СЕРГЕЙ КРУГЛОВ
27 января - День Воинской Славы - снятия блокады с Ленинграда. Сегодня многие СМИ расскажут о фронтах, частях, командирах, снявших блокаду с Ленинграда и спасших сотни тысяч людей от голодной смерти. А ещё будут десятки мразей, которые говорят, что "блокады не было", что "это всё заговор коммунистов". Мне в своей жизни пришлось встретиться с несколькими людьми, которые видели, что такое была блокада Ленинграда. Три рассказа я записал, со слов авторов.
ДЕВОЧКА
"... Я, когда началась война, была во втором классе. Когда война началась, отец у нас сразу сказал маме, чтобы она ему "сидор" собрала, потому что будет мобилизация. Мы жили в своей квартире, папа работал на заводе инженером. В конце лета его призвали. Почему завод ему "бронь" не дал - не знаю. Потом два письма от него пришло и - всё. Ни где он, ни что с ним - не знали.
Отец на фронт ушёл, когда в городе стало много приезжих. Снимали углы, селились везде, где можно. Беженцев много было, погорельцев. Женщины. К нам вообще война быстро пришла, мы ещё с лета уже жили по "воздушной тревоге". Как завоет, мама меня и старшего братика поднимала, сестрёнку на руки брала и шли в бомбоубежище. Первый раз шли - ничего не было. Это как игра была. А во второй раз начали бомбить. Сидим, много нас всех, сверху бьёт, пыль... Потом всяко было: и люди кричали и детки плакали, а тут молчали все сидели. Ни о чём не думаешь, просто - разве так бывает?
Про карточки вам рассказывают. Они ещё летом появились. То есть не сразу с голода. Отец, когда на фронт ушёл, от него карточки остались. Потом подъели, и только наши. Берегли их, конечно. Потеряешь эту бумажку и - всё. Хлеба не получишь. Потом уже к зиме на карточки хлеба стали выдавать мало. Другие продукты: крупу, селёдку вообще перестали выдавать. Братику было лет десять наверное. Он рыбу ходил ловить на Неву, приносил. Мелочь всякую, а мама нам из неё всем уху варила.
Сначала ещё ничего было, в школу даже ходили, а потом отопление отключили, водопровода у нас не было. Воду ходили с реки носить. Соседи помогали. А потом зимой совсем плохо стало. Всё время кушать хотелось. Мама нас кормила и плакала. сестрёнка маленькая плакала. Все кушать хотели, а нечего было. Одежду всю, которая на нас была оставили, остальное по-малому на продукты сменяли. Спали вместе, чтоб теплее, не раздевались. Проснёшься утром, а вставать сил нету. Братик к зиме устроился на завод. Там и паёк ему дали, как рабочему, и поддержка. Сахар давали, как-то сухофрукты давали, макароны, селёдку. Бабушка тоже сначала работала, а потом у неё ноги заболели. Ходила к нам врач, её бомбёжкой убило. А потом бабушка один день села у окошка. Сидит, сидит. я подошла, а она мёртвая. Совсем. Мама тогда сказала не говорить никому, мы на следующий день карточки на хлеб получили на бабушку. Потом её похоронили.
Мама с братиком каждое утро на работу уходят, а я с сестрёнкой маленькой остаюсь. Сижу с ней в комнате, обнимаю. А она плачет - кушать хочет. Тоненько так тоненько, как котёнок. Сил потому что нет плакать. А я тоже плачу, потому что жалко её а кушать дать нечего. Она как-то мамин ремешок нашла, сидит жуёт, плачет. Соседи помогали, кто чем мог. У нас дом дружный был. Но что они помочь могли? Все же голодные были. С книг кожаные переплёты срезали и ели. Траву из снега копали и ели. Кошек, голубей ели. Сосед, дядя Валя как-то воробьём поделился, мы его варили и съели. Всё равно все голодные были. Один раз просто сестрёнка не проснулась и всё. Меня мама к весне пробовала устроить к себе уборщицей, а я уже и ходить не могла толком. А потом братик под бомбёжку попал. Сосед его притащил, а он контуженный, рука в крови. Потом его в госпиталь забрали. Говорят на Большую Землю увезли, я его и не видела потом больше. Так и не нашлись. Я уже потом, после войны искала, писала, нет - и всё...
Потом мама заболела уже ходить не могла. Нас сосед, дядя Слава, он то ли в комендатуре служил, то ли где, отправил на машине по льду из города. Мама уже у наших умерла. А меня вывезли, в детдом. А потом нянечка, тётя Зоя к себе забрала. Мама Зоя. У них в семье и выросла ".
КРАСНОАРМЕЕЦ
"Я тогда воевал на Волховском фронте, помню, когда мы прорывали блокаду Ленинграда, тяжело было. Бои были страшные. Немцы сильно стояли. У нас от взвода считай половина осталась, и то все пораненные. И вот, мы когда соединились с ленинградцами, кто город оборонял, меня тогда командировали на постройку железной дороги Поляны-Шлиссельбург. И зачем-то меня отправили в сам Ленинград, не помню уже.
Конечно, первое что видел, это люди. То есть - как с того света. Это на самом деле по ленинградцам и на фронте видно было: нас всё-таки кормили лучше, чем их. А там, в городе уже - страшно. Пока сидели в канцелярии - попробовали поговорить с людьми. Ну так, на мирные темы: как семья, как дети там... А у них у всех: мать померла, ребёнок, брат, сестра... У одного мужчины - вообще все. Ни с кем разговаривать невозможно: со всех лиц смерть смотрит. И мы сидим втроём - сытые такие, по сравнению с ними. А за окном - трамвай звенит. Совершенно невозможная картина.
Ну, мы прибыли вечером, а нам на склад надо было утром. Нам, естественно, дали направление на койку в общежитии. Выходим, идём, а людей почти нет. Один-два человека на санках бадейки с водой тащат. Мёртво. На окнах - затемнение, все купола золотые - серой краской замазаны для маскировки. Заблудились, естественно, первый раз в городе. У патруля спрашиваем, как пройти. А там сержант документы проверил и говорит: "а вон туда, где мёртвых грузили".
"В смысле, - говорю, - мёртвых грузили?".
А он и объясняет, что зимой 1942 года с округи к тому месту, в сторону которого мы идём, с окрестных домов умерших свозили. Потому что до кладбища люди дойти не могли, так что приезжали машины, учитывали, записывали, увозили хоронить. Потом по мере возможности - сообщали родственникам где "их" покойники похоронены. Если было, кому сообщать.
Мы тогда с патрулём разговорились, хотя и им не положено и нам не по уставу. Как-то вот пришлось к месту. Сержант рассказывал, что было, за два дня всю семью его знакомых на Пискарёвское кладбище увезли. То есть вот те, кого мы видели, это оказывается уже "отъевшиеся".
Мы тогда разошлись, а потом вспомнили, что у нас-то сухой паёк в вещмешках. Консервы. Решили их отдать кому-нибудь, только себе на раз поесть оставить. Всё равно завтра - в часть, накормят. А вокруг - никого.
Доходим до общежития, а там дежурной девчонка сидит, лет 15. Глаза одни и нос. Бойкая такая. Нас сразу - в комнату, сама - за книгу. Идёт, хромает на обе ноги. Мы ей тушёнку - отказывается. "Не положено". А у самой - аж губы трясутся. Потом узнали, у неё вся семья померла за исключением отца. А отец - на фронте в ополчении. Мы ей всё равно потом оставили. И хлеба и консервов.
Потом несколько раз бывал в Ленинграде пока "Дорогу Победы" строили. Так и не смог привыкнуть. Каждый раз когда котелок с кашей видел... ну не то что стыдно было, а всё-таки как-то неуютно... "
СОТРУДНИЦА ДЕТДОМА В СВЕРДЛОВСКЕ
"Первая партия детишек из Ленинграда к нам пришла в феврале 1942 года. Это я почему помню, мы День Советской Армии уже с ними праздновали. Ездили за детишками. Страшно это было. Привозят их, а они - худющие. Кто-то помнит, как зовут, кто родители, кто-то не помнит, кому-то и помнить уже некого. Кожа да кости...
Самое тяжёлое в первое время было - охолонить наших сердобольных. Народ-то у нас - со всей широкой душой: дети наголодались, так их надо накормить! Хлеба, картошки, сала... А то, что после голода организм такую пищу не переварит - соображения-то нету. И дети тоже, наголодались, ну вот как ты у них изо рта кусок-то отберёшь? А приходилось отбирать, чтобы заворота кишок не было! Бывали случаи, когда ребёнок уже на Большой Земле вот от такой сердобольной кормёжки болел, а то и помирал. И ведь детей удерживаешь, а сердобольные - лезут и лезут. Ну, потом уже всё, навели порядок.
Потом, конечно, видно, что дети - наши советские. Только в себя придут, те кто побольше - начинают тех, кто помладше, подкармливать. Ни разу не видела, чтоб из-за куска дрались или ругались. Не было такого. Тут тоже - объясняешь, что не надо сразу много. Кто понимает, а кому и по рукам давать приходится. Ну, не в буквальном смысле, конечно. В буквальном - к ним и прикоснуться грубо страшно...
Потом отъедятся - начинают родных вспоминать. И добро, если у кого они где-то есть: в городе остались или на фронте воюют. А вот ну что ты скажешь девочке, которой 3-4 годика и она маму зовёт, а ты точно знаешь, что мама её - в земле лежит? А их таких несколько десятков. Сами с девчонками, наслушаемся, науспокаиваемся, потом сидим в подсобке - ревмя ревём. Что тут сделаешь? Водки выпить? Так нет её водки-то. По аттестату положено, так уже и сменяно на что нужное.
У всех в кроватях - склад. Как белочки запасаются: хлеб, скорлупа от яиц, головы селёдочные... Вот этот страх перед тем, что завтра будет нечего есть. Страх перед голодом. Ничего не выбрасывают, всё норовят припрятать. Одна девочка по весне травы набрала, что-то сушить начала. Ей говоришь: "Погоди, обед скоро!" А она и не может остановиться. Такой страх перед голодом.
То же - смотришь, как кружку с чаем или кипятком держат. У "блокадных" детей ухватка была характерная: ладонями плотно кружку обхватывать. Обжигались бывало, а - всё равно. Чтоб тепло не пропадало, чтоб руки греть.
Потом уже в 1943 году привозили ребят постарше, они рассказывали, что в Ленинграде творилось. Особенно - первую зиму. Потом уже перестали удивляться, что дети так себя ведут, удивлялись именно тому, как они выжили вообще. И ещё, как у деток сколько им - четыре-пять лет, а понимание, что со слабым поделиться надо. Ведь между собой ещё знакомы не были. и, казалось бы, что могут дети понимать? А вот - гляди-ка..."
ОТКУДА Я ЭТО ЗНАЮ?
Всё очень просто. Красноармейца звали Степан Круглов. Девочку - Светлана Матвеева, в замужестве - Круглова. А сотрудницу детдома - Зоя Матвеева. Мои отец, мать и бабушка. Мама познакомилась с отцом после войны. Познакомились как раз потому что оба видели ленинградскую блокаду. Каждый по-своему. Он был на 13 лет её старше. Она долго пыталась найти моего дядю, но так и не нашла. В Ленинград она жить так и не вернулась. Не смогла. До конца своих дней мама хранила в кладовой мешок чёрных сухарей и мешок сахара. На всякий случай. Я записал их рассказы как смог.
За годы блокады Ленинграда погибло, по разным данным, от 600 тысяч до 1,5 миллиона человек. Только 3 % из них погибли от бомбёжек и артобстрелов; остальные 97 % умерли от голода.
27 января 1944 года блокада была снята. Но она была. И очень хотелось бы, чтобы это больше не повторилось.
Оценили 3 человека
5 кармы