистые и светлые ручейки воды. В Киеве в такое время собирают каштаны. Они мокрые и холодные, как нос у любимого пса. В Москве каштанов нет, и я жду, когда прекратится эта хмурая погода. За последние двадцать лет моей жизни я значительно меньше стал любить прогулки в эту пору. И все же от скуки я решил поехать в офис и навестить людей, которых давно не видел. Раньше мы работали в одной фирме, потом у меня все развалилось, а они продолжали, но уже без меня. Впрочем, встреча со старыми знакомыми так и не состоялась, и причиной тому то ли очередной террорист, подложивший бомбу в метро, то ли еще что, только пересадка с Пушкинской на Чеховскую была закрыта. По этой причине я оказался на улице. Жизнь – хороший учитель, и она научила меня не спорить с тем, кто создает всякие случайности, ломающие мои планы.

Тем более я давно понял, что случайностей не существует. И нет того, кто ломает планы, а есть только тот, кто их строит. Иногда мои и его планы не совпадают – и, как следствие, террорист.

Следуя этой логике, я шел к станции метро Маяковская. Кто-то напомнил мне ту летнюю встречу, и я почему-то решил, что та девушка, которая летом упорно не желала меня замечать, сегодня снова будет на Маяковской. Я в этом был совершенно уверен, иначе какой смысл в террористе и в том, что он оказался у меня на пути?

Но я ничего не ждал от новой встречи. Я хотел просто проверить свою теорию о террористе. Я уже вырос, стал ленивым и не способным делать всякие приятные глупости, приятные именно потому, что они глупости. Я сознавал, что в принципе я никому не нужен, и не нужен только потому, что мне никто не нужен. Внешний мир давно стал для меня обузой, и я создал себе свой, внутренний мир, мир, в котором была одна пустота, и пускать туда никого не хотел.

И все же я настойчиво ускорял шаги. Между тем, погода заметно улучшилась, дождь перестал, и даже выглянуло солнце. Куда ты несешься, осел? Почему ты решил, что она там? Да и зачем тебе все это? – такие мысли роились в моей голове, но я не придавал им ни малейшего значения. Все происходило само собой. Я должен был проверить версию о террористе.

Маяковская

Я давно не поднимался в город с Маяковской и так же давно не спускался в метро в этом месте, и нет ничего удивительного, что запутался и вместо входа попал в людской поток выхода. Столкнулся с кем-то – извинился, столкнулся опять – опять извинился. Кончилось тем, что когда вырвался из встречного потока налетел на неё. Потом я много раз представлял себе эту встречу со стороны. Свою растерянность, глупейшее выражение лица и странное чувство нереальности происходящего. Вообще-то мне следовало извиниться, но я молчал. Ибо от этого дождливо-ясного осеннего дня я ожидал чего угодно, но только не встречи с ней. В глубине души я не верил в то, что такая встреча возможна в принципе, тем более в десятимиллионном городе. Я был растерян. Я не знал, что делать. Она же никуда не собиралась уходить и явно чего-то от меня ждала. Вот история, – подумал я и неожиданно для себя произнес вслух:

- Это все террорист.

- Зачем Вы тогда за мной следили? – так же неожиданно спросила она.

И я понял, что знакомство неизбежно, и вместе с этим пониманием исчезли растерянность и неловкость.

- Извини, я сегодня опоздал, – ответил я виновато.

- Нет, ты не опоздал...

- Это террорист, – повторил я, не зная, что еще сказать.

Мы шли по Тверской в направлении Пушкинской.

- Давай не пойдем в Макдоналдс, я его не люблю.

- Конечно, – ответила она, – ты любишь пиво.

Мы сели за столик уличного кафе, светило солнце и лучи его были нежными, они не грели, а слегка касались.

- Олег, – решил я познакомиться.

- Кера, – ответила она.

Может, там, в другой жизни, может, там, на Тибете, я бы ничему не удивлялся, но здесь в Москве все происходило по совершенно неведомым мне законам. Я чувствовал, что знал её давно. Я был уверен в том, что встречался с ней раньше. Я задумался о том, что же все-таки происходит. Но эта мысль тут же растворилась в невероятной тишине осеннего дня. Город замер, и ничто не могло нарушить его покоя. Впрочем, моего тоже. Все остановилось, звуки исчезли... Она трясла меня за плечо, и это было первое её прикосновение с тех пор, как я с ней столкнулся:

- Я не хочу, чтобы ты задумывался, а ты опять про свой Тибет, пойми, там тебе делать нечего, твой гороскоп врет.

Это было слишком. Она все обо мне знала, понял я. Но что я мог сделать? Спросить, кто она и что все это значит, наивно и глупо. К тому же мне было абсолютно все равно, кто она. А что происходит я и так наблюдал собственными глазами. Она засмеялась и тишина исчезла. За спиной опять шумела Тверская. В этот момент я понял, что потерял себя и всякую связь с тем внутренним миром, который упорно создавал на протяжении последних лет.

- Знаешь, – признался я ей, – моя любимая книга это «Субатомная физика». И люблю я эту книгу за то, что в ней доказывается существование ненаблюдаемых величин. Этим величинам я даже посвятил свое антинаучное исследование, когда-нибудь дам почитать.

- Хорошо, – ответила она, но таким тоном, в котором не было желания.

И я почему-то почувствовал, что сегодняшний день для неё был не очень удачным. Мне захотелось помочь ей, но я не знал как, а приставать с расспросами я не умел еще с детства...

- Пойдем ко мне, – вдруг предложила она.

- Нет, – сказал я, и сам удивился такому ответу. Отказаться от приглашения девушки – по крайне мере это неприлично.

- Правда? – переспросила она, и в её голосе послышались нотки надежды.

- Не просто правда, а правда в квадрате, – ответил я.

- В каком квадрате? – насторожилась она.

Я удивился, но мне ничего не оставалось делать, как объяснить ей, что квадрат – это понятие из математики. Что если число умножить само на себя, то результат умножения называется квадратом этого числа. Она на секунду задумалась, потом засмеялась, потом сказала:

- Тогда проводи меня.

- С удовольствием положу туда, где взял, – сказал я, и мы пошли обратно к станции метро Маяковская.

- Я тебе помог? – спросил я у неё перед входом в метро.

- Да, спасибо, – ответила она.

- Знаешь, – сказал я ей, – тебе полагается награда, медаль за спасение меня от скуки.

- Не скучай, пожалуйста, – ответила она улыбнувшись.

- Постараюсь. До свидания, – был мой ответ. И я, в четвертый раз за день, пошел по одному и тому же маршруту. Но теперь я был один и мог спокойно обдумать события этого дня.

Обдумывать что происходит со мной в этом мире я научился недавно. Для меня было удивительно открыть эту естественную способность, которой обладают все люди и практически никто из них этой способностью не пользуется. Они почему-то уверены что знают, что с ними происходит. Как это глупо быть в этом уверенным! Мне, с тех пор как я понял, что люди гораздо ближе к миру собак и кошек и зря гордятся достижениями своей разумности, обдумывать происходящее стало еще более интересно. И этот процесс для меня хоть чем-то оправдывал наличие той самой разумности, которой более всего гордится человечество.

Мир полон иллюзий, – подумал я, – иллюзии служат для его постижения. Вечные погони и удачи служат разочарованию. И мне не удастся отвертеться хотя бы от одной, пусть и не очень привлекательной иллюзии, не получится. Это жестоко – возможно, но я сам этого хочу. Я часто заблуждаюсь и творю свои заблуждения. Иллюзии, они на каждом шагу: любовь, страдание, ненависть, богатство, независимость, добро, зло. Кто-то постоянно рушит все возведенные мной замки. Постоянно оказывается, что годы трудов и жертв привели к очередной фикции. Забивая последний гвоздь, понимаю, что это сооружение меня уже не волнует. Или в очередной раз ударяюсь о стену непреодолимых препятствий, или теряю то, что менее всего хотел потерять. Но впереди уже новая цель, новые горизонты, лечу, как мотылек, к очередному светлячку. Зачем? Это обдумывание, а так же выпитое мной пиво и прекрасный осенний вечер вернули меня к столику уличного кафе. Пиво – это моя слабость и, несмотря ни на что, лекарство от моей больной печени.

Весна

Гомон птиц, луна рожками кверху, бриллианты солнечного льда вселяют надежду и несут радость. Время – это состояние. Замедлить или ускорить ход часов – это просто, но это и наивно. Время необходимо преодолеть. Избавиться от него, как от ненужной вещи. Конечно, я не мог забыть ту осеннюю встречу, летнее кафе и её. Но длинная зима, поиски денег и навалившаяся работа, связанная с этим процессом, не оставляли мне шансов что-либо предпринять. Да и что я мог? Раза два я был на Пушкинской, но зимой столиков у кафе не было и только из палатки продавали торчащую из булки сосиску. И всё таки я знал, что мы обязательно встретимся, я ждал знака или события, которое непременно должно было случиться. Я мог допустить любую, пусть даже самую невероятную ситуацию, но то, что случилось, я ожидал менее всего, вернее, не ожидал вообще. Она позвонила по телефону и спросила:

- Нам не пора встретится?

- Думаю, пора, – ответил я, сразу же узнав её голос.

- Тогда я буду тебя ждать, – сказала она и в трубке послышались гудки.

Я подумал, что прервалась связь. Но звонка больше не было, и я понял, это все. И решил, что она права. Выбор у меня был не велик. Маяковская или летнее кафе. Я выбрал то место, где давали пиво. Когда она подошла, я спросил:

- Ты давно меня ищешь?

- Это не важно... – спокойно ответила она.

- Не важно? Во-первых, почему меня? – не унимался я.

- Весна на тебя плохо действует, осенью ты не задавал глупых вопросов, – ответила она с улыбкой.

- Прости, моя дорогая, это все из-за неправильной фазы луны.

- Я уже и дорогая? Это радует.

- А что? Я думаю нам следует поссорится, и ты станешь любимой. Я бы этого не хотел. Пойду лучше возьму пива.

- Ты бы не хотел ссорится или чтобы я стала любимой? – спросила она и засмеялась.

Она умела смеяться в нужный момент и таким смехом, против которого возразить было невозможно. Её смех ставил и точку и многоточие. И все то, что было до её смеха, и все то, к чему это могло бы привести, обсужденью не подлежало.

- Нет большего наслаждения, – начал я фразу и, несмотря на то что получалось очень фальшиво, я её закончил: – чем теплым весенним днем сидеть за одним столиком вместе с такой прекрасной девушкой как Вы и пить пиво.

- Что ж, наслаждайтесь, – сказала она задумчиво и, помолчав, добавила: – Только не забывай, что сегодня ты едешь ко мне.

Последнее прозвучало как приказ, но я разомлел на весеннем солнце, и мне казалось абсолютно все равно, что будет происходить дальше, но только вместе с ней. Наконец-то я понял, что всю зиму скучал.

 Электричка

Это такой зеленый червяк, который выползает из-за угла и, перестав извиваться, останавливается у платформы.

- Сядем? – предложил я ей.

- Нет, нам недолго ехать, впрочем, может ты устал? – она посмотрела на меня с ехидством.

- Моя дряхлость мне совершенно не мешает, – пробурчал я, не зная, что ей ответить.

Кажется, я уже любил её. И это мне не нравилось. К чему эта глупейшая, банальная история с неизбежными хлопотами и идиотским концом. Впрочем, весной все влюбляются, пройдет, – подумал я и выбросил эту мысль из головы.

В тамбуре я курил, а она смотрела в окошко. Такие окошки бывают в некоторых электричках, они маленькие и стекла в них почти всегда разбиты.

- Почему-то в жизни, – вдруг сказала она, показав на разбитое окно, – многие видят только рамку, а что за ней не замечают. Все главное же, там, за рамками.

Я промолчал, хотя эту мысль уже слышал и даже помнил, когда и при каких обстоятельствах. Мне казалось, что к моменту встречи с ней я прожил длинную, бестолковую и никому не нужную жизнь.

Коттедж

Небольшой каменный домик, так, по-моему, это называется. Правда, очень странной архитектуры. Похоже, она жила в нем, во всяком случае туда направлялась. Какого же черта мы тащились на электричке? – подумал я. – Где же её Джип? Интересно, она там живет одна или еще кто-то? Смущение и смятение было не только на моем лице, оно присутствовало и в движениях, и в жестах.

- Я живу одна, джипа у меня нет, но есть подземный гараж. Туда можешь ставить свою «Таврию», – произнесла она так спокойно, как только могла.

Меня же это её спокойствие не только не успокоило, меня её фраза взорвала изнутри. Я почувствовал себя не старым и умудренным жизненным опытом, а слепым котенком, и мне стоило огромного напряжения сил, чтобы найти ответ. Немного помолчав, я сказал достаточно серьезным тоном:

- По моему, ты гораздо старше меня, но ты мне и такой нравишься.

- Девушка, имеющая свой домик, нравится всем, – она произнесла это со смехом, и мы вошли.

Я успел заметить, что дверь открылась от прикосновения её руки или она не была заперта. Пока я размышлял над последней её фразой, которую тут же занес в свои классические анналы, она возилась на кухне и готовила кофе. Чтобы подольше оставаться одному и все обдумать, я сказал:

- Может, ты накормишь меня?

- Хорошо, – ответила она, – я приготовлю тебе фирменное блюдо.

Я выиграл время и теперь напряженно размышлял и пытался понять, кто она и что все это значит. Теперь для меня было очевидным её умение читать мои мысли. Но откуда она знает про «Таврию»? О «Таврии» я не думал. Может, она из налоговой полиции, мелькнула у меня мысль. И от этой глупости мне стало весело. Хватит, сказал я себе, какая тебе разница. Но когда она вошла со сковородой в руках, на которой еще шипела яичница с помидорами, я понял, что разница все-таки была.

- Почему яичница с помидорами? – спросил я.

- Ты сам все знаешь.

И действительно, я многое знал сам. Это было так давно, что почти не было. Тогда другая девушка приготовила для меня свое фирменное блюдо. Я тогда первый раз в жизни попробовал яичницу с помидорами и с тех пор полюбил эту странную смесь. Позднее та девушка вышла замуж за другого, и, по моему, правильно сделала. Но в отличие от неё любить яичницу с помидорами я не перестал. Тогда зачем все это? – пытался я хоть что-то понять. – Может, я уже умер и теперь должен вспомнить всю свою жизнь, в том числе и все свои грехи? И тут до меня дошло самое неприятное.

- Значит ты, – сказал я, – знаешь все мои грехи. Знаешь все-все про то, что я и сам хотел бы забыть?

От осознания этого мне становилось, мягко сказать, нехорошо. Похоже, я терял сознание то ли от злости, то ли от бессилия.

- Успокойся, нет, – сказала она твердо, – и все твои грехи нечего не стоят, кроме того, о чем ты пока не знаешь. Ты не сможешь мне поверить, если я тебе хоть что-то скажу сейчас и только все испортишь. Но ты скоро сам все узнаешь. Тебя ищут и рано или поздно найдут. И я хочу, чтобы ты был готов к встрече. Прости меня, если я что-то не так сделала.

После долгой паузы я покорно попросил:

- Можешь сделать еще что-нибудь не так?

Ей понравилась моя просьба, она улыбнулась и сказала:

- Могу, посмотри на картину, которая висит на стене за тобой.

Я оглянулся, на картине были нарисованы две взаимно пересекающиеся плоскости.

- Ну и что? – спросил я, повернувшись.

Но ответа не получил, в комнате её не было. Пришлось вновь посмотреть на картину, но более внимательно. Я пытался найти какой-то смысл в картине. Но ничего не получалось. Я почувствовал, что она опять сидит на своем прежнем месте. Так оно и оказалось. Но спрашивать её, где она была, я не стал, потому что ответ знал заранее. Она бы ответила: «Здесь». У меня было ощущение, что я влип в какую то историю. Но история начинала мне нравиться, нравиться только потому, что последние лет пятнадцать со мной просто ничего не происходило.

- Твое пиво в холодильнике, – сказала она, вставая, – тебе оно еще понадобиться, а мне нужно идти, но теперь ты знаешь, где можно меня найти.

- Хорошо, но не знаю когда.

- Во всяком случае, здесь ты будешь в безопасности. Дверь знает и твою руку.

Я не трус, не банкир, не бизнесмен и, несмотря на то что в этом мире у меня не было врагов, кому я нужен, от её слов и серьезного тона мне стало не по себе.

- О какой безопасности ты говоришь?

- Потом все узнаешь, а сейчас мне пора, – она не стала исчезать, она пошла к электричке.

Я же остался наедине с чувством начинающего шизофреника. Впрочем, с нами были еще и рука, и дверь, которая эту руку знала. Итого нас было четверо. И мне в этой ситуации, а может, и остальным троим, пиво было действительно необходимо. Я потащился на кухню к холодильнику, потом сел напротив картины с двумя пересекающимися плоскостями и стал её пристально рассматривать. Мне вдруг показалось, что так бездарно нарисовать две пересекающиеся плоскости мог только я. Потому что не умел рисовать, и у меня с перспективой всегда были проблемы. Но эта мысль слегка коснулась моего сознания, и я про неё забыл, а в полудреме подумал:

Кто мог придумать такую нелепость, чтобы бесконечно малую точку, содержащую в себе бесконечное могущество и гармонию, превратить в иллюзию вселенной невообразимого размера глупости? Глупость – это когда мы не понимаем или когда не понимают нас? Почему это так важно? Состояние несуществования неужели невозможно без состояния существования? Что за абсурд. Не сон ли все это? Но тогда чей? Существования или несуществования? И почему во сне я, а не сон во мне?

Пиво заканчивалось. Я дремал, удобно устроившись в кресле. Время продолжало течь. В общем, все были при деле. Домой не хотелось, не хотелось возвращаться ни к бытовым проблемам, ни к бытовым радостям. Не хотелось возвращаться в мир, который существовал за стенами этого дома. Впрочем, я не принадлежал к тем людям, которые жалуются на свою жизнь, наверное, потому что я не ждал от жизни большего, чем она мне давала. В общем, раньше все у меня было обычно. Но теперь… Теперь я ощущал, что за стенами этого дома меня ждет чужой мне мир, мир, в котором я больше никогда не смогу себя чувствовать так уютно, как здесь.

В этом доме было еще несколько комнат, которые я решил осмотреть. И у меня не вызвало удивления, что я не обнаружил ни телевизора, ни телефона. Это даже хорошо, подумал я. Зато на втором этаже одна небольшая комната была устроена явно для меня. Там был компьютер, удобное кресло, диван и полки с книгами. Мечта идиота иметь свой рабочий кабинет материализовалась. Это провокация, решил я, и от этой мысли мне стало весело. Мне все ясно, говорил я себе, но работа грубая. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. С такими мыслями я вышел на улицу.

Дорога

Мне всегда нравилось это слово. Оно несет в себе два понятия – одновременно и статику, и динамику, и покой, и движение. Такие слова, как трасса, шоссе, тропинка, определяют только статику, в них нет движения. В понятие «дорога» входит и сама дорога, и само движение. Нельзя сказать «в тропинке» или «в шоссе», но как замечательно звучит «в дороге».

Он жил в Обнинске. Наши встречи с ним всегда кончались одинаково. Одним пивом здесь и не пахло. Мы брали бутылку водки, потом вторую, доходило и до третьей. Ложились спать под утро. После этого долго болели.

Я гнал «Таврию» по Калужской дороге. После того что со мной случилось, желание хорошо выпить и поговорить на тему: Зачем все это нужно? и Кто за все это ответит? – было непреодолимым. К тому же с ним мы имели общие дела, связанные с добыванием денег, и существовала необходимость встречи по работе.

После первой бутылки я обычно ему рассказывал о квантовой теории и о дуализме. Это звучало, примерно так:

Ты знаешь, что такое дуализм? Я – нет, но попробую объяснить. Дуализм – это единство, но единство очень хитрое, единство двух противоположных начал. Скажем, света и тьмы, тепла и холода, севера и юга, добра и зла и так далее. И это такое единство, когда свет и тьма одно. Ты можешь себе представить и свет и тьму в таком единстве или представить то, что и север, и юг это одно направление? Лично я не могу. Но это реальность.

У свойств истинной природы, – рассказывал я, – нет аналогий в очевидном мире. Эти свойства невозможно представить с помощью нашего здравого смысла. Вот, например, что утверждает академическая наука: Спин нельзя выразить через классические координаты и импульсы, у него нет аналога в классической механике. Существование спина у частиц должно приниматься, разумеется, как непреложный факт. Теперь вот такими словами заговорила фундаментальная наука. Как тебе это нравится? – спрашивал я его. – Не похоже ли это на веру?

И пошло, и поехало, – продолжал я, – появились термины типа Ненаблюдаемая величина. А как понять то, что пространство квантовано? Это значит, что есть области пространства, где этого пространства нет. Никаких мозгов не хватит, чтобы это представить, а ты говоришь: зачем все это нужно и кто за это ответит? Я бы тоже хотел знать…

Апрелевка

Задумавшись, я не сбросил скорость, въезжая в Апрелевку, и меня остановил гаишник. Ваши документы, – поприветствовал он меня. Я вышел из машины и дал ему права. Он долго их рассматривал, сказал, подождите, и пошел к себе в машину. Там минут пять он говорил по рации. После чего вернул документы и отпустил меня, как говорят, с миром. Что это на него нашло? Почему он меня не оштрафовал? – пытался понять я. Другой на моем месте обрадовался бы и забыл про это, но моя привычка к обдумыванию делала свое черное дело: С одной стороны, я ограничен и зависим от всевозможных случайностей. С другой стороны, я сам создаю эти случайности. И, похоже, это не два отдельных моих состояния и не сумма их – это парадоксальное единство, такое же, как дуализм квантовой частицы, когда она одновременно является и частицей и волной и не является ни тем и ни другим в отдельности. Конечно, то, что меня отпустил гаишник, это случайность, но случайность столь невероятная, что она не может быть случайностью.

Последнюю мысль я решил проверить и у следующего поста ГАИ проехал перекресток на красный свет. Реакции никакой. Гаишники не могли не видеть этого вопиющего нарушения правил. Я был готов к оправданиям, к извинениям и к штрафу, но делать этого почему-то не пришлось.

Еще километров через двадцать я остановил машину и вышел из неё. Мне было не по себе, покалывало сердце. Я достал аптечку и принял таблетку нитроглицерина. И тут меня поразило то обстоятельство, что на оживленной трассе, которая просматривалась достаточно далеко в оба конца, не было видно ни одной машины. Тишина резала уши. Моя «Таврия» сиротливо стояла у обочины. Я подождал, но ни одна машина так и не появилась. Я подождал еще, успев выкурить сигарету. От сигареты мне стало только хуже. Но я по-прежнему оставался один на пустынной дороге. Мне стало жутко. Страх, животный страх, стал пробираться ко мне в душу.

Во всяком случае, здесь ты будешь в безопасности, – слова Керы неожиданно прозвучали в моей голове.

Я не помню, как сел в машину. Помню только, что очень боялся, вдруг она не заведется. Но двигатель запустился. Я развернулся и поехал назад. У поста ГАИ, где я проскочил на красный, меня остановили, но не по поводу нарушения – просто проверили документы. Теперь все в порядке, подумал я, но ошибся. Дорога только начиналась.

Обратный путь мне показался очень длинным, и до дома Керы я добрался только к вечеру. Меня дважды штрафовали. Потом, задумавшись, я чуть-чуть не улетел в кювет и застрял на грязной обочине. Уже перед самой Москвой спустило колесо. Запаска, на которую я надеялся, почему-то тоже оказалась дырявой. В общем, неприятности сыпались как из рога изобилия.

Керы дома не было, но дверь, как она и говорила, знала мою руку и открылась от прикосновения. Похоже, замок был настроен на отпечатки пальцев. Мысль о том, как мои отпечатки пальцев оказались в памяти этого замка, меня не смутила. Я был грязный и уставший и думать ни о чем не хотелось. Неплохо было бы включить сауну, но ждать когда она нагреется, сил не было. Я принял душ и даже побрился, потому что в душе, на полочке с мелочами обнаружил «жиллет» и крем для бритья. Потом упал на диван и вспомнил о ней. Где она сейчас? – думал я. Мне её не хватало. Не хватало её смеха, не хватало просто присутствия, я стал понимать, что только она может восстановить этот разваливающийся у меня на глазах мир. Собрать его по кусочкам, отсортировать плохое от хорошего, и запустить нормальное течение событий.

Покой

Утром все выглядело совершенно иначе. Что собственно вчера произошло? – подумал я. Ничего особенного. Зачем я развернулся и не поехал в Обнинск? Почему вернулся не домой, а приперся сюда? Олег Евгеньевич, сказал я себе, так можно и тронуться. Потом поднялся на второй этаж в комнату, где был компьютер и книги. Я покопался на полках и нашел много интересного. Некоторые авторы и названия оказались мне знакомы. Нашел даже свою любимую «Субатомную физику».

Впрочем, были и неизвестные мне книги. Одна из них называлась «Иллюзия реальности». Я стал листать её и искать имя автора, название издательства и год издания – но эти данные отсутствовали. Тогда я открыл книгу случайным образом и прочел:

Сколько пророков, столько и учений, столько всевозможного дурмана. Все предлагают истину. И это в мире иллюзий, истина... Выход из иллюзии – это вход в реальность, и наоборот. Мы движемся в разные стороны одновременно, какая может быть истина при таком движении. Над дверью, за которой истина, две таблички. Вход и выход. Попытка войти содержит в себе выйти. И придумано это великим гением, создавшим вечность. Или это и есть сама вечность... Попытайтесь создать что-нибудь из ничего. И вы поймете, что для работы вам требуется ничего, или ничего не требуется. Вот ответ входа совмещенного с выходом.

Да, подумал я, сегодня для меня это очень сложно. Настроения читать не было, и я уже хотел поставить книгу на место, но не удержался и все-таки еще раз открыл её.

Придется признать и то, что не существует времени, тем более абсолютного. Изменения создаются сознанием и им же фиксируются. Изменение – это выбор, без выбора нет изменений. Поэтому время рождается в результате изменений, в результате выбора, а не изменения в результате течения времени.

Я поставил книгу на полку и решил, что когда-нибудь прочитаю её всю. Сейчас у меня не было желания ничем заниматься. Для полного счастья мне не хватало сигареты и бутылки пива. Я понял, что счастье – это такое состояние, когда ничем не хочется заниматься и осознание этого не удручает. Я пошел на кухню поклониться холодильнику. Кухня была небольшой, но уютной. Положительно, в этом доме мне все нравилось. Пусть это будет мышеловка, решил я, развалившись в кресле. Бесплатный сыр оказался очень вкусным.

Кера

- Пиво будешь? – спросил я, когда она вошла. У меня было такое ощущение, что мы и не расставались. События последних недель спрессовались в точку и исчезли за ненадобностью.

К пиву она достала воблу, сказала, что купила её для меня. Вобла – это такая рыба, соленая и сухая, которую никто не любит чистить, но все любят есть. В этом смысле я тоже недалеко ушел от всех. Но чистить пришлось мне, причем добровольно. Занимаясь этим ответственным делом, я спросил Керу:

- Так все-таки кем я был в прошлой жизни моряком или поваром?

- Я тебе уже говорила, что твой гороскоп врет.

- Только мой?

- Да.

- А как на счет того, что прошлую жизнь я провел на Тибете?

- Это правда, – ответила она очень серьезно.

- Ага, – продолжал я шутливым тоном, – тогда почему ты запрещаешь мне об этом задумываться?

- Когда ты задумываешься, тебя гораздо легче найти.

- А что меня искать, вот он я, туточки. – Её намек на то, что меня кто-то ищет, в этот раз не произвел на меня ни малейшего впечатления. Пусть ищет хоть сам черт с рогами, подумал я, мне хорошо с ней. И вообще, в моей бессмысленной жизни появился хоть какой-то смысл, а тут кто-то меня ищет. Да пусть он катится куда подальше.

- Тебя ищут те, – сказала она, – кто посильней черта и рога здесь не причем.

- Вот как, – произнес я, и возмутился: – Когда ты перестанешь читать мои мысли? Это нечестно!

- А когда ты читал мои, это было честно? – произнесла она с обидой.

Я не знал, что ответить, я никогда не читал ни её мыслей, ни мыслей кого-либо другого, я не умел этого. Обида в её голосе меня очень расстроила, мне захотелось поцеловать её и успокоить, как ребенка. Но я этого не сделал, боялся, что она неверно истолкует мои действия, и поймал себя на ощущении того, что я действительно воспринимаю её взрослым ребенком. Немного помолчав, я сменил тему разговора:

- Послушай, что это там за странная книга «Иллюзия реальности». Она издана в одном экземпляре?

- Конечно.

- Тогда это библиографическая редкость доведенная до абсурда, – сказал я. – А кто её автор?

- Ты, – она это произнесла с такой безысходностью, что я тут же согласился.

- Хорошо, хорошо, я согласен и вопросов сегодня задавать больше не буду. Пойдем лучше погуляем.

- Пойдем – обрадовалась она.

Пока мы гуляли, она рассказала мне, что родилась далеко от Москвы, что мать её была русской, а национальность отца я не запомнил. Образование она получила в Америке, потом несколько лет работала переводчиком. Но теперь постоянной работы нет, и она иногда подрабатывает все теми же переводами. Впрочем, материально, как она выразилась, всегда была обеспечена очень хорошо, да и сейчас не испытывала никаких затруднений. Я, как и обещал, не задал ей ни одного вопроса. Даже не спросил, зачем она мне все это рассказала. Но для себя сделал вывод о том, что она старше, чем это мне казалось. Возможно, подумал я, она именно с этой целью и затеяла свой рассказ. Когда мы вернулись, я посмотрел на картину с двумя пересекающимися плоскостями и решил пошутить:

- Знаешь, если книгу писал я, то картина, очевидно, тоже моей работы.

- Совершенно точно, – сказала она и рассмеялась так, что я не выдержал и тоже засмеялся. Неожиданно я вспомнил, что еще вчера по дороге сюда купил бутылку коньяку.

- Хватит пить пиво, пойду принесу коньяк, – сказал я.

За коньяком мы болтали о разных пустяках. Немного набравшись этим напитком, я сказал ей, что в молодости был дружен с пауком.

- С настоящим? – спросила она.

- С самым настоящим, он жил у меня в комнате и плел паутину.

- Расскажи...

- Вечерами, когда я лежал в постели и читал книгу, он спускался на паутине, повисал над книгой и тоже читал. Иногда мне приходилось ждать, когда он дочитает страницу до конца и только потом её перелистывать. Таким образом я и он перечитали уйму книг. В то время мы оба были одиноки и молоды. И еще не понимали, что и то и другое – это прекрасно.

- И что же дальше?

- У этой истории грустный конец. Я решил подшутить над ним. Я взял книгу про муху и отважного комара, в этой книге комар выходит победителем в битве с пауком. После её прочтения паук больше не читал книг.

- И вы с ним больше никогда не встречались?

- Почему же, встречались. И он рассказал мне свою историю, историю о том, как он познакомился со снежинкой. Она попала к нему в паутину. Он восхищался её красотой и считал, что обладает единственным в мире столь прекрасным созданием. Это случилось после того, как он сбежал от меня через щель в окне. Потом, когда пошел настоящий снег и снежинок стало много, он разочаровался в жизни и вернулся назад. Это все грустно, правда...

После моего рассказа мы молчали. Каждый думал о своем. Я о своей давно забытой истории с пауком, а о чем думала она – не знаю. Мне сложно определить, сколько длилось это молчание, потому что оно было естественным и не вызывало неудобства, но она его прервала довольно неожиданным вопросом:

- Ты хоть понимаешь, что вчера натворил?

- Ничего я не натворил, – после некоторой паузы, ответил я лениво, – проехал на красный свет на виду у гаишников, потом испугался, потом приперся сюда.

- Ничего не натворил, – она задумчиво повторила мои слова, а потом сказала: – Ты нарушил причинно-следственные связи. Я боялась, что последствия будут более серьезными.

- Ну и ну, и часовню тоже я развалил или это до меня, в четырнадцатом веке?

- Я не шучу, – сказала она, раздельно произнося слова, – я правда очень за тебя боялась.

- Значит все, что со мной случилось вчера на пути сюда, результат того, что я сознательно проехал на красный свет?

- Не знаю, но ты создал причину и отменил её следствие. Но пойми, этот причинно-следственный мир таких ударов не выносит. Для восстановления его нормального состояния ему пришлось затратить много энергии и создать ряд обратных эффектов – беспричинных следствий.

- И все эти беспричинные следствия достались мне?

- Нет, слава Богу, не все, а только часть. Ты вовремя улизнул сюда.

- Хочешь сказать, что этот дом мое убежище?

- Конечно, я тебе об этом уже говорила.

- Тогда я ничего не понимаю, – сказал я и задумался.

Она тоже молчала, наверное, не хотела мне мешать.

- Помнишь, при первой нашей встрече, – после некоторой паузы продолжил я, – мне пришлось объяснять тебе, что такое квадрат числа. А ты теперь про причинно-следственные связи. Меня это удивляет.

- Хорошо, что не расстраивает, – сказала она, – я тебе все объясню. Тогда я подумала, что ты говоришь о магическом квадрате и не на шутку испугалась. Потому что ты можешь натворить такого, о чем и сам не подозреваешь. Правда, почему-то тебе до сих пор удавалось принимать верные решения…

- Магические квадраты, верные решения, не смеши меня... Я ничего в этом не понимаю, я ничего не добился в жизни, еще хуже то, что особенно и не старался добиться. Безработный программист, да и ленивый к тому же, живу в хрущобе, люблю пиво... Это, по-твоему, верные решения?

- А как на счет этого дома? – сказала она.

- Вот в этом ты права, – ответил я ей. – Это единственное место, где я себя чувствую... – Я не мог подобрать слов отражающих мои ощущения и выразился банально: – чувствую себя как дома.

- Это и есть твой дом, – произнесла она с улыбкой.

- Ты мне его хочешь подарить? – также улыбаясь ответил я.

- Нет, это ты мне его подарил.

Что за игру она затеяла? – думал я.– И почему именно после того, как я практически один справился с бутылкой коньяка. Она выпила очень мало. И, честно говоря, мне это понравилось. Не люблю пьющих женщин.

- Тебе много нужно чтобы напиться? – спросил я её.

- Немного, – ответила она, смеясь, – мы с тобой одинаково пьяны, так что не волнуйся, паритет не нарушен. Мне можно продолжить?

- Даже нужно.

- Так вот, когда я говорила о верных решениях, я имела в виду решения, принимаемые тобой на уровне двумерного пространства сознания, но не о тех решениях, которые принимают в мире трех измерений.

- Ты и про измерения знаешь?

- Нет, это ты знаешь, а я не могу тебе объяснить это в других терминах, потому что другие термины тебе неизвестны.

- Тогда валяй дальше о том, как космические корабли бороздят просторы Большого театра, – я пытался шутить, шутки получались не очень, но я чувствовал, что мне это необходимо. Мой разум отказывался воспринимать то, о чем она говорила. Мне нужна была хоть какая-то разрядка. Она, кажется, понимала мое состояние и не обращала внимания на мои реплики.

Она мне рассказала о том, что наше сознание имеет несколько уровней. Обычные люди используют только низший уровень сознания. Это уровень причинно-следственного сознания, или сознания здравого смысла. Высшие области сознания не нуждаются в причинно-следственных связях. Не нуждаются в здравом смысле. Наш трехмерный мир – это проекция причинно-следственного сознания. Еще она мне сказала о том, что сознание не может воспринять само себя, так как оно в целостном состоянии не имеет признаков, которые можно воспринять. Поэтому мир есть результат разделения Единого. Мир, в своем пределе, состоит из того, что нельзя потрогать и на что нельзя указать. Она встала и вышла на кухню.

- Кера, я не хочу кофе, пожалуйста, сделай мне чаю и покрепче.

- Откуда ты знаешь, что я варю кофе? – спросила она.

- А я этого и не знаю, – был мой ответ.

После чая я пожелал ей спокойной ночи и поплелся в свой кабинет. Там взял книгу «Иллюзия реальности», открыл её и прочитал:

Здравый смысл – это преграда, это невозможность. Как может разум, который является продуктом причинно следственных связей, разорвать их и вырваться из круга причин и следствий. Ограниченность и могущество не могут быть проявлены в отдельности, одно состояние неизбежно несет в себе другое.

Засыпая, подумал о том, что если я могу каким-то своим поступком вот так запросто нарушить причинно-следственные связи и разрушить весь этот мир, то меня, по крайней мере, следует изолировать. Я хотел спросить об этом Керу, но вставать было лень, и я уснул. Утром я чувствовал себя прекрасно, голова не болела. Хороший коньяк, подумал я. Спустился вниз, она была на кухне и готовила завтрак. Я подошел к ней, поцеловал её и сказал:

- Доброе утро.

Она улыбнулась и вместо приветствия ответила:

- Ты неисправим, почему ты спишь в своем кабинете, для этого существует спальня.

Эта фраза прозвучала не как упрек, а как забота. С такой теплотой ко мне давно уже никто не относился. Подобной теплоты я уже и сам к себе не испытывал. Но не это было главное, главное то, что я в этот момент ощутил нереальность всего происходящего. Нереальность заключалась в том, что все выглядело лубочной картинкой счастливой семейной пары, которой удалось прожить много лет вместе, но сохранить любовь и теплоту в отношениях.

Завтракать я не стал, выпил чай и подумал о том, что мне пора, я уже два дня как уехал из дома. И никто не знает, где я, мои будут волноваться. Обычно в Обнинске я остаюсь на одну ночь. Помолчав, я сказал ей об этом.

- Хорошо, – ответила она, – буду ждать.

Понедельник

Дома мое отсутствие не вызвало вопросов. Поэтому я подумал о том, что опять перепутал причины и следствия. И ждал, когда на мою голову посыплются результаты содеянного. Но на меня навалился обычный мир, мир который зарабатывает деньги. Договора, банковские гарантии, векселя. Что мне нужно от них? Да ничего. Мир, который смотрит бесконечные сериалы с противными голосами субпереводчиков. Что мне нужно от этого? Да ничего. Мир, который ценит человека, в зависимости от того, какие сигареты он курит и во что одет. Что мне нужно от него? Да ничего.

Я был чужим в этом мире. Этот мир не понимал меня, а я не понимал его. Но я сам был частью этого мира, и мне приходилось с этим мирится. Изменить мир я не мог. А главное, я не знал, каким он должен быть. Смирение – это единственное, что мне осталось. Мир, мириться, смирение – слова говорят об этом, говорят, что это только так и не иначе. Слова – это больше, чем слова, потому что в начале было Слово.

И все-таки предчувствие, что что-то не так, меня не обмануло, уже к обеду я выяснил день недели. Это был понедельник, но я точно знал, что в Обнинск уехал в воскресенье. Получалось, что мне кто-то подарил лишний день. День, который находился между воскресеньем и понедельником. Я хотел придумать название для этого дня, но в голову не приходило ничего стоящего. Я подумал о том, что Кера все знала, но оставила меня в неведении.

Между тем агрессия мира продолжала нарастать, я мешал всем. Независимо от того, где я нахожусь, – дома, на улице, в транспорте. Даже когда я вел машину (а уж это-то я умел), всегда находились идиоты, которые мне сигналили и мигали фарами. Работа, которая мне приносила хоть какие-то доходы, медленно исчезала, а по прошлым договорам отказывались платить. Нельзя сказать, что все это меня слишком тревожило. Тревожило другое, тревожило ощущение неизвестности и предчувствия того, что запущен какой-то неведомый мне механизм, и я не понимаю, что происходит.

С тех пор как я начал задумываться, непонимание происходящего меня угнетало более, чем все житейские неприятности, на которые этот мир был способен. Я вспомнил о своем знакомом экстрасенсе и решил его навестить. Но и здесь получилось так, что встреча с ним не состоялась…

Цветы

В этот раз она была дома.

- Что случилось? – спросил я.

- Ничего... – ответила она.

И мы засмеялись. Все, что происходило за стенами этого дома, мне показалось смешным, несущественным и ненужным. Останусь здесь навечно, – подумал я, сел в кресло, закрыл глаза и решил уснуть.

- Эй, не спи, я тебя буду кормить, – услышал я в полудреме.

- Это еще зачем? – пробурчал я, не открывая глаз. – Я остаюсь здесь навечно, и еда меня больше не интересует.

- Я приготовила то, что ты очень любил.

- Теперь я очень люблю пиво, но его не едят.

- Глупый, это как раз к пиву, – сказала она и поставила на стол тарелку с едой, и принесла пиво. Еда была в виде круглых шариков, посыпанных специями.

- На счет глупости ты права, а это, наверное, запчасти для моих изношенных мозгов, – сказал я.

- И не надейся, не поможет, у тебя хроническая глупость.

- А что? Меня моя глупость устраивает.

Еда оказалась очень вкусной. Тонкий аромат неизвестных мне специй и какой-то компонент, похожий на перец, создавал ощущения приятного огня. Запивать это пивом доставляло эстетическое наслаждение. Я никогда не думал, что от еды можно получать такое, не животное, удовольствие.

- Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, – сказал я, – но куда ведет твоя дорога?

- Тоже мне, философ, – ответила она, улыбаясь, – может и через желудок, но только не к твоему сердцу. Я тебе это готовила раньше, а эффекта никакого. Не помнишь?

- Не помню, – сказал я, – понимаешь, у меня амнезия, кто-то треснул меня по голове и все тут.

- Ну, хотя бы чем треснули, ты помнишь?

- Конечно, помню, – кирпичом, а может лопатой... Вот сегодня, я случайно подрезал одного идиота на девятых «Жигулях». Так получилось, мне некуда было деться. Он же обогнал меня и стал резать специально. Я не понимаю смысла в его действиях. И там, в том мире, – я жестом показал на входную дверь, – они все такие. Какая им разница, чем треснуть. Для них главное – треснуть.

Ты смотрела хоть один телесериал или ширпотребный боевик? – спросил я и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Тебе повезло, у тебя нет телевизора. А мне приходится это прослушивать. Я работаю за компьютером, сидя спиной к телевизору, который смотрит жена. Это пытка для моего сознания. А что я могу сделать? Ей нравится. Как я могу ей объяснить, что для меня это пытка. То же самое как иголки под ногти, только в мозги. Она не поймет этого. И не одна она не понимает. Мне следует смириться. Я смирился, но пытка от этого легче не стала.

Скажи, – продолжал я свою лекцию на тему «треснуть», – как объяснить этому миру, что я бываю в гостях у девушки, которая живет одна? Что я уже ночевал у неё не одну ночь? В результате даже ни разу не поцеловал её так, как это принято у них. Кто в это поверит? У этого мира возникнет законный вопрос: чем же ты с ней занимаешься? И почему эта девушка тебе до сих пор не дала хорошего пинка под зад? Я бы, конечно, ему ответил, что это не его собачье дело. Но такой ответ очень грубый, и этот дебильный мир конечно возмутится. И я получу очередную порцию оплеух. И наконец, скажи, где ты достала лекарство от всего этого? Где ты нашла неучтенный день? Мне бы еще парочку таких пилюль и я был бы здоров.

- Какой неучтенный день? – спросила она улыбаясь.

- Знаешь Кера, – сказал я выразительно, – что мне в тебе нравится? Это твоя улыбка.

- И не удивительно, – ответила она, смеясь, – ты же ни разу не видел меня в платье.

В самом деле, – подумал я, – какой же я осел. Она всегда, как и сейчас, была в джинсах и джемпере, но я на это до сих пор так и не обратил внимания.

- Подожди, я скоро вернусь. – сказал я ей и пошел к машине.

«Таврию» я гнал с такой скоростью, которой она уже давно не знала. Я не думал ни о гаишниках, ни о дебилах в иномарках. Этот враждебный мне мир в этот момент для меня не существовал. Мне было наплевать на все причины и следствия вместе взятые. Я обернулся за полчаса. У меня в руках был огромный букет цветов.

- Это за все прошлые наши встречи, – сказал я почти торжественно.

Она стала подрезать цветы и ставить их в воду. А я впервые не смог оторвать от неё взгляд. На ней было платье, и в нем она сама была цветком среди цветов, которыми занималась. Занималась очень медленно, как бы нарочно растягивая время, чтобы я подольше мог ей любоваться. Я же рассматривал её, как рассматривают творение гениального художника. И она не хотела мне мешать. В этот момент я был один.

- Все, – сказала она, закончив свою работу. И наивно добавила: – А почему ты не пьешь пиво?

- Ты умеешь расставлять капканы, а еще развешивать сыр в мышеловках, – сказал я после некоторой паузы.

Мне не хватило отведенного ею времени на мое одиночество. Мне показалось, что оно могло бы длиться вечно. Она же после долгой паузы ответила:

- А ты умеешь их обходить.

- Не всегда, – сказал я и попытался перестать смотреть на неё. Для этого я отвернулся к окну. За окном вместо привычного подмосковного пейзажа красовались горы. Но это меня не удивило, похоже, мое сознание уже стало привыкать к состоянию, где не было места здравому смыслу.

- Мы куда-нибудь идем? – спросил я, не оборачиваясь.

- Да, – ответила она очень серьезным тоном.

Мы вышли из дома и пошли по едва заметной тропинке. Шли молча. Странно, но здесь я чувствовал себя гораздо лучше, чем в Москве. Куда-то исчезли моя постоянная неуверенность и занудство. Я заметил, что она чем-то напугана, взял её за руку и сказал ей:

- Ничего не бойся.

Она посмотрела на меня с благодарностью и надеждой, но не ответила. Пройдя вдоль склона и спустившись в распадок, мы оказались перед входом в довольно странное сооружение. Подобрать другое слово вряд ли возможно. Это была смесь архитектуры средневекового замка и современного отеля. К тому же создавалось впечатление, что все это вырублено из скалы. Но архитектору удалось совместить эти несовместимые стили, и сооружение выглядело гармонично и естественно. Так же гармонично и еще более естественно оно вписывалось в окружающие его скалы. Мне казалось, что здесь я уже был или, во всяком случае, видел это место в кино, на картинке, по телевизору. Кто знает… Но чем больше я пытался вспомнить, тем яснее осознавал свою амнезию. Нужно не думать об этом, понимал я, и тогда ответ сам собою придет в голову. Но заставить себя не думать мне не удалось, и в голову пришла совсем другая мысль. Я вдруг понял, что здесь те, кто меня ищет. И спросил об этом Керу.

- Да, – ответила она.

- А ты, как я теперь понимаю, засланный казачок, глаза и уши японской разведки, – сказал я спокойно и со всей теплотой на которую был только способен.

- Прости меня, у меня был другой выбор, но я не смогла поступить иначе, – ответила она.

- Ну что ты, успокойся, – сказал я ей, – разве тебя есть за что прощать? Никогда больше не проси у меня этого.

Она посмотрела на меня и улыбнулась.

- Так то лучше, – сказал я, и почему-то добавил: – Я не дам тебя здесь в обиду. Это мой мир.

- Я этого не знаю, но тоже хочу так думать, – сказала она.

И мы вошли. Внутреннее убранство было довольно обычным, ничего исключительного, ничего из того, что могло бы удивить. В вестибюле нас встретил не молодой на вид человек и поприветствовал легким кивком головы. Вместе с ним мы поднялись вверх на пару этажей, где другой человек, все так же молча, в обстановке торжественности привел нас в небольшую но просторную комнату, жестом предложил сесть и удалился.

- Попасть сюда, – сказала она мне шепотом, – почти невозможно, но уйти отсюда еще сложнее.

- А ты здесь уже была? – спросил я её.

- Нет, и меня очень удивляет, что они позволили мне сюда войти. Это, наверное, потому, что я с тобой.

- Тебе лучше знать, почему...

- Я думала, что знаю о тебе много. Но теперь мне кажется, что я ошибалась.

- А что бы ты сделала, если бы тебя со мной не пустили?

- Я была готова и к худшему...

Я хотел задать ей еще вопрос, но открылась дверь, расположенная напротив той, через которую мы попали сюда. Из неё появился человек и, обращаясь ко мне, сказал:

- Тебя ждут, а она пусть останется здесь.

- Это я жду, – ответил я ему тоном в котором не было вызова, а была простая констатация факта, впрочем, он больше не обращал внимания ни на меня, ни на мои слова. Вышколенная прислуга, – подумал я, наблюдая, как он стоит у открытой двери и ждет, пока я соизволю войти.

- Все будет хорошо, – сказал я Кере.

Я прошел мимо стоящего как истукан привратника, который закрыл за мной дверь. Надо сказать, что этот истукан был громадного роста и устрашающей наружности. Он мог бы быть великолепным вышибалой в ресторане на Арбате, подумал я.

В комнате, куда я вошел, их было трое, и они сидели на обычных стульях. Честно говоря, я ожидал большего, но при всей своей торжественности обстановка вызывала ощущение обычных переговоров по поводу заключения очередного контракта. Таких встреч при моей работе я имел предостаточно. Я подошел ближе к ним и остановился. Один из них жестом предложил мне сесть, но я этого не сделал.

- Нам нужно с тобой поговорить, – начал он, – поэтому ты опять здесь.

Я стоял молча и пристально их рассматривал, медленно переводя взгляд с одного на другого. Так не поступают приличные люди, – подумал я, – во всяком случае это невежливо. Я не чувствовал их превосходства. Впрочем, в жизни мне и раньше ни разу не доводилось чувствовать себя ниже других. Не знаю почему, но это так. За такое свое ощущение обычно я платил сполна. За это меня многие не любили, начиная от учителей в школе и кончая начальниками на работе, и из этой нелюбви вытекали соответствующие последствия. Молчание длилось около минуты. После чего они все же встали, а я протянул руку в приветствии и сказал:

- Олег

Им ничего не оставалась делать, как ответить на мое приветствие. Но своих имен они не назвали. Рукопожатия происходили в полной тишине. После этого мы все сели.

- Твоя гордыня тебя погубит, – сказал тот, который уже произнес первую фразу.

- Но вы же еще не погибли, – ответил я и почувствовал, что они в замешательстве. Но смутила их не фраза, может быть и дерзкая, а смутило то, что я вел себя совсем не так, как они предполагали по своему сценарию.

- Ты же не хочешь приняться за старое? – вопрос прозвучал с интонацией утверждения.

Я не понимал о чем идет речь, и мне не было стыдно сознаться им в этом, но желание импровизации и какое-то предчувствие взяли верх, и я ответил:

- Мне и так неплохо...

- Тогда зачем ты задеваешь татхагата-гарбхи? Ты должен знать, что это гораздо хуже, чем все твои прежние развлечения. И ты обязан понимать, что это не может быть выгодно нам.

Я не знал, что такое татхагата-гарбхи. Я понимал только то, что меня отчитывали как непослушного ребенка из богатой семьи. Я почувствовал, что за все мои шалости они могут меня только пожурить, но наказать не могут. Кто-то им это запретил. Поэтому я ответил так же, как отвечает ребенок, когда он до конца не осознает своего проступка, но искренне больше не хочет так поступать.

- Я больше так не буду, у меня это получилось случайно, – сказал я.

Этот ответ вызвал улыбки на лицах моих собеседников, потому что действительно получилось смешно. Но этот ответ и разрядил напряженную атмосферу, и я смог спокойно осмотреть комнату. Увидев на стене картину с изображением двух пересекающихся плоскостей, я очень удивился. Это была точная копия той, что висела у Керы в коттедже. Я задержал свой взгляд на этой картине больше, чем это бы следовало, и они это заметили.

- Да, – сказал один из них, – ты умел рисовать. А чем ты сейчас занимаешься в мире?

- Ничем, я программист.

- Ты прав, это никчемное занятие.

- Я рад, что мы нашли с вами общий язык, – ответил я.

- Хорошо, но мы надеемся на твое благоразумие, и пусть тебе поможет Маньчжушри. Помни, Мара – серьезный противник. Ты же не хочешь играть ему на руку?

- Конечно не хочу, но я не знаю, как его достать... Я бы его разорвал на части, если бы только до него добрался, – не удержался я от импровизации.

- Вот, вот, это в тебе и опасно. Пока ты будешь рвать его на части, параллельно наломаешь столько дров, что мы потом не разгребем это и за все остатки вечности, потому позволь уж лучше нам договариваться с ним. Мы просим тебя только об одном: быть осмотрительным и не совершать поступков, выгодных ему. Знаешь, нам даже показалось, что ты с ним в сговоре. Ведь у тебя есть много причин, за что на нас обижаться.

- Что?! Я с ним? В сговоре?

- Не горячись, художник, – уже как-то совсем по европейски сказал один из них, – тебе привет от твоего шань чжи-ши, Мантрейля.

- Спасибо, передайте и ему мое искреннее почтение, и пусть он на меня рассчитывает.

Я заметил, что мои слова их очень удивили, похоже, я сказал какую то глупость. Но после этих слов я поднялся, на этот раз они тоже встали. Мы попрощались молча, кивнув головами, и я вышел. Привратник так и стоял у двери, и теперь он мне казался гигантским изваянием. Кера сидела на том же месте, но выглядела очень бледной. Я подошел к ней и взял её за руки, они были холодные как лед.

- Что с тобой? – спросил я её.

- Я очень за тебя волновалась. Ведь ты даже не представляешь, где находишься и что может с тобой случится.

- А с тобой?

- За себя я не переживаю.

- А вот это правильно, только еще и за меня не беспокойся. Тогда все будет хорошо и, вообще, кроме привета от старого моего знакомого Мантрейля я не получил здесь ничего стоящего.

Эта фраза произвела на неё потрясающее впечатление. Её состояние беспокойства сменилось удивлением и радостью.

- Ты знаешь Мантрейля и ничего мне не говорил? – воскликнула она.

- Не задавай глупых вопросов, девочка, – ответил я ей, – тебе же прекрасно известно, что я знаю только сорта пива. Но мне показалось, что это Мантрейль меня знает...

- Не важно, кто кого знает, для тебя это очень хорошо.

- Почему?

- Потом, а сейчас нам нужно спешить.

Я посмотрел по сторонам, но, похоже, нас никто не собирался выпроводить отсюда. Тогда я обратился к по-прежнему неподвижно стоящему изваянию и вежливо сказал:

- Может вы нас проводите?

Изваяние ничего не ответило, но повело нас к выходу. Когда мы оказались на улице, Кера была уже прежней, все её переживания испарились. Похоже, она не предполагала, что эта прогулка будет столь успешной и пройдет без осложнений. Я посмотрел на неё и сказал:

- Слушай, цветок в горах, был бы я художник, я бы рисовал только такие цветы.

- Ты им был, но рисовал не меня.

- Какой же я тогда был осел! – ответил я и остановился, задумавшись над её словами. Слишком часто меня стали называть художником.

- Пойдем быстрее, нам нужно убираться отсюда, – теперь она взяла меня за руку и потащила к дому.

Я не сопротивлялся, а когда мы пришли, заметил, что эта прогулка для неё не прошла даром. Она переволновалась и выглядела очень уставшей. Я пошел на кухню и, не обращая внимание на её протесты, что мне там делать нечего, что я там, как слон в посудной лавке, и что после меня ничего нельзя найти на своем месте, приготовил для неё крепкий горячий чай. Добавил в него меда и коньяку. А для себя нашел пару бутылок пива. Во время чая-пивопития я встал и подошел к окну. За окном был обычный подмосковный пейзаж.

- Может, это гипноз, – сказал я, – а может быть, сон. Сейчас это не важно, потому что для меня пути назад уже нет. Объясни мне, кто те с кем я говорил?

- Ты говорил с Архатами, – сказала она, – они следят за феноменальным миром и иногда вмешиваются в события, происходящие в нем, чтобы исключить его негативное развитие.

- Они что, занимаются построением коммунизма?

- Не смеши меня, это очень серьезно. Силы добра и силы зла имеют своих представителей в этом мире. Они борются друг с другом. Но в этой борьбе есть свои правила. Ни та ни другая сторона не может эти правила нарушить, и не потому, что они благородны, а потому, что общий закон причин и следствий им этого не позволяет. Любое нарушение правил только ухудшает положение той стороны, которая их нарушила.

- А кто такой Мантрейль?

- Мантрейль – это другое, это воплощение любви. Это тот, кто управляет добром. Он выше их. К тому же добро может быть и причиной и следствием, зло – всегда только следствие. Поэтому он обладает очень большим могуществом.

- А как же зло порождает зло? – спросил я.

- Это не причина и следствие, – ответила она, – это размножение.

- Мне сказали, что Мантрейль мой шань чжи-ши.

- Ты уверен, что эти слова относились именно к нему?

- Абсолютно, но я не знаю, что они обозначают.

- Это значит, что он был твоим учителем.

- Но я этого не знаю.

- Мне кажется, – сказала она весело, – что ты Архатам устроил головоломку. Похоже на то, что они не могли проникнуть в твое сознание, они не могли читать твои мысли. Я представляю, как они растерялись, столкнувшись с этим. Потому что весь мир без исключения для них прозрачен, а ты нет.

- Может, ты и права, – сказал я, – в самом начале беседы я тоже почувствовал их замешательство, но только, знаешь, я не хочу быть исключением.

- Ты уже исключение, – продолжала она смеяться.

- Лично я ничего смешного в этом не вижу, – сказал я обиженно, и добавил: – Они мне еще говорили о какой то татхате-габхи и о том, что я поступаю с ней как-то не очень правильно.

- О Татхагате-гарбхи, – поправила она меня, перестав смеяться. – Это феноменальный аспект бытия, это причинно-следственное сознание, это причинно-следственный мир. Это тот мир, который ты не любишь.

Я задумался и пытался хоть что-то понять. Мое сознание отказывалось воспринимать то, что случилось сегодня, и то, о чем она говорила, но я решил в этот раз выяснить у неё все, во всяком случае, о себе и о ней. И уже собрался задать следующий вопрос, но чай с коньяком сделали свое дело, она спала. Я взял её на руки, перенес в спальню и укрыл одеялом. Несмотря ни на что я был счастлив. Потом, потащился к себе в кабинет. В кабинете взял книгу «Иллюзия реальности» и стал читать её сначала.

Когда мы проживем большую часть своей жизни, то начинаем понимать смысл сотворенного нами. Неожиданно перед нашим мысленным взором выстраивается логическая последовательность событий, которые послужили нам для осуществления наших же глубинных желаний. Просматривая свой путь, мы начинаем видеть его в ином свете, и то, что раньше казалось поражением на пути, на самом деле было связанной воедино цепочкой событий именно таких, которые были для нас в тех обстоятельствах наиболее безболезненными, но приводящими к осуществлению того, что прорастало в глубине нашей души…

Прочитав это, я подумал: если поверить в свое авторство, то значит поверить в то, что когда-то я уже прожил большую часть своей жизни, но об этом ничего не знаю. А она знает. И я решил, что обязательно поговорю с ней, и продолжил читать:

Человек, все аспекты сознания которого находятся в гармонии, никогда не будет свободным от мирской жизни. Он создан для этого мира, и этот мир создан для него. Он будет доволен этим миром и много в нем преуспеет, будет мало болеть и проживет долгую счастливую жизнь. Но он никогда не обретет свободы. Рассчитывать на обретение свободы можно, только нарушив гармонию аспектов своего сознания. И это нарушение неизбежно приведет к страданиям. Поэтому только через страдания возможно развитие. Наше сознание – это и есть наш крест, который мы несем, и именно поэтому – каждому дается тот крест, который он в состоянии нести. Ибо сознание – наше собственное, и мы желаем себе неприятностей в меру своей испорченности. И именно эту меру мы можем вынести. Наше сознание не позволяет нам взять крест, который мы не в состоянии нести. И мы не можем ни облегчить свою ношу, ни утяжелить её. Мы можем только менять свое сознание, и это автоматически приводит к смене ноши, но её относительная тяжесть для нас остается одна и та же. Менять свое сознание мы можем волей и выбором. Покаяться – это не просто признать свои грехи, это изменить состояние своего сознания, со всеми вытекающими отсюда последствиями. И эти последствия могут дать и всегда дают более тяжелый крест, но дают и силу его нести, поэтому не все способны к покаянию, не у всех есть на это силы и не всем они даются. Неспособность к покаянию – это милость. Способность к покаянию – это еще большая милость…

Бытие

Зачем все это нужно? и Кто за все это ответит? – вот два вопроса, на которые я никогда не мог найти ответа. Избитые Что делать? и Кто виноват? меня не интересовали. В мире, после прогулки по горам, что-то изменилось. Я это чувствовал. Чувствовал то, что мир потерял былую ко мне враждебность. Мирские дела пошли своим нормальным образом. По прошлым договорам мне стали выплачивать долги. Меня это нисколько не удивляло, меня это устраивало. Мне, как и всем, нужны были обычные деньги. Я любил пиво и особенно хорошее пиво, а оно было очень дорогое.

Впрочем, деньги требовались не только на пиво. Мне не хотелось выглядеть альфонсом, когда я встречался с Керой. Мне еще нужно было содержать свою жену, которая не работала, квартиру в хрущобе и любимую «Таврию». Моя мать жила отдельно, но, как и положено, жена её не любила. Теща жила с нами. Дочь выросла и вышла замуж. В общем, стандартный набор бытовых удобств, которые имел почти каждый инженер после эпохи развитого социализма, перестройки и недостроенного капитализма в России.

Бытие определяет сознание, – утверждало коммунистическое ученье. И только за это я больше всего на свете ненавидел его и его представителей. Впрочем, моя ненависть была тихой и больше напоминала брезгливость. Я не боролся ни за одну идею и не боролся против ни одной идеи. То, что мне не нравилось, я брезгливо обходил.

...Переговоры проходили в офисе небольшой фирмы, этот офис находился в Институте международных отношений, точнее, в музее этого института. По стенам музея были развешены фотографии сильных мира сего. Руководителей государства различных рангов, апологетов развитого социализма. Я смотрел на них и думал, где они сейчас? Как сказал поэт: Иных уж нет, а те далече. Но раньше от них зависела жизнь и благосостояние миллионов граждан. От них зависело, будут ли граждане одной страны убивать таких же граждан другой. И за то, что такая зависимость в этом мире была возможна в принципе, я не любил этот мир. Не любил весь мир целиком, его бестолковое устройство. Частности же иногда мне нравились.

На переговорах мне предлагали очень выгодные условия контракта, а я не знал, соглашаться мне на них или нет. Некая фирма была согласна финансировать один из моих проектов, причем я не понимал её интересы в этом деле. Да и сам проект был не на сто процентов прибыльным. Он мог и провалится. Но какое-то предчувствие не позволяло мне сказать «да», и я спросил у представителя этой фирмы:

- И все-таки, объясните мне, чем я с вами буду рассчитываться?

- Я вам уже объяснял, – ответил он мне, – ничем, кроме мелкой услуги, которая вам ничего не будет стоить.

- Тогда давайте о ней и поговорим, – попросил я, потому что больше всего на свете я не любил рассчитываться услугами, и очевидно поэтому чаще всего мне приходилось рассчитываться именно так. Меня всегда о чем-нибудь просили, а я не мог отказать. Я не любил в себе эту черту, и постепенно учился произносить слово «нет». С течением времени, иногда, это у меня стало получаться.

- Если вы так настаиваете, – ответил он мне, – мы могли бы поговорить об этом в другой раз и в другом месте, более располагающем к беседе об услугах.

- Хорошо, – продолжал я стоять на своем, – давайте сначала поговорим об услугах, а потом я подпишу контракт.

- Олег, поймите, если вы даже не подпишите этот контракт, а мне потребуется от вас услуга, я все равно буду вынужден просить вас поговорить со мной о ней.

- Значит, этот контракт не зависит от моей услуги, или, как говорят в Одессе: услуга и контракт это две большие разницы? – выразил я свое недоумение.

- Считайте, что этот контракт, – ответил он мне, – плата за ту услугу, которую вы уже оказали.

- Простите, но мы с вами в первый раз встретились, я не мог вам оказать услуги.

- Это я сказал для того, чтобы вы не связывали одно с другим. Я знаю, что вам сейчас необходимы деньги. Почему это так, для меня и для вас не должно быть важно. Это мелочи.

- Хорошо, – сказал я и спросил: – где и когда мы с вами встретимся еще раз?

В самом деле, деньги... – подумал я, подписывая контракт, – какие это мелочи. У меня никогда их не было много. Чаще мне их не хватало. Но в те периоды, когда их было достаточно, я не становился ни более счастливым, ни более свободным. Деньги не делали меня богаче. Проблема моей бедности во мне.

- Когда вам будет угодно, я всегда буду вам рад, – сказал он и протянул мне свою визитку. – Здесь мой адрес, – продолжил он, – по этой визитке вас пропустят ко мне в любое время.

Визитка

Про неё я вспомнил дня три спустя. Она была достаточно необычной. Черный бархатный фон и золотые вензеля. Не было ни телефона, ни имени владельца. Указан только адрес. Впрочем, на ней еще было голографическое изображение половины монады Великого предела.

Какая ему от меня могла понадобится услуга? – думал я. Эта мысль не давала мне покоя, и я понял, что рано или поздно это беспокойство меня к нему приведет. Я решил, что пусть лучше рано.

По адресу на визитке я нашел отреставрированный особняк, расположенный в центре Москвы. Охрана меня пропустила, как только я показал визитку. Меня поразило внутреннее великолепное убранство. Петергоф ничто по сравнению с тем, что предстало моему взору. Я вспомнил о подписанном мною контракте и подумал о том, что означенная в нем сумма могла бы содержать еще несколько нулей, и это бы не изменило её ничтожность...

На мне были потрепанные, не первой свежести джинсы и такой же свитер. Я подумал, что выгляжу нелепо среди всей этой роскоши.

- Не ожидали такого, – сказал он, – спускаясь по лестнице.

- Добрый день, – ответил я, – не ожидал.

- Это все мусор и тленно. И, заметьте, как много во всем этом зла, зависти, мещанства. И сколь многие продали бы за все это свою душу.

- Для этого нужно иметь душу, – ответил я философски.

- Да, в наше время с душами напряженно… но продолжим разговор в моем кабинете, там будет удобнее, – сказал он и предложил мне пройти с ним.

Кабинет выглядел строго и аскетично, и я в своем одеянии вписывался в него как нельзя лучше. Мысленно я поблагодарил его за это.

- Что будите пить? – Спросил он.

- Пиво, – сказал я.

- Разве вы не цените хорошее вино или коньяк прошлого века.

- Сегодня нет, – ответил я, – но бутылочку хорошего коньяку я бы взял с собой. Знаете, как говорят, на вынос.

Он улыбнулся и сказал:

- Ну что ж, это организовать не сложно.

- Спасибо, – ответил я, – вы мне оказываете услугу за услугой. Чем же я смогу быть вам полезен? Достаточно на меня посмотреть, чтобы понять положение, занимаемое мной в обществе. Однажды на переговорах я курил дешевые сигареты. Противоположная сторона сделала вывод о том, что с таким лучше не иметь дело. Мой собеседник сказал мне об этом прямо примерно такую фразу: Достаточно посмотреть, какие сигареты вы курите… И по сути он был прав. А мне почему-то стало жалко и его, и его убогое мышление. Я бы мог купить пачку дорогих сигарет, собираясь на переговоры, и для моего бюджета это было бы несущественно, но я не сделал этого, а ему не хватило мозгов подумать о том, почему я этого не сделал. И в этом была его ошибка.

- Ох уж эти люди, – произнес он со вздохом, – они совершают поступки и не хотят понять, что этим создают причины, следствие которых отменить уже не в их власти.

Он взял дистанционный пульт управления видеосистемой и продолжил:

- Извините, Олег, я немного займу ваше внимание, посмотрите этот фрагмент.

На экране появился урбанистический пейзаж свалки. Бомжи копались в кучах мусора, потом камера крупным планом взяла одного из них, который раскуривал окурок, и на этом месте экран замер. Я не понял, для чего он мне это показывает, и посмотрел на него с недоумением.

- Узнаете? – спросил он меня.

Внимательно вглядевшись в лицо на экране, я подумал: Неужели это тот преуспевающий молодой человек, который курил Мальборо и не выпускал из рук мобильный телефон? И ведь было это еще несколько недель назад. Но более всего меня насторожила дата съемки – 2003 год. Сейчас был конец 1996.

- Это монтаж? – Поинтересовался я.

- Не важно, – ответил он, – но этому человеку придется научиться курить окурки. И самое интересное то, что он никогда не узнает, почему. А вот вы теперь знаете.

- И многим я подложил такую свинью? – не удержался я от вопроса.

- Ну что вы, какое вы к этому имеете отношение. Каждый сам творит свой путь.

- Мне очень приятно с вами беседовать, – сказал я, – но вы ушли от моего вопроса: я бы хотел знать количество.

- Поймите, Олег, количество я не знаю, меня количество никогда не интересовало, – произнося это, он подчеркивал слово «количество», и я понял, что он прав.

- Тогда, может, поговорим об услуге? – решил я сменить тему.

- Хорошо, – сказал он, – я знаю, что вы не любите этот мир, его устройство и населяющих его дебилов. Я честно вам признаюсь, услуга нужна не мне, а тому, чьи интересы я представляю. Услуга плевая, и она будет использована только в целях улучшения этого мира. Вы создадите причину, а следствиями позволите заняться другим.

- Вам нужна причина без следствий?

- Не совсем так. Нам нужна возможность совершать следствия без необходимых к тому причин. К сожалению, тот, кого я представляю, не имеет такой возможности. И вы могли бы ему в этом помочь.

- Я подумаю.

- Непременно подумайте, и внимательно посмотрите на этот мир и на тех, кто его населяет. Они ненавидят друг друга, а более они ненавидят того, кто хоть как-то от них отличается. А как вам нравится их жадность? А зависть? А постоянная лживость в оправдании самих себя? А совмещение сентиментальности и хамства? Но и это все мелочи по сравнению с их бессмысленным существованием – от кормушки к туалету. А если кто и задумается над этим, то того обязательно нужно затравить, в крайнем случае распять.

Впрочем, что я вам рассказываю, вы же сами давно занимаетесь бизнесом, а дела ваши идут не очень. Скажите, вы много видели в бизнесе смысла и порядочности? Я уверен, что вас предавали ваши же компаньоны. Это только вы не можете предать – поэтому дела у вас и неважные. И такое происходит на уровне вашего мелкого бизнеса, а что творится в крупном? Подумайте, непременно подумайте. Я не предлагаю вам ни денег, ни власти в этом мире. Я прекрасно понимаю, что это вам не нужно. Зачем деньги и власть над тем, что не любишь. К тому же вы не из тех, кто будет мстить. Но у меня есть для вас кое-что более интересное. Поэтому подумайте, я не тороплю вас. Вы сами ко мне пришли. И время у нас с вами пока еще есть.

- Ваш хозяин хочет усовершенствовать этот мир?

- Да, но усовершенствовать так, как это он понимает. Ведь это его мир. Но есть те, кто ему в его стремлении мешают, и это, согласитесь, несправедливо.

- А вы видели справедливость в чистом виде? – спросил я, – Как может в одном и том же мире существовать справедливость и не быть несправедливости, или наоборот? Это невозможно. А если создать два мира, один справедливый, а другой нет, то это и будет в высшей степени несправедливо. Вы согласны со мной?

- Почему же? – ответил он. – Скорее всего, решение есть, но это не в нашей с вами компетенции.

Художник

Я ехал к Кере и думал о том, что, несмотря ни на что, мне понравился этот человек. Мне нравилась его открытость. Нравилось то, что он ни разу не пытался со мной лукавить. Впрочем, присущая мне с детства доверчивость могла меня и обмануть. Зато в багажнике «Таврии» была коробка с коньяком. Я решил открыть её вместе с Керой. Мне очень хотелось её удивить.

Она вместо приветствия, сказала: – Нельзя так надолго оставлять меня одну.

Я вместо ответа обнял её. Она прижалась ко мне как ребенок. Мы замерли. Никто из нас не хотел первым пошевелиться и разрушить эту близость.

- Кера, – сказа я наконец, – сейчас я тебе что-то покажу и пошел к машине за коньяком.

В упаковке оказалось шесть бутылок. Бутылки были черного стекла. Этикетки были тоже черные. Золотое тиснение и голограмма половины монады Великого предела, такая же, как на визитке. Количество звездочек и дата розлива указаны не были, но был указан год урожая винограда – 1866.

- Где ты это взял? – спросила она настороженно.

- Выклянчил у одного миллиардера.

- Он тебя хочет купить?

- Конечно, – ответил я, – но коньяк здесь ни при чем.

- Вот видишь, – сказала она задумчиво, – теперь и эти тебя нашли.

- Ты думаешь, это от Мары?

- Скорее всего, – ответила она и тут же спросила: – Что ты знаешь о Маре?

- Ничего. Я слышал это имя там, в горах, и забыл про него. А теперь это имя у меня само с языка сорвалось. А ты знаешь кто он?

- Это царь тьмы, – сказала она задумчиво, – это то, что называют злом, но это не совсем так.

- Может, Мара это и зло, – ответил я, – но его представитель произвел на меня хорошее впечатление.

- Это потому, что он одарил тебя коньяком?

- Мой милый, – сказал я ей, – я сознаю свою глупость, но не настолько же. Заметь, что пока два ноль в мою пользу. Давай лучше попробуем коньяк.

- Ну вот, – сказала она со вздохом, – ты очень самонадеян. Ты мне однажды говорил, что они не посмеют, а потом я тебя потеряла.

- Вот об этом ты мне сейчас и расскажешь. В прошлый раз ты уснула, а я так ничего и не узнал.

- Хорошо, – сказала она, – давай попробуем этот коньяк. Он, наверное, замечательный.

Коньяк в самом деле оказался неплохим, на его фоне я выглядел гораздо хуже, потому что не был истинным ценителем этого напитка. Кера же больше меня понимала в коньяках и после первых глотков стала благодарить меня за то, что я не отказался от этого презента. Её настроение улучшилось.

- В прошлой жизни ты был художником, – начала она, – но им удалось многое изменить, включая твой гороскоп.

- Откуда ты это знаешь? – удивился я.

- Помню, – сказала она таким тоном, как будто речь шла о вчерашнем вечере и через некоторое время продолжила: – Когда мне исполнилось 23 года, я вспомнила свою прошлую жизнь, в которой был ты. И для меня это стало потрясением, я не знала что делать. Мое прагматичное американское образование, моя текущая жизнь, все мои планы рухнули. Для меня все потеряло смысл. Я стала другой.

- Воспоминания воспоминаниями, а смысл смыслом. Я на твоем месте так бы не убивался, – мое хорошее настроение, не позволяло мне серьезно воспринимать её слова.

- Это было не просто воспоминание, это было реальностью, и для меня не существовало толщи лет, разделяющих две жизни, для меня это было вчера.

- Ну и что, – заметил я, – твоей памяти можно только позавидовать.

- А то, что я вспомнила свою любовь... И, оказалось, что продолжаю любить. Но тебя рядом не было. Найти тебя стало смыслом жизни.

Я молчал, я не знал что говорить. Мне стало стыдно за свои необдуманные замечания. Любить того, кого нет, но любить, потому что он есть, только неизвестно, где и в каком времени?

- А я тебя любил в той жизни? – спросил я её, но уже серьезно.

- Конечно же да, но не так. Я была девочкой, и разница в возрасте у нас была гораздо больше чем сейчас. Ты расписывал монастыри, но в то время я тебя еще не знала. Потом ты поселился в нашем поселке и стал рисовать картины, но их никто не видел. В поселке говорили, что у тебя поехала крыша. Ты практически не выходил из дома и ни с кем не общался. Среди детей про тебя и твой дом рассказывали страшные истории, я же, в отличие от остальных детей, считала, что это выдумки, но все равно тебя боялась... Однажды, мое любопытство преодолело мой страх, и я, когда ты отлучился, залезла в твой дом посмотреть на картины. За этим занятием ты меня и застал. Я очень испугалась, но ты наклонился ко мне, улыбнулся и сказал: Я рад, что у меня появилась такая красивая помощница. Теперь, если ты хочешь, мы будем рисовать вместе.

Не знаю, что мне больше понравилось твое предложение или твой комплимент, но все мои страхи прошли, и я согласилась помогать. Я стала приходить к тебе тайком и приносить еду. Ты мне давал краски и кисти, и я тоже рисовала. Ты мне рассказывал всякие забавные истории. Мне с тобой было весело и интересно. Никто из детей в то время не мог получить, даже от своих родителей, столько тепла и заботы, сколько ты давал мне. Потому что в то время отношение к детям было другое. Ты же относился ко мне очень серьезно и так, как только в этом веке относятся к детям. Потом, когда я выросла, я тебя полюбила, скрывать наши встречи стало невозможно, и все знали, что я бываю у тебя. Но ты не мог принять мою любовь. Для тебя это было немыслимо. К тому же ты рисовал пространство.

Она замолчала. Я воспользовался паузой, налил еще коньяку. И сказал:

- Давай выпьем за наше с тобой пространство.

Она посмотрела на меня с улыбкой, а я продолжил:

- Ты можешь мне объяснить, как это можно – рисовать пространство?

- Не могу. Но твои картины потрясали основы сознания. На некоторые ты запрещал мне долго смотреть. Ты говорил, что научился создавать пространство, что ты понял его суть и что скоро создашь свой мир, и он будет другим, не таким, как этот. У меня тогда было предчувствие, что все это плохо кончится, мне казалось, что твое занятие тебя погубит. Я говорила тебе об этом. Ты же смеялся и отвечал мне, что они не посмеют, что они не решаться на это, потому что их действия будут угрожать им же самим. Но ты ошибался, и они посмели: ты мешал им всем. Они изменили твое сознание, им пришлось изменить даже твой гороскоп. Это вызвало много потрясений в мире, но они пошли на это. В то время я ничего этого не понимала. Тогда ты просто исчез, и исчезли все твои картины. Но в твоем доме, в тайнике, о котором знали только мы, я нашла от тебя записку. Ты писал: Мой ангел и моя любовь, прости меня и верь... Они не всесильны, и я когда-нибудь обязательно тебя найду. Этот дом я дарю тебе, хотя он и так твой. Присматривай за ним.

Она замолчала, по её щекам катились слезы. Я стал её целовать, целовать её глаза, её мокрое от слез лицо... Я искал подходящие слова, чтобы успокоить...

- Ну что ты, – сказала она, – я плачу от счастья, ведь ты сдержал обещание, ты нашел меня.

Когда она успокоилась, я посмотрел на картину, где были нарисованы две пересекающиеся плоскости, и спросил её:

- А как она сюда попала?

- Я с ней не расстаюсь, – ответила она. – Когда я была еще ребенком, я её стащила у тебя, но ты про это ничего не знал или сделал вид, что не заметил. А потом, когда ты исчез, я спрятала её в пещере. Я боялась, что её у меня найдут и отнимут.

- На самом деле, – продолжила она, – мои воспоминания о прошлой жизни не полные, я не могу вспомнить дальнейших событий, все обрывается на твоей записке. Поэтому в тот момент, когда я вспомнила свою прошлую жизнь, я думала, что все это какое-то наваждение или психическое заболевание, и я тогда решила найти спрятанную картину, чтобы убедится в реальности своих воспоминаний. На поиски у меня ушел почти год, но все же мне удалось найти тот поселок. Я удивилась, что он практически не изменился. А когда я в пещере обнаружила твою картину, над которой время тоже оказалось не властно, я испытала не только радость, но и чувство обреченности.

Она замолчала и задумалась. А я не стал её больше ни о чем спрашивать, мне было достаточно и того, что она рассказала. Я был потрясен всей этой историей. Но она неожиданно продолжила:

- Знаешь, мне эта картина очень помогла. Однажды я долго на неё смотрела и вдруг увидела то, что ты рисовал. Поэтому я смогла связаться с представителем тех, с кем ты встречался в горах. Им очень нужна была твоя картина, но я её им не отдала. Они говорили, что в этом мире её быть не должно. И тогда я с ними заключила сделку. Я обещала, что приведу тебя к ним, когда им потребуется тебя увидеть. А они мне сказали, что ты в Москве. Мне кажется, что у них не все получилось так, как они задумали, и твое сознание не стало таким, каким они хотели его сделать. В противном случае они не пошли бы со мной ни на какие сделки. Но они знали, что если я буду в Москве, то ты меня обязательно найдешь, и тогда они смогут с тобой связаться.

- Я у них видел точно такую же картину, – сказал я ей.

- Это не удивительно. У них должна быть не одна, ты рисовал много одинаковых. Поэтому я одну и утащила, по детской наивности пологая, что если их много, то ты этого не заметишь.

Теперь улыбался я, представив её девочкой, ворующей картину.

- Что ты улыбаешься? Тебе сейчас смешно, а я очень серьезно готовила это похищение.

- Поэтому я и улыбаюсь, – сказал я и рассмеялся.

- А мне совсем не смешно, – сказала она и протянула мне листок бумаги.

- Я очень плохо знаю английский, – сказал я, посмотрев на текст.

Она перевела: Мой ангел и моя любовь. Это твои деньги. В этом мире и в этой стране говорят, что время – деньги. Не верь этому. Время – это жизнь.

- Что это? – спросил я.

- Об этом я хочу спросить у тебя. Я получила эту записку вместе с уведомлением из банка, в котором сообщалось, что на мое имя открыт счет на тридцать миллионов долларов. Кстати, это случилось на следующий день после того, как я вспомнила свою прошлую жизнь. А за день до того у меня пропало мое любимое кольцо. 

P.S. Продолжение этой истории в другой раз.