ЦАРЬ ПЕТР ПЕРВЫЙ

"История не терпит сослагательного наклонения, но, как знать, если бы не Петровская ломка всех устоев, может Россия развалилась бы на части намного раньше 1917 года, разлагаемая изнутри жидовствующими старообрядцами разных толков и армией папских иезуитов, а также и снаружи одолеваемая врагами всех мастей...

 Синодальный период – это время, когда русские цари оберегали русскую Церковь от внешних и внутренних врагов, она была на, своего рода, карантине, под физической зависимостью от светских возглавителей Синода."

Время Петра – это было время реакции на раскол. Поскольку жидовствующие еретики связали себя с ревнителями старины и древних обычаев, то новая патриотическая партия, как любая реакция, стала противопоставлять себя этим еретикам и порой впадала в крайности, близкие к протестантизму. Но это вовсе не означает, что царь Петр или Феофан Прокопович были неправославны. 

 Наоборот, ими руководила именно ревность о сохранении веры и стермление оградить Церковь от влияния иудаизированного католицизма, просачивающегося с Запада во все щели и форточки. Весь этот латино-старообрядческий узел и был разрублен царем Петром, взявшим под полный самодержавный контроль Церковь и духовенство.

«В известной борьбе Нарышкиных с Милославскими из-за престола, патриарх Иоаким был постоянно на стороне Петра, действовал в его пользу и при первом избрании его на царство по смерти царя Феодора в 1682 году, и при свержении владычества царевны Софьи в 1689 году, явившись к Петру в Троицкую лавру одним из первых влиятельных лиц. Но он сильно разошелся с молодым царем во взглядах на значение для России иноземцев. Старшие дети царя Алексея от Милославской, Феодор и Софья, получили образование в польско-киевском направлении, поэтому патриарху во время их господства приходилось бороться против польско-католических соблазнов среди православного общества; при Петре, получившем образование совсем в другом направлении, на первый план выступили другие сильные соблазны – немецкие» [64 с. 214].

Но при всех личных пороках и недостатках, царь Петр оставался верующим православным человеком, и эта вера без всякого наносного католического влияния была заложена ему в младенчестве его благочестивой матерью. Царь порой пел на клиросе и читал Апостол, служил благодарственные молитвы после одержанных побед и лично корректировал архиерейские проповеди.

Эпоха Петровских реформ – это век искания новых форм бытия Руси в катастрофически и апокалиптически меняющемся мире. Именно жестким неприятием католицизма, оккультизма и иудаизма характеризуется время правления царя Петра. «Выросши, Петр столкнулся лицом к лицу с потомками тех бояр-олигархов, которые покушались на самодержавие Ивана Грозного, с теми именитыми царедворцами, которые чуть было не поделили Россию при брате его – Феодоре Алексеевиче. Олигархи эти мечтали и ему навязать свою власть, как навязывали они ее Алексею Михайловичу. С результатами их долголетнего правления, приказной волокитой и хищениями их ставленников-воевод Петр также не замедлил ознакомиться. Правильно учел он и военную опасность, грозившую России со стороны Швеции, что требовало скорейшего устранения внутренних недостатков»[17 с. 340]. Олигархи из русской знати, доведшие Русь до трагедии Смутного времени, открыли двери и католической пропаганде при Алексее Михайловиче. Они вызывали резкую неприязнь Петра, поскольку были связаны со всеми разлагающими Русь изнутри течениями. Поэтому он и отверг все это разом, с юношеским максимализмом, решив строить государство заново, с новой столицей, и с опорой не на родовитую знать, а на наемников-иноземцев, которые во всем были обязаны царю и полностью зависели от его милости. Так некогда поступил и князь Андрей Боголюбский (причисленный к лику святых в царствование Петра), перенося столицу из Киева во Владимир.

Напрашиваются интересные аналогии. Петр I принял титул императора – он строил новую Православную империю, по аналогии с Константином Великим. Именно император Константин взял христианство под контроль и опеку самодержавной императорской власти. В свое время именно император Константин созвал I Вселенский Собор для защиты Православия от иудейской ереси – арианства. Именно Константин Великий, чтобы оградить Церковь Христову основал новую столицу – Константинополь. Вспомним, что князь Андрей начал строительство Святой Руси с основания новой столицы – с перенесения чудоворной иконы Божией Матери в г. Владимир. Так и император Петр, пытаясь отгородиться от влияния «заматеревшей» олигархии и развращенного польским влиянием царского двора, от старообрядческого кликушества и скрывавшихся под маской «ревнителей благочестия» жидовствующих еретиков, перенес столицу на север и основал Санкт-Петербург. Причем основание города тоже было положено перенесением туда святыни из Владимира – древней духовной столицы Руси – мощей благоверного князя Александра Невского и основанием Александро-Невской Лавры. Царь Петр, отдаляясь от родовитой знати, делал ставку на иноземцев, не от хорошей жизни, а от безысходности, выбирая меньшее из зол (большим была прокатолически настроенная дворянская оппозиция, буквально развалившая Россию в Смутное время и продолжавшая свою разлагающую работу и впоследствии). Вызовом агрессивному латинству был и сам Санкт-Петербург – теперь у России была своя «Петрова»  кафедра, своя империя, а во избежание соблазна, раскола и ересей под контролем императора был организован и созван постоянно действующий Собор духовенства. О том, что царь непонаслышке знал отечественную историю говорит и тот факт, что в Высокопетровском монастыре Москвы над гробницами своих родственников Нарышкиных, убитых во время стрелецкого бунта, им был построен храм в честь Боголюбской иконы Божией Матери. Как известно, князь Андрей Боголюбский тоже был убит разъяренной толпой своих приближенных.

«Известное нам противопоставление «реформатора» Петра и «сторонницы старины» Софьи – дичайший абсурд. 

В 1689 г. расклад выглядел с точностью до наоборот. Огульная «перестройка» и пренебрежение в угоду Западу национальными интересами всех достали. И Петр являлся ставленником русской патриотической партии. Отсюда, кстати, и противоречивость его натуры. С одной стороны, он был горячим патриотом, а с другой – он ведь от случайных наставников вроде Тиммермана и Лефорта нахватался по верхам отрывочных знаний и наслушался ностальгических приукрашенных баек о Европе. И политика сразу повернулась в национальное русло.

Уже на следующий день после установления в Москве новой власти иезуитам было предписано в двухнедельный срок покинуть страну. А императору и польскому королю объявили – отныне и навсегда представителям этого ордена возбраняется приезжать в Россию. Было запрещено католическое богослужение, а шведам и полякам прикрыли транзитную торговлю через нашу территорию. Сильвестра Медведева поймали по дороге в Польшу и после долгого следствия казнили. Ну а изгнанные иезуиты очередной раз ославили русских как «варваров». А Невиль оказался настолько «прозорлив», что писал – мол, с воцарением Петра погибнут все начинания «европеизации», и Россия вернется к патриархальщине столетней давности. И советовал Людовику XIV после того, как он разгромит Аугсбургскую лигу, «применить силу» против русских. Иначе, мол, с ними нельзя, они «незнакомы с правилами вежливости» и «чтобы достигнуть каких-либо результатов, с ними не должно обращаться учтиво» [58 с. 434].

Избирая политику противления существующим порядкам, царь Петр, как хирург, иссекал из тела государства и Церкви еретическую заразу. Конечно, история не терпит сослагательного наклонения, но, как знать, если бы не Петровская ломка всех устоев, может Россия развалилась бы на части намного раньше 1917 года, разлагаемая изнутри жидовствующими старообрядцами разных толков и армией папских иезуитов, а также и снаружи одолеваемая врагами всех мастей. Возможно, поэтому Петр ввел единоличное правление и подчиненный ему Святейший Синод, как крайнюю меру для централизации власти, чтобы патриарх в сложившейся обстановке не мог быть подвержен ни католическому влиянию ни старообрядческому соблазну и не стал бы центральной фигурой оппозиции.

Что эта угроза была реальной, а не мифической, видно и из печальной истории царевича Алексия, искавшего политического убежища на католическом Западе, ставшего разменной монетой католических и старообрядческих лидеров, которого поддерживал местоблюститель патриаршего престола Стефан Яворский. 

Если иезуиты за XVII век дважды захватывали патриарший престол (Игнатий успел побыть «лжепатриархом», а Паисий Лигарид – местоблю-стителем), а еще раньше флорентийский отступник митрополит Исидор числился главой РПЦ, то кто мог дать гарантию, что они не попытаются еще раз?

Кроме того, обстановка, царившая в России на рубеже веков, оставляла желать лучшего. Папский Рим, теряя присоединяемые к России части Речи Посполитой, стремился внести смуту и нестроения как в среду духовенства и высшего общества, так и простонародья. Причем везде иезуиты действовали по-разному. «Более всех видов сектантства в народе распространялся (усилиями тайных еретиков – врагов РПЦ и самой Руси) раскол старообрядства, более понятный и сродный обрядовому направлению народной религиозности. 

Все действия Петра раскольники толковали применительно к разным признакам пришествия антихриста; в титуле императора (читали: иператор) усмотрели число 666, доказывали, что с учреждением Синода он принял на себя власть не только царскую, но и святительскую и Божию, стал истреблять остатки православия и учинил всенародное описание (ревизию), исчисляя живых и мертвых, дабы никто не мог укрыться от руки его. 

Раскол принимал окончательно противогосударственное направление.

Но царь Петр довольно скоро разобрался в этом смешении религиозных понятий с политическими. Царь не стал преследовать раскольников за их религиозные мнения, а только за противогосударственные движения и выходки.

Он первый из русских государей дал им право гражданства, под условием открытой записи в раскол и, в отличие от православных, лишения некоторых гражданских прав и двойного платежа подушного оклада» [64 с. 352–353].

Православный народ подставил уши под прелестные учения еретиков – тело церковное подверглось реорганизации и секуляризации, а дух закалялся в испытаниях – это было своего рода отделение пшеницы от плевел. Перед лицом общей беды и явного гонения на Церковь верующие, дотоле разобщенные мелкими обрядовыми дрязгами, стали сплачиваться, все лишнее и напускное отошло на второй план. Так во времена ордынского ига – внешней опасности, Господь сплачивал разобщенный русский народ. Как бы то ни было Русь смогла пережить этот болезненный кризис и Православная Церковь вышла из него очищенной и обновленной в горниле искушений, о чем свидетельствует ее небывалый духовный расцвет в XIX веке.

Русская Церковь, несмотря ни на что, продолжала и свою тысячелетнюю проповедническую миссию. «В Ростове митрополит Димитрий на свои собственные средства основал в 1703 г. духовное училище для детей причта, причем сам занялся в нем преподаванием. Одновременно такое же училище открыл архиепископ Иоанн Черниговский. Эти две школы явились после Киевских и Московских старейшими русскими высшими церковными училищами; к ним в 1706 г. причислилась еще Новгородская школа, основанная митрополитом Иовом. Русские миссионеры продолжали свою деятельность на Востоке. В 1714 г. Сибирский митрополит Феодор отправился для проповеди в землю Вогульскую, к татарам, тунгусам и якутам, где скоро были основаны приходы и школы. В Казанской губернии особо потрудился на миссионерской работе среди татар архиерейский казначей иеромонах Алексий. В 1715 г. неожиданно пришло прошение от китайского императора «прислать в Китай искусного учителя для наставления христиан». Филофей, митрополит Тобольский, благословил якутского архимандрита Иллариона отправиться с целым причтом в Пекин, где была основана православная миссия» [17 с. 344].

Иезуиты потом приложили немалые усилия к ее упразднению.

Когда Воронеж превратился в главный центр кораблестроения, св. Митрофан принял в этом деле живейшее участие. Он поощрял лично «кумпанства» по постройке судов и даже непосредственно содействовал сооружению двух кораблей и трех галер. Однако, увидев, что дворец Петра в Воронеже украшен был, по иностранному обычаю, статуями языческих богов, епископ отказался в него войти, несмотря на угрозу смертной казни, брошенную ему царем. Петр, пораженный его стойкостью, велел, убрать статуи и проникся еще большим уважением к святителю.

«Укоренилось на Западе исключительно черное представление о синодальном периоде русской Церкви. Подчеркнуто отрицательно его характеризовало римо-католическое богословие. 

 Упрощенно повторялось из уст в уста, будто русская Церковь со времени Петра лишена была всякой свободы (вот в чем вся и загвоздка – не было свободы для католической агитации!).Субъективно русские иерархи и церковно-сознательные миряне действительно переживали каноническую реформу Петра I, как реформу «нечестивую», противную православной традиции. От каждого поколения выдающихся иерархов сохранились воспоминания об их воздыханиях и томительных ожиданиях освобождения от уз синодальной конституции. Но нам пора определить уже и прочную и широкую базу для переоценки в положительном духе всего Синодального периода. Русская Церковь, в силу тесной связи ее с государством и нацией, несет в себе и тот парадокс всей русской истории, который осмелились формулировать Пушкин и Ключевский:

Но в искушеньях долгой кары,
Претерпев судеб удары,
Окрепла Русь. Так тяжкий млат,
Дробя стекло, кует булат [67 с. 198–199].

Были на Руси времена, когда русские святители хранили русское государство и оберегали от внешних и внутренних врагов князей и царей своего народа. А Синодальный период – это время, когда русские цари оберегали русскую Церковь от внешних и внутренних врагов, она была на, своего рода, карантине, под физической зависимостью от светских возглавителей Синода.

«Овладев за синодальное время техникой и методикой научно-богословского знания, русская Церковь быстро стала самой высокой, самой сильной частью, можно сказать, даже гегемоном всего Восточного Православия. С этой точки зрения слишком крутая, до болезненности революционная реформа Петра Великого была благодетельным страданием для Русской Церкви, стимулировавшим ее творческие силы. Перефразируя известное изречение «Петр бросил вызов России, и через 100 лет она ответила ему явлением Пушкина», мы прибавим от себя: «а в Церкви – явлением Филарета». Как за спиной Пушкина мыслится весь чудесный Олимп русской литературы, так и за спиной Филарета высится иконостас блестящих иерархических светил, богословов, проповедников и писателей русской церкви ХVІII–ХIХ вв.» [67 с. 200].

Конечно, многое свершилось не благодаря, а вопреки реформам Петра и свой вклад в подрыв национальных особенностей и патриархального быта государства он внес немалый, но умер император, примирившись с совестью и Церковью. Не нам судить, что и как могло быть иначе. Просто против России, исповедующей истинную веру и служащей оплотом спасения православных христиан, постоянно борются враги нашего спасения. 

Закрыл царь Петр границу на въезд исконных противников Православия иезуитов и иудеев – враги пролезли в окно под видом масонов, облекшись в благородную личину европейски образованных специалистов всех мастей.

Последовательную, твердую и принципиальную позицию в отношении иудеев занимал Петр I. Привлекая в страну множество иностранцев, он полностью запретил въезд в Россию евреев, видя в них людей порочных и вредных в общегражданском и политическом смысле. «Я хочу видеть у себя, – говорил он, – лучше народ магометанской и языческой веры, нежели жидов: они плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не расплогаю его. Не будет для них в России ни жилища, ни торговли, сколько о сем ни стараются и как ближних ко мне ни подкупают.»

Вряд ли Москва когда-нибудь нуждалась в моральном примере «культурного» Запада. Как раз до Петра, в 1666 г., некий судья Карпцоф в одной лишь Саксонии казнил около 20.000. Мы не говорим уже о повсеместном терроре «святой инквизиции», вплоть до XIX в. жегшей еретиков и ведьм; последнее аутодафе (публичное сожжение еретика) относится к 1826 г. Современная Петру Франция в «золотой век» Людовика XIV, по свидетельству писателя Жан Клода, Эли Бенуа и других, не отличалась гуманностью. Поощряемые иезуитами жестокие преследования гугенотов королевскими войсками («драгоннады») в 1685 г. терроризировали целые провинции: еретиков рвали щипцами, сажали на пики, поджаривали, душили, обваривали, вешали за нос и т. д. Перед этим бледнеют всякие русские застенки и даже стрелецкие казни. Мы уже не говорим о повальном пьянстве, никогда не виданном доселе на Руси, которому предавались в то время высшие круги Европы, начиная с королей и принцев»[4].

Коренные изменения, начиненные европейским «либерализмом» или точнее «демонизмом», столкнули русский народ в духовную смуту, которая оказалась страшнее предыдущей. Плоды этого отступления сказались сугубо в трагедии 1917 года, да и последующего периода русской истории вплоть до наших дней. Только отступление от веры и благочестивых обычаев предков среди русского народа и аристократии началось не при Петре I, а подготавливалось и совершалось во все течение XVII века. Петровские реформы и принятие светским обществом новых принципов бытия, были лишь логическим завершением начатого пути к западной псевдокультуре и мнимым свободам.

Долголетняя война, лихорадочное строительство государства, тяжкий и напряженный труд не давали возможности Петру разобраться в той паутине, которую плели вокруг него масоны-иностранцы. Но царь Петр велик потому, что сделал все возможное, чтобы сохранить и упрочить государство, служившее оградой для Православной Церкви.

Ему, как и его преемникам, удалось отсрочить гибель России, которою так чаяли узреть враги всех мастей.

В течение недели предсмертной болезни царь исповедовался и приобщался три раза, будучи соборован, проявил большое душевное сокрушение и несколько раз повторял: «Я верю, я надеюсь!» и в своей кончине обнаружил самые лучшие черты истинно православного человека – смирение и преклонение перед волей Божией.